А Заруба сидит за столом на своем месте и говорит: «Да здесь я, братцы – донцы,  где сидел меж нашего товарищества, там и сижу. А вы думали, что я в темнице до сих пор?»

             Что тут стало, брат Солод, ты себе представить не можешь. Донцы просто дара речи лишились. А ведь и я, как ни внимательно смотрел за действиями атамана, так и не понял, как он это сделал. Одно только понял, что он и не вставал со своего места, а нам всем виделось, что мы его в чулан закрываем. Как он смог нам всем показать, будто он в чулан заходит, понятия не имею. Но что было, то было. Как он сам потом мне объяснил: «Да я просто на вас морок  навел, вот вы и видели то, что я хотел.…На самом деле, я даже со скамьи не вставал»…

            В ожидании Янычара (путь в оба конца был неблизкий и времени достаточно) Гнат отправился в лагерь «водяных псов».

             При виде человека стая шакалов и лисиц, лакомившихся мертвечиной, с визгом и тявканьем ринулась прочь в чащу леса.

             Гнат прошел вдоль навеса, высматривая полезные трофеи, и обнаружил пять рушниц, а колчанов со стрелами и саадаков с луками вообще было немерянно. В дальнем углу навеса наткнулся он на сундук купеческий, неведомо как сюда попавший. Сундук был заботливо укрыт куском брезента, придавленного сверху тяжелым камнем. Открыв крышку этого сугубо мирного предмета обихода, ставшего добычей психадзе при нападении на какой-то купеческий караван, Заруба увидел две стандартные военные торбы с порохом, по полпуда каждая, и мешок с пулями. Еще в сундуке было две пулелейки, ружейное масло, два негодных пистоля, обломанная кавказская шашка, рукоять которой была густо усыпана драгоценными каменьями и обложена  золотыми пластинами. Гнат уложил порох, пули и обломок шашки в брезент, обвязав его так, что получилось подобие седельных сумок, чтобы тяжесть равномерно распределилась по крупу коня, и стал дожидаться Янычара.

              А пока решил он тела горцев, уже изрядно порченные падальщиками, сбросить в пропасть. «Хоть и вороги были лютые, - подумал Гнат, - а только негоже людской плотью зверью кормиться».

              Время в хлопотах пролетело незаметно, и вскоре он услышал невдалеке знакомое ржание. Гнат свистнул в ответ и, вскоре в просветах между деревьями замелькал круп Янычара.

              Уложив и увязав поклажу позади седла, Заруба вскочил в седло, и Янычар быстро понес его к кошаре.

             Уже на подходе к кошаре Гнат услышал конский топот и ржание. Насторожившись, Заруба приготовил оба пистоля, и придержал Янычара. Но, выехав медленно из лесу, готовый немедленно вступить в бой, Гнат увидел своих пластунов, объезжающих трофейных коней. И видно было, что взаимопонимание между человеком и конем уже, в основном, достигнуто. Довольный, тем, что казаки времени, которого и так было в обрез, даром не теряли, Заруба улыбнулся в вислые усы, и наметом поскакал к кошаре.

            Первым делом он собрал пластунов, которые должны были идти с ним на ночную вылазку и велел позвать Уляба.

            Усевшись в круг на духмяное сено, пластуны приготовились слушать атамана.  Заруба обратился сперва к Улябу:

           - Ну что, сын гор, твоя задача – провести нас к стану наиболее короткой дорогой, так, чтобы мы с наступлением темноты попали в селение. При этом, мы должны миновать все дозоры горцев, потому как, если мы будем обнаружены раньше, чем попадем к своим, горе будет нашим казакам и егерям. Ну что, сможешь?

          - Дорога есть такая, но только одна, - не задумываясь, ответил Уляб. – И проходит она через Черные горы. Это не дорога даже, а козья тропа, и вам по ней не пройти. Я не смогу провести вас по ней. Очень трудная и опасная тропа…

          - Мы не пройдем, согласен, - сказал Заруба, - потому как не приучены ходить в горах. Тем более, с оружием и снаряжением. Но они, - Заруба кивнул головой на коней, ранее принадлежавших психадзе, - они не просто пройдут по этой тропе – они пролетят по ней, потому что приучены ходить именно по таким дорогам! Так, или нет, Уляб?

          - Об этом я как-то не подумал, господин атаман, - покачал головой проводник. – Конечно, эти лошади пройдут там, да и ходили, я думаю, не раз. Психадзе ведь только такими тропами и ходят. Ходили, вернее, пока вы их не отправили к Аллаху.

          - Ну, вот и хорошо. Давайте, козаченьки, быстро сбирайтесь в дорогу. Рушницы оставьте, берите только пистоли да луки со стрелами. Действовать нам придется очень тихо, так что, все, что звякает, холстиной обмотайте. Теперь – о деле. Ночью, я думаю, после полуночи, хиджреты придут в селение, чтобы от нефтяной скважины пустить ручей к саклям, где лежат раненные. До этого они должны будут вырезать все казачьи дозоры, и когда нефть дойдет до раненных, они взорвут скважину. Не надо объяснять, что тогда будет?

          - Та ты откуда все это узнал, батьку – атаман? – удивленно спросил казак Дубовой, знаменитый своей невероятной силой. Коронный его номер был – подсесть под коня с седоком и поднять их, встав на ноги. – Ты, як будто, с ими разговаривал, и сами хиджреты тебе свой план доложили?

          - Откуда узнал? – задумчиво переспросил Заруба, - То словами не объяснишь. А узнал я только о том, что хиджреты замыслили, остальное додумал сам. Просто поставил себя на их место – как бы я сам действовал. Вот и получилась картина… Ладно, слухайте задачу: мы должны всех их взять живьем, чтобы узнать, по каким сигналам от лазутчиков должны пойти в бой основные силы. Чтобы не сбрехали – надо пытать всех. Тогда получим точный ответ, когда сличим ответы, полученные от каждого. Ясно? Ну, если ясно, тогда – по коням!

            Караташ и его хиджреты, которых после взрыва завала в живых осталось шестнадцать человек, пошли на стан урусов, едва перевалило за полночь. Путь им предстоял неблизкий и опасный, но Караташ рассчитывал, что обремененные раненными и успокоенные одержанной победой казаки, не выставят дальних дозоров, и хиджреты проникнут в стан не замеченными.

            Перед уходом отряда шамхала Караташ договорился с его оружейником - ногайцем Муслимом и выменял у него десять мешков пороха военного ведомства, по полпуда в каждом. За порох амир хиджретов отдал жадному оружейнику арабскую шашку, клинок которой был полностью покрыт золотой насечкой, выполненной арабской вязью, а ножны обложены сафьяном темно-зеленого цвета и богато украшены золотом и каменьями и стоившую, как минимум, табуна лошадей. Но чтобы покарать кафиров, Караташ не пожалел драгоценной шашки, и добыл порох.

            Как и ожидал Караташ, до прохода, где произошел взрыв, хиджреты добрались без приключений. Да и ночь была разбойничья: все небо было затянуто темными грозовыми тучами, дул порывистый, холодный в горах ветер.

            Здесь они разделились на три группы. Одна – самая многочисленная, которую вел сам амир, должна была отыскать скважину с земляным маслом, отвести от нее канаву к саклям с раненными, и заложить порох для взрыва скважины. Но до этого две других группы должны зайти с двух сторон в селение, обнаружить и вырезать все казачьи пикеты, чтобы обеспечить безопасность группы амира. И далее прикрывать людей группы, пока они не закончат работу со скважиной.

            Когда хиджреты исчезли в ночи, Караташ поднялся вверх по склону саженей на сто и обратился в слух, потому что увидеть что-то в кромешной тьме предгрозовой ночи было невозможно.

            Из лагеря урусов доносились только обычные звуки походного военного стана -  похрапывание коней, слабые стоны раненных, приглушенные расстоянием, изредка доносилась перекличка дозорных: протяжное и тоскливое «слу–у–ша-а-й!» В саклях ни одно окошко не светилось, видимо узкие бойницы окон, казаки завесили чем-то плотным, чтоб не видно было огоньков свечей.