И тогда компартия призвала народ: «Все на защиту Мадрида! Но пасаран!» Собрания, митинги, демонстрации, страстные речи Долорес Ибаррури и Хосе Диаса, клятвы, окопы, баррикады.

И бомбы, бомбы — на госпитали, на кинотеатры, на музеи, на очереди за хлебом и соевыми бобами — на Мадрид, который не сдавался.

«Юнкерсы», «капрони», «драгоны» летали так, точно проводили тренировки: спускались пониже, прицельно бросали бомбы, пулеметными очередями расстреливали мечущихся по улицам людей и спокойно улетали восвояси — бояться им было нечего — республиканской авиации в небе Мадрида не было.

…Приказ на первый вылет Риос Амайа получил на рассвете. А через четверть часа после этого командир эскадрильи Хуан Морадо давал задание своим летчикам: прикрыть Мадрид, не дать фашистам возможности прорваться к городу.

Такой же приказ получил командир эскадрильи истребителей И-16 Бенито — русский летчик, в эскадрилье которого были только его земляки. Бенито говорил:

— Мы первыми из советских летчиков будем летать над Мадридом. И первыми примем удар фашистов. Мадридцы измучены безнаказанностью налетов фашистских летчиков, подавлены, растерянны. И это можно понять: каждый день, каждый час — жертвы, смерть, разрушения… Мы должны показать, что безнаказанности бандитов Франко пришел конец! Ясно? Будем драться до конца, до последнего! Давайте по машинам, вылет по зеленой ракете.

В ту же самую, минуту командир немецкого бомбардировочного полка «Черная пантера» Отто Фарнбаум говорил по телефону со своим давним приятелем командиром истребительной эскадрильи капитаном Эрихом Эрлером:

— Скоро я буду над Мадридом. Ты хорошо меня слышишь, Эрих?.. Мы решили сегодня как следует поздравить этих фанатиков с преддверием их красного праздника. Черт возьми, они пожалеют о своем упрямстве! Дерутся за каждый дом, за каждый камень, будто и вправду рассчитывают надолго удержать Мадрид!

— Работай, Отто, спокойно. — Эрих, кажется, улыбался на другом конце провода. — Я буду рядом с тобой.

— Ты поднимешь всю свою эскадрилью?

— Конечно! После того как твои ребята сбросят «праздничные игрушки», мы постреляем по живым мишеням. Знаешь, старина, мы в этом деле накопили уже немалый опыт. Работаем с бреющего.

— Если по-честному, я часто тебе завидую, Эрих! Ты все видишь своими глазами, а я вынужден призывать силу воображения. Знаю, что накрыл такую-то цель, вижу поднявшийся столб огня и дыма, а кто и как там в этом огне — видеть не дано… Ну, будь здоров, приятель, до встречи над Мадридом.

— Будь здоров, Отто. Вечером приглашаю тебя на рюмку коньяку. Приедешь?

— Спасибо, Эрих. Обязательно приеду.

…Сегодня это была первая воздушная тревога.

Мадридцы, как обычно, с рассвета выходили из домов и шли укреплять линию обороны к реке Мансанарес, за которой к очередному штурму готовились мавры из марокканских бандер, фалангисты и итальянцы. Женщины занимали очереди в хлебных лавках, санитары и мальчишки ползали в развалинах домов, выискивали засыпанных обломками людей.

Провыли сирены.

Мадридцы продолжали заниматься своим делом, они теперь редко уходили в убежища: время дорого, воздушные тревоги объявлялись часто, и если каждый раз прятаться — некогда жить.

Они занимались своим делом, но поминутно глядели на небо: откуда сегодня прилетят незваные гости, сколько их будет, где они начнут бросать смертоносный груз? Глядели на небо и глядели на землю: где есть поблизости вырытая щель, воронка, куда можно броситься и где можно укрыться, когда начнут выть уже не сирены, а бомбы…

Клин «юнкерсов» — около двадцати машин — появился со стороны Талавера-де-ла-Рейна. Выше бомбардировщиков, слева и справа от них, тройками шли «хейнкели» и «фиаты» — тоже около двадцати машин. Мадрид был в легком тумане, и сверху казалось, будто город прикрыт колеблющимся полупрозрачным покрывалом. На восточной окраине из заводских труб поднимались тонкие ленты дыма и тут же размывались, таяли в синем небе. А на севере блестели, сверкали, переливались радужным цветом изумительные по красоте заснеженные вершины Сьерра-де-Гвадаррамы.

Командир полка Отто Фарнбаум участвовал почти в каждом боевом вылете. И не только потому, что любил острые ощущения. Собственно говоря, острых ощущений здесь испытывать фактически не приходилось.

Он хорошо помнил тот день, когда офицеров его ранга собрал на одной из своих вилл Герман Геринг — «старый ас Германии», как он не то в шутку, не то всерьез говорил о самом себе. Это был пышный прием с французским коньяком и шампанским, красивыми женщинами и блистательными офицерами из окружения главнокомандующего военно-воздушными силами рейха. Что бы там ни говорили о Геринге, а летчики восхищались им — Отто Фарнбаум мог это засвидетельствовать. Восхищались его дерзостью, широтой натуры, и даже в интриганстве, в котором его обвиняли разные слюнтяи из армейских штабов, Отто и его друзья видели какой-то блеск, особый шик, присущий лишь людям смелым и умным.

Уже в самом начале приема Геринг сказал:

— Прошу на сегодня забыть о рангах, к черту субординацию, здесь собрались летчики — самые бесстрашные, самые мужественные солдаты Германии, близкие друзья.

Бурные аплодисменты, крики «хайль Гитлер», поднятые бокалы с шампанским. Обольстительные улыбки дам, восторженные — летчиков.

Геринг продолжал:.

— Если говорить честно, я вам завидую. По сути дела, после первой мировой войны наша авиация еще ни с кем не вступала в бой. И никто не знает, на что способны немецкие летчики. И вот наш час настал. Слышите, друзья, наш час настал! — выкрикнул он последнюю фразу.

Его жирные щеки заалели от возбуждения, а маленький, прямой нос, словно утонувший в щеках, покрылся росинками, пота. Геринг мечтательно прикрыл глаза и уже тише, будто обращаясь к самому себе, говорил:

— Как это прекрасно: первыми показать миру свою мощь, свою силу и доблесть! Стать первыми провозвестниками нового духа новой Германии! Первыми скрестить мечи в небе, которое отныне должно принадлежать великой нации. Везде! Над всей планетой! И это вы, вы, мои верные друзья, завоюете его для себя и для всех своих потомков.

Он окинул присутствующих влюбленным взглядом и продолжал:

— Война в Испании — это репетиция. Маленькая война — большая репетиция… Фюрер правильно сказал: «Там мы должны проверить, хорошо ли закалены наши мечи». Проверить перед большой войной… Так давайте же выпьем за то, чтобы вы вернулись оттуда, покрытые славой и закаленные духом. За вас, друзья!

Геринга подхватили на руки и трижды обнесли вокруг стола. Потом много пили, клялись, что не посрамят оружия великой Германии и завоюют славу не только для себя, но и для своего любимого военачальника Германии Геринга.

…И вот эта война. «Войнишка, а не война! — ухмыляется про себя командир бомбардировочного полка Отто Фарнбаум. С кем скрещивать мечи? Где добывать славу? На каждые полтора десятка наших боевых машины — один летающий гроб противника! Швыряем бомбы, бочками лакаем испанское вино, развлекаемся с девицами, а где репетиция? Ни одного воздушного боя, в котором можно было бы себя показать. Черт бы подрал этих испанских вояк!..»

Отто Фарнбаум поднимался в воздух почти каждый день и почти каждый день ожидал: вот сегодня должно что-то произойти, может быть, именно сегодня испанцы встряхнутся и, собрав со всех фронтов свои самолеты, бросят их на защиту Мадрида. И тогда можно будет послать в Берлин отчет: испытание выдержано, германский меч закален отлично!

Но проходил день за днем, ничего не менялось. Отто Фарнбаум недоумевал. Что же они скажут Герингу, когда, прилетят домой? И что Геринг скажет им, «провозвестникам нового духа новой Германии»?!

…К «юнкерсу» Отто Фарнбаума почти вплотную приблизился «хейнкель» с рыжей лисой на фюзеляже. Это была машина Эриха Эрлера — командира эскадрильи истребителей. Кто-то однажды сказал об Эрихе: «Это не только умный, но и хитрый, как лиса, летчик». Польщенный такой оценкой, Эрлер пригласил художника, и тот нарисовал на фюзеляже его машины великолепную рыжую лису с пушистым хвостом.