А сеньор Гаварри, алькальд деревни, ходил с порроном в руках и каждому предлагал: «Выпей, дружище!» Сам он уже еле держался на ногах, его швыряло из стороны в сторону, и можно было только удивляться, что он до сих пор не свалился со своим порроном на землю.

Как оно так получилось, что Лина с Альваресом вдруг оказались в стороне от бивака, она не сразу заметила. А когда Альварес сказал: «Давайте присядем, Лина, вы ведь устали», она испуганно взглянула на него и ответила: «Нет-нет, пойдемте туда, где все, так нельзя…»

— Почему — нельзя? — улыбнулся Альварес. — Мы ведь ничего не делаем плохого.

Он держал ее руки в своих руках. Лина видела его глаза — большие, добрые глаза, в которых сейчас было так много нежности. Потом Альварес обнял ее, осторожно привлек к себе и сказал:

— Я поцелую вас, Лина…

— Нет-нет! — ответила Лина, и ей казалось, что отвечает она очень твердо и решительно. — Я не хочу.

Но не отклонилась от него ни на дюйм, только почувствовала, как ее обдало жаркой волной и еще сильнее закружилась голова. А Альварес уже припал к ее губам; Лина закрыла глаза, и все вдруг куда-то поплыло, все, что Лину окружало, исчезло, осталось лишь ощущение неведомого блаженства и желания, чтобы это никогда не кончалось.

— Лина!

Это был голос Мигеля. Мигель, наверное, не видел ни ее, ни Альвареса, потому что через мгновение снова позвал:

— Лина, ты где?

И сразу все изменилось. Изменился весь мир. И все чувства Лины. Ее охватили тревога, раскаяние, страх, стыд.

«Пресвятая дева Мария, что я наделала! Как я теперь посмотрю в глаза Мигелю? Что скажут люди? И как я теперь буду жить?»

Альварес сказал:

— Не уходи от меня, Лина.

Она резко отстранила его от себя и медленно пошла туда, где был Мигель, где бурное веселье сменилось, как показалось ей, настороженной, тревожной тишиной. И еще ей показалось, будто теперь все глядят лишь на нее — одни осуждающе, другие насмешливо, третьи с нескрываемым любопытством. Правда, она видела людей не совсем четко, словно в легком тумане, и понимала, что этот туман в ее глазах стелется не от выпитого вина, а от стыда и позора…

А Мигель уже шел навстречу, слегка покачиваясь, с широкой улыбкой на грубоватом, обветренном лице, и добродушнее, открытее, честнее этого лица, думала Лина, нет на всем белом свете, и надо быть полной идиоткой, чтобы этого не видеть и не понимать.

— Куда ты сбежала, Лина? — сказал Мигель. — Я смотрю, смотрю, а тебя нигде нет. Ни тебя, ни того молодого сеньора, с которым ты танцевала. Ты пошла с ним погулять?

— Да, — ответила Лина.

— Он, видно, славный человек, этот молодой сеньор. Веселый и простой. Если б не он, тут не получилось бы такого веселья.

— Его зовут Альварес, — зачем-то сказала Лина. — Вот он сюда идет.

— Я хочу с ним выпить, — сказал Мигель. — Как ты думаешь, он не будет против?

— Наверное, не будет. Спроси у него сам.

— А ты с нами выпьешь за компанию? Вот ведь как повезло нашей деревне… Сто лет, наверное, люди будут вспоминать сегодняшний день! Как ты думаешь, Лина? Такие знатные господа, а носы вроде не задирают… Сеньор Альварес; — обратился он к подошедшему, — мы вот тут с Линой толкуем, что вы все хорошие люди. Не согласитесь ли вы еще выпить по стаканчику? Я, вы и Лина…

— Соглашусь, — сказал Альварес. — Я, вы и Лина…

Мигель направился за вином и стаканами. Альварес тихо проговорил:

— Не надо на меня сердиться, Лина. И знаете что? Я снова приеду к вам.

— Зачем? — спросила Лина. — Зачем вам снова сюда приезжать? Мы простые крестьяне, а вы… Веселиться можно и в другом месте…

И все же он приехал снова. Это было уже глубокой осенью, но погода стояла дивная. Опавшие с деревьев листья золотым слоем укрывали землю в садах и рощах, а оттуда, где крестьяне сгребали их в кучу и поджигали, пахло прелым дымком, и дымок этот плыл и плыл над деревней, как белые облака…

Лина помогала Мигелю перекапывать землю под оливами, когда ее внимание привлек едущий не спеша по дороге всадник. Он был еще далеко, за деревьями едва просматривался его силуэт, но Лина вдруг перестала работать и насторожилась, почувствовав необъяснимую тревогу. «Это, наверное, он, Альварес!»— подумала она.

С тех пор как Лина видела Альвареса, прошло много времени. Она старалась совсем о нем не вспоминать, старалась вычеркнуть из памяти и встречу с ним, и то ощущение, которое она испытала во время его поцелуя, и вообще все, что было связано с тем днем. Лина считала, что если она еще хотя бы раз вспомнит Альвареса, это будет новым грехопадением. А с нее довольно и того, что она уже сделала. Она до сих пор не может без стыда смотреть в глаза Мигелю.

Правда, она ничего от Мигеля не скрыла. В тот же вечер, когда сеньоры уехали и жители деревни разошлись по домам, Лина сказала провожавшему ее Мигелю:

— А знаешь, Мигель, сеньор Альварес меня поцеловал…

Сказала и посмотрела на Мигеля. Сейчас он, наверное, разбушуется, может быть, даже уйдет от нее. Уйдет навсегда. И ославит ее на всю деревню. Вот, мол, какая она есть, наша Лина, поглядите на нее.

А Мигель неожиданно рассмеялся:

— Поцеловал? А я десять раз поцеловал Клариту, вдовушку Бадильи! Она хохочет, а я ее целую. И сам хохочу… Сегодня все будто с ума посходили от веселья.

И больше они об этом не говорили. Но как ни старалась Лина представить дело так, будто ничего тогда не случилось и все произошло потому, что в тот день люди и вправду посходили с ума от веселья, угрызения совести ее не покидали. Да и не могла она совсем не вспоминать Альвареса. Нет-нет — и вдруг увидит его лицо, его глаза, улыбку, услышит веселый голос и ощутит на своих губах его поцелуй. Все — как наваждение. Куда от него уйти, как от него избавиться?

Однажды она сказала Мигелю:

— Давай поженимся, Мигель. Чего нам ждать…

Мигель ответил:

— А я разве против! Только надо еще немного собрать деньжат для свадьбы. Скоро продам оливки, и тогда уж сразу поженимся.

…А всадник приближался, теперь и Мигель, воткнув лопату в землю и опершись на нее, с любопытством за ним наблюдал: таких лошадей в деревне не было, это, конечно, едет чужой человек, может быть, хочет спросить, не продают ли в деревне оливки.

И вдруг Лина воскликнула:

— Это он, Мигель! Он, слышишь?

Мигель удивленно на нее посмотрел:

— Кто — он?

— Сеньор Альварес! Я узнала его.

— Сеньор Альварес? — Мигель, взглянув на Лину, хмыкнул: — Чего бы тут сеньору Альваресу делать? Чего он тут мог забыть?

Лина промолчала. А Мигель продолжал:

— Почудилось это тебе, Лина. Сеньор Альварес, наверное, уже успел позабыть, как наша деревня называется. Думаешь, они хоть раз вспомнили о том дне? Это для нас событие, а для них… Они в году по двадцать раз так веселятся…

— Это он, — сказала Лина.

Человек остановил лошадь и оглянулся вокруг. Казалось, он старается узнать местность, которую когда-то видел, но почти все здесь забыл и теперь пытается что-то восстановить в памяти. Снова посмотрев сперва в одну сторону, потом в другую, он нерешительно повернул лошадь в направлении деревни, и тут-то Мигель увидел его лицо.

— Да, это он, — проговорил Мигель. — Теперь и я его узнал. Эй, сеньор Альварес! — закричал он громко. — Сеньор Альварес!

Потом Мигель часто рассказывал своим друзьям и приятелям обо всем, что произошло в тот день.

— Он приехал, — говорил Мигель, — чтобы увезти Лину с собой. Он ей так и сказал: «Не могу без тебя, Лина. День и ночь думаю только о тебе. На свое несчастье увидел тебя, лучше бы ты не встретилась на моем пути. А может, и на счастье… Если ты согласишься стать моей женой — больше мне ничего не надо…»

Мигель с великой гордостью окидывал взглядом очередного слушателя и продолжал:

— Сеньор Альварес — сын богатого человека. У него одних лошадей — полсотни. А коров еще больше. Овец — тучи. У него в сезон сбора оливок работает до ста человек батраков. И в Сигузнсе дом — настоящий дворец. Куда ни повернись — везде слуги. А сеньор Альварес — единственный сын в семье. Когда он сказал отцу, что хочет жениться на Лине, простой крестьянской девушке, отец ответил ему так: «Счастье, сынок, не в знатности и богатстве, а в любви. Если эта девушка согласится стать твоей женой, мы с матерью против не будем…»