Вращается Колесо Времени, Эпохи приходят и уходят, оставляя воспоминания, которые становятся легендой. Легенды тают, превращаясь в миф, и даже миф оказывается давно забыт, когда Эпоха, что породила его, приходит вновь. В одну Эпоху, называемую некоторыми Третьей, Эпоху, которая ещё грядёт, Эпоху, давно минувшую, над Горами Тумана поднялся ветер. Этот ветер не был началом. Нет начала и конца оборотам Колеса Времени. И всё же он стал началом.

Ветер дул на восток, спускаясь с величественных гор к пустынным холмам. Он полетел через место, известное как Западный Лес, где некогда в изобилии росли сосны и кожелист, но теперь остался лишь густой спутанный подлесок да изредка возвышающиеся над ним дубы. Они казались поражёнными какой-то болезнью — кора клочьями отваливалась от стволов, ветви поникли. Все до единой сосны сбросили свои иголки, точно коричневым покрывалом усеяв ими землю. Ни одной почки не распустилось на иссохших, напоминающих кости скелета ветвях деревьев Западного Леса.

Ветер дул на северо-восток сквозь скрипевший и трещавший под его порывами подлесок. Стояла ночь, и в чахнущей земле рылись тощие лисы в тщетных поисках живой добычи или какой-нибудь падали. Не раздавались трели перелётных птиц, и — что поразительнее всего — по всей земле смолк даже волчий вой.

Ветер вылетел из леса и понёсся через Таренский Перевоз, вернее, через то, что от него осталось. Когда-то это был неплохой, по местным меркам, городок. Мощёные булыжником улицы, возвышающиеся над фундаментами из краснокамня потемневшие теперь дома, возведённые на пороге земель, известных как Двуречье.

Дым уже давно перестал куриться над пепелищем, но восстанавливать было нечего — от городка мало что осталось. Среди руин рыскали в поисках добычи одичавшие собаки. Они голодным взглядом провожали пролетавший ветер.

Ветер устремился на восток и пересёк реку рядом с кучками беженцев, бредущих, несмотря на поздний час, по дороге от Байрлона к Беломостью с факелами в руках. На людей с опущенными головами и поникшими плечами было жалко смотреть. Среди них были меднокожие доманийцы, которые, судя по одежде, с весьма скудными припасами преодолели трудный переход через горы. А некоторые пришли совсем издалека. Испуганные тарабонцы в грязных вуалях. Фермеры из Северного Гэалдана с жёнами. Все были наслышаны о том, что в Андоре есть еда, что в Андоре жива надежда, но пока они не нашли ни того, ни другого.

Ветер дул на восток, вдоль реки, которая извивалась вдоль ферм без урожая. Лугов без травы. Садов без фруктов

Деревни стояли заброшенные. Деревья больше напоминали обглоданные кости, с кусками недоеденного мяса. На их ветвях часто теснились вороны, высматривая сквозь мертвую траву ослабевших от голода кроликов, а иногда и более крупную дичь. Над этим всем нависли вездесущие облака, давя на землю тяжелой массой. Столь густой облачный покров временами не позволял определять разницу между днем от ночью.

Ветер достиг величественного Кэймлина и свернул на север, прочь от города, горящего оранжево-алым пламенем и неистово извергающего чёрный дым навстречу голодным тучам. Война подкралась к Андору в ночной тиши. Беженцы, стремящиеся сюда, скоро обнаружат, что шли навстречу опасности. И неудивительно — опасность теперь была повсюду. Единственным способом не идти ей навстречу было оставаться на месте.

По пути на север ветер пролетел мимо отчаявшихся людей, сидящих на обочинах дорог поодиночке или небольшими группами. Одни лежали, ослабев от голода, глядя на рокочущие, бурлящие тучи. Другие шли вперёд, навстречу неизвестности. На север — на Последнюю Битву, что бы это ни значило. В Последней Битве не было надежды. Последняя Битва означала смерть. Но там следовало быть, туда нужно было идти.

В вечерней дымке далеко к северу от Кэймлина ветер достиг большого скопления людей. Широкое поле раскинулось среди лесов, и на нём, словно опята на гниющем бревне, теснились палатки и шатры. У лагерных костров ожидали своего часа десятки тысяч солдат, и не без их помощи лес вокруг лагеря быстро редел.

Ветер пронёсся меж солдат, бросая дым от костров им в лица. В отличие от беженцев, они не выглядели отчаявшимися, но всё же нечто внушало им ужас. Они видели исстрадавшуюся землю, гнетущие тучи над головой. Они знали.

Мир умирал. Солдаты сидели, уставившись на пламя, наблюдая, как огонь пожирает дерево. То, что некогда было живым, уголёк за угольком превращалось в пепел.

Несколько человек осматривали доспехи, которые начали ржаветь несмотря на то, что были хорошо смазаны. Группа Айил в белых одеждах носила воду — бывшие воины отказались вновь взять в руки оружие, хотя они уже исполнили свой тох. Кучка испуганных слуг, уверенных, что завтра разразится война между Белой Башней и Драконом Возрождённым, обустраивала хранилища внутри терзаемых ветром шатров.

С уст мужчин и женщин в темноте то и дело срывались горькие слова правды: «Это конец. Всё кончено. Всё сгинет. Конец».

Громкий смех разорвал тишину.

Из большого шатра в центре лагеря струился теплый свет, ярко разливаясь вокруг откидного полога и выплескиваясь из-под его бортов.

Внутри палатки Ранд ал’Тор — Дракон Возрождённый, — смеялся, запрокинув голову.

— Так что же она сделала? — поинтересовался Ранд, когда смех его стих. Он налил себе кубок красного вина, затем еще один для Перрина, которого такой вопрос вогнал в краску.

"А он стал жестче," подумал Ранд, — "но так или иначе не растерял свое прежнее простодушие. По крайней мере, не полностью." Ранду это казалось невероятным. Подобное чудо можно было сравнить с форелью, у которой вдруг обнаружился жемчуг. Перрин обладал большой физической силой, но сила не развратила его.

— Да ты и сам знаешь, на что способна Марин. — Говорил Перрин. — Она ухитряется даже как-то на Кенна Буйе поглядывать так, будто ему, как ребенку, требуется материнская забота. Наткнувшись на меня и Фэйли, лежащих на полу там, словно парочка глуповатых молодых людей… Ну, думаю, она оказалась перед выбором: то ли ей от души посмеяться над нами, то ли отправить нас на кухню мыть посуду… По отдельности, чтобы держать нас подальше от неприятностей.

Ранд улыбнулся, пытаясь представить себе картину, где Перрин, дородный, крепко сбитый Перрин, ослаб настолько, что едва был способен ходить. Подобное казалось абсурдным. Ранд мог углядеть в рассказе своего друга некое преувеличение, но на честной шевелюре Перрина никогда не замечалось ни единого лживого волоска. Странно было видеть, насколько сильно мог измениться человек, и оставить сущность свою при этом неизменной.

— Как бы то ни было, — произнес Перрин, сделав вначале глоток вина, — Фэйли подняла меня с пола и усадила на мою лошадь, и мы вдвоем гарцевали с важным видом. Я мало что сделал. Битву завершили без меня. А я даже чашку к губам не мог поднести, чтобы не испытать серьезные затруднения. — Он сделал паузу, и взгляд его золотистых глаз устремился вдаль. — Ты должен гордиться ими, Ранд. Без Даниила, твоего отца и отца Мэта, без них всех, я бы не управился и с половиной того, что мне удалось совершить. Да что уж говорить, и с одной десятой тоже.

— Я не сомневаюсь в этом. — Ранд разглядывал свое вино. Льюс Тэрин в вине находил удовольствие. Часть же Ранда, стародавняя его часть или воспоминания человека, кем он когда-то был, выражала неудовлетворение относительно качества этого вина. Мало какие вина в современном мире могли состязаться по качеству с лучшими сортами выдержанных виноградных вин, производимых в Эпоху легенд. По крайней мере, ничего из того, что он пробовал.

Он сделал небольшой глоток, а затем отставил бокал в сторону. За занавеской, отгораживающей другую часть шатра, по-прежнему спала Мин. Ранд проснулся от собственных сновидений и был рад, что Перрин своим приходом отвлек его от воспоминаний о них.