Дорогая редакция! Я очень хочу знать, чем сейчас занимается дважды Герой Советского Союза мой однополчанин Талгат Якубекович Бегельдинов. Мне это очень дорого. Не один раз я снаряжала его самолет к боевому взлету. Может быть, он откликнется на мое письмо, а может быть, еще кто-нибудь найдется. Ведь мы все вместе переживали такие трудности войны и никто никогда не заикнулся, что трудно. Знали — это необходимо.

Где Вы, откликнитесь, наш начальник штаба Евгений Сергеевич Иванов! Такой добрый, милый человек. Как нам было страшно первое время, когда нас бомбили, а он, обладая исключительной выдержкой и благородством души, спокойно с нами разговаривал во время бомбежки, как будто на занятиях в каком-нибудь кружке. Говорил он, как нужно вести себя во время бомбежки, определять, где упадет бомба, следить за направлением ветра. В общем, делал все, чтобы вселить бодрость духа в наши молодые сердца. Давал нам, девушкам, правильные наставления. Я их очень хорошо помню и сердечно благодарна за них. Ведь мы все были молодыми, впервые оторвались от родителей, и, конечно, нам необходима была отеческая опека.

Мне бы очень хотелось услышать голоса таких далеких и все же родных людей.

Тогда меня звали просто Машей. Сейчас у меня семья, двое сыновей. Как я не хочу, чтобы они увидели ужасы войны. Моя мама в Великую Отечественную войну проводила защищать Родину всех: отца, меня, трех братьев. Двое не вернулись, а сама мама умерла во время войны. Она умирала, проклиная войну...»

Я дочитываю последние строки.

Милая Маша! Если бы знала ты, как часто я вспоминаю те годы, наши полевые аэродромы, боевых друзей, которых давно нет в живых! Говорят, что время залечивает раны: стирает в памяти людей горечь потерь. Нет, мы все помним, мы не забыли кровь и слезы. И не забудем.

Это письмо еще в те годы вызвало у меня желание написать о годах Великой Отечественной войны, о своих друзьях-однополчанах. Я не претендую на обобщения, на анализ операций, в которых принимал участие. Это дело историков. Просто хочется поделиться воспоминаниями, чтобы все знали о людях нашего штурмового авиационного полка. Помнишь, Маша, слова замечательной песни?

Я специально заострил внимание читателя на девушках, работницах авиации по двум причинам: во-первых, потому, что во всех книгах о военной авиации любого жанра, в мемуарах, полухудожественных — аналогичных моей, художественных, о них ни слова, будто их там и не было, во-вторых, своим самоотверженным трудом они тоже внесли немалый вклад в борьбу за Победу и тоже имеют право на то, чтобы их имена были среди мужчин-фронтовиков, обрели бессмертие.

То фронтовое лето 1944 года для нашего полка штурмовой авиации оказалось исключительно знаменательным, ему было присвоено звание «Гвардейский, Львовский». Важным событием ознаменовался он и в моей фронтовой биографии: мне было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Продвинулся я к тому времени и по службе — от командира звена, замкомандира эскадрильи до командира эскадрильи и был уже в звании капитана. Назначение комэском — такое доверие командования было, как я уверен, не случайно. Я заслужил его, доказав свои способности в боях, в схватках с врагом, штурмовках — в общем, в выполнении сложнейших боевых заданий командования в качестве персонального летчика-штурмовика, командира и обязательно ведущего эскадрильи почти во всех операциях, проведенных за этот год.

К тому времени, по свидетельству летной книжки «Бегельдинов совершил более ста тридцати успешно проведенных боевых вылетов, за что был удостоен ордена Отечественной войны II степени, ордена Красного Знамени, ордена Славы III степени, орденом Красного Знамени». Здесь же, в летной книжке, краткие записи в трех-четырех словах фиксирующие суть выполненных заданий и результат. Вот одна из них:

«17.5.44. Выполняя задание по разведке группа Т. Бегельдинова обнаружила в районе Шевченково, на станции, эшелон с техникой и боеприпасами. Несмотря на яростные атаки фашистских истребителей «Фоккевульфов», сбросила бомбы точно на цели, сожгла эшелон, вывела из строя выходные стрелки на линии, прервав движение поездов и, что не менее важно, звено полностью уничтожило всю оборудованную на станции противовоздушную оборону, разгромив все зенитные установки. Это дало возможность вылетевшим следом звеньям штурмовиков добивать, громить станцию беспрепятственно. План фашистского командования развернуть из этого района контрнаступление был сорван.

О величине ответственности, возложенной на плечи вновь назначенного двадцатилетнего паренька, можно судить по объему работы. В составе эскадрильи три-четыре звена, в каждом по три-четыре «ИЛа» с экипажем из двух человек — летчик и стрелок. Это — норма, но в первой эскадрильи было и до восемнадцати-двадцати машин, по численности же личного состава эскадрилья приравнивается к пехотному батальону.

С новым назначением в моей жизни изменилось все. Если раньше, получив самолет, определив свое место в звене, в общем строю я нес ответственность перед командиром только за него, за умение использовать боевую машину, мощность ее мотора и вооружение, за выполнение заданий в одиночном полете, звеном и, конечно, еще я нес ответственность за себя самого. Это входило в каждое порученное мне боевое задание. При этом так и говорилось — сделай то-то, то-то, при этом сохрани машину от огня зенитчиков, от атак вражеских истребителей и точно по команде, в заданное время, кстати, нередко ограниченное запасом горючего, вернуться на аэродром.

Не очень усложнялись задачи у меня — командира звена: три-четыре твои машины, все на глазах — слева одна, справа две — или наоборот. Летчиков знаю — изучил как самого себя, потому и управляю звеном как будто своими двумя руками. Главное — слаженность в действиях экипажей. А она была, я старался постоянно добиваться ее.

С эскадрильей все сложнее. Хотя я и до этого командовал ею, был замкомэска, вначале, после получения назначения было нелегко. Прежде всего эскадрилья это уже большой сложный организм, боевая машина, предназначенная для боя, уничтожения противника на земле, при необходимости — и в воздухе. В ней, как я уже сказал, три-четыре звена, до восемнадцати-двадцати машин, в каждой, за ручками управления — пальцы на пусковых гашетках, кнопках — человек-летчик, успевший, в основном, пройти теперь уже солидную школу вождения штурмовика, боевую школу или зеленый новичок. И вся ответственность за него, за его действия в воздухе, в бою и на земле, на мне, на его командире. Ответственность эта очень большая, я бы сказал, огромная, ведь мне доверена его жизнь! Она, жизнь человека, данная ему один раз навсегда, в моих руках, и, храня ее, ты, командир, не имеешь права на ошибку. Ошибся в ходе боя в подготовке к нему, расплата чьей-то жизнью, а то и жизнями. Это в условиях, когда жизнь каждого, при каждом боевом вылете, висит буквально на волоске, и если ее удастся сохранить, то возвращается летчик из таких иной раз и часовых полетов, настолько вымотанным, обессиленным, что сам, самостоятельно не может выбраться из кабины. Тяжесть этой ответственности я осознал и прочувствовал сполна.

Разведка боем

Вверенная мне Первая эскадрилья штурмовиков «ИЛ-2» еще и моем предшественнике, была определена как особая — разведывательная. Это — дополнительные обязанности, головоломные задачи, причем на каждый день, на каждые сутки. Сведения о противнике, его силе, расположении, передвижениях необходимы командирам всех рангов наземных войск — от командующего фронтом, армии до командира батальона, роты, также и авиации. Каждый вылет разведэскадрильи в полном составе, отдельными звеньями, парами, в одиночку на заоблачной высоте, на бреющем, скоростные полеты и с облетами: фотографированием и визуальным наблюдением, наконец, разведка боем. И все — с обязательным возвращением. И не медля, сейчас же, в штаб или на КП. Здесь тебя ждут командиры с фотоснимками, с результатами визуальных наблюдений и всем, что может, обязан доставить штурмовик-разведчик.