— Нас «Мессеры» долбают сзади так, что щепки летят, — прямо заявил командир эскадрильи старший лейтенант Шубин. — Естественно, истребитель благодаря скорости, маневренности, может остаться одноместным, а нам нужен стрелок для защиты хвоста.

Ильюшин слушал молча. Ведь ему высказывали претензии те, кто не раз бывал в острых схватках с врагом. Полк принял боевое крещение еще под Киевом. Потом отражение атак противника в районе Дубно, Ровно, Житомира.

— Согласен, что ваши замечания имеют основания, — сказал Ильюшин. — К тому же по расчету центровки второй член экипажа мог бы летать. Но осуществить это весьма сложно. Нужно вносить исправления в чертежи, перестраивать заводское производство.

— Тогда не обижайтесь! — горячился Шубин. — Мы вынуждены будем сами внести изменения в конструкцию «горбатого».

Ильюшин развел руками.

— У нас в полку и Кулибин свой есть, — оружейник Мищенко. Когда мы раньше летали на бомбардировщиках, он снял два пулемета с подбитых машин. Одну турель распилил и на «ИЛ» поставил.

— У нас на двух самолетах уже стоят такие пулеметы, — проговорил, краснея, обычно скромный и малоразговорчивый командир эскадрильи лейтенант Пошевальников.

Ильюшин оживился.

— Покажите!

Шубин и Пошевальников метнулись к своим машинам.

— Александр, в отсек! — толкнул Пошевальников локтем широкоплечего и рослого лейтенанта Александра Грединского. Казавшийся неповоротливым, тот ловко юркнул в узкий отсек и дал звонкую пулеметную очередь в небо.

Конструктор внимательно осмотрел пулеметные установки на обоих самолетах.

— Ну что ж, друзья, — после некоторой паузы сказал Сергей Владимирович, — я на вашей стороне. Воюйте со своими пулеметами, а я обещаю, что в ближайшем будущем получите, как вы называете, «горбатого» с хвостовой огневой точкой. И постараюсь вооружить вас пулеметами калибром покрупнее.

Свое обязательство конструктор выполнил. Теперь самолеты марки «ИЛ-2» поступали с завода с двумя кабинами, с хвостовой огневой точкой.

В сентябре 1943 года Рязанова вызвал Верховный Главнокомандующий, который поставил перед корпусом задачу — выработать тактику массированного применения штурмовиков, число которых, благодаря напряженной работе промышленности, неизменно росло.

... На Калининском фронте, корпус разместился неподалеку от Андриаполя. Наступила суровая зима, укрыв леса и болота глубоким снегом. Частые снегопады, низкая облачность, редкие ориентиры затрудняли поиск целей. Все это вынуждало летчиков-штурмовиков летать на боевые задания малыми группами, по два-четыре самолета.

В такой обстановке, считал Рязанов, успех всецело зависел от ведущих. Он приказал командирам дивизий Каманину и Родякину тщательно подобрать ведущих групп.

Наступила, наконец, пора осуществить давно задуманное. Генерал организовал свой КП на переднем крае, метрах в восьмистах от противника. Ночью офицеры штаба установили на опушке леса две радиостанции — одну для связи с самолетами в воздухе, другую для связи со своим штабом и аэродромами. Хорошо их замаскировали. Наблюдать генерал решил с дерева. На рассвете с микрофоном в руках он начал вызывать с аэродромов группы штурмовиков и направлять их туда, где требовалось в данный момент нанести удар.

Мне, с эскадрильей пришлось участвовать в этом первом экспериментальном вылете и штурмовке целей под наблюдением и командой с КП, расположенном у линии фронта, в котором находился сам генерал Рязанов. Перед вылетом прослушали специальный инструктаж как действовать, вести штурмовку по команде с земли. Вылетели в назначенное время.

...Приблизившись к линии фронта, я во главе четверки «ИЛов» услышал в шлемофоне знакомый голос командира:

— Группа танков, тридцать градусов левее леса. Как понял? Прием.

— Вас понял. Цель вижу.

— Штурмуйте!

Команда ведомым:

— Атака!

Я направил ревущую бронированную машину вниз. На выходе из пикирования сбросил бомбы. И тотчас увидел над головным немецким танком столб дыма.

Ведомые порадовали своего командира корпуса такими же точными ударами.

В шлемофоне ведущего продолжал звучать голос Рязанова.

От точных ударов реактивных снарядов горела вся вражеская колонна. Гитлеровцы, побросав танки, пытались под деревьями скрыться. Но и там их настигали пулеметные очереди «ИЛов». Группа штурмовала танковую колонну до тех пор, пока не кончились боеприпасы.

Генерал вызвал на поле боя следующую группу «ИЛов»...

Это была первая штурмовая операция, проведенная под личным командованием и указаниями генерала, передаваемых по радио с земли и с КП, у линии фронта.

Так, под командованием этого замечательного боевого командира, генерал-лейтенанта Василия Георгиевича Рязанова мы и шли, точнее летали, смертельными штурмовками поражая противника, громя и уничтожая его живую силу и технику, расчищая путь к Победе нашей пехоте и моточастям.

Произошло это в Германии. Наш аэродром был расположен под городом Фюнстервальде. Именно там я чуть-чуть не оказался под трибуналом, то есть, под расстрелом. Что такое военный трибунал, да еще в авиационной части, на фронте, летчики знали отлично. В принципе, это карающий, нет, пожалуй, просто убойный, уничтожающий людей, меч, ибо сек он головы особенно в боевой обстановке, чаще всего, ни в чем не повинного, по «ошибке» самих «смершников», по клеветническому, часто анонимному, доносу, а больше всего по подозрению.

Припоминается такой разительный случай из «деятельности» этой самой фронтовой карательной организации «Смерш» — «Смерть шпионам».

При выполнении боевого задания наш летчик в подбитом самолете сделал вынужденную посадку на оккупированной территории во вражеском тылу. Самолет, как обычно в таких случаях, загорелся. Но летчик успел выскочить из кабины, укрыться в лесу. Взорвался самолет на глазах у прибежавших фашистов. Они потоптались и, не подходя к пылавшей машине, ушли, решив, что летчик погиб.

А летчик отлежался в кустах, дождавшись темноты, пошел по лесной дороге, уверенный, что куда-то, к какому-нибудь населенному пункту она приведет.

Так оно и получилось. Отшагав километров пять, он вышел на деревню, прямо на кузницу на окраине. Осторожно обойдя ее летчик заглянул в щелку двери. За маленьким столиком сидели двое: пожилой бородач и молодой парнишка. Как он и ожидал — оба русские. Летчик подумал и шагнул в двери, на всякий случай засунув пистолет за пояс.

Мужики вскочили, уставились на него удивленными глазами.

— Я русский летчик. Мой самолет потерпел аварию. Сгорел в лесу, — поспешил объясниться летчик.

Мужики осмотрели его, ощупали глазами. Убедившись, что летчик не врет, пригласили за стол, налили в кружку чаю. Расспросили, из какой части, куда летел, что с ним произошло. Грохот взрыва они слышали. Летчик тоже расспросил мужиков о деревне, и конечно, в первую очередь, есть ли в ней немцы.

— Немцы есть, было много. Тут у них какой-то пункт связи, был, — объяснил бородатый.

— Аэродром был, — уточнил парень. — Самолеты стояли, такие маленькие. Два наших четырехкрылых, «ПО-2» называются. Досаафовские они. Раньше здесь аэродром аэроклуба был. Я туда поступил, да вот... — развел он руками, — война. Досаафовцы самолеты угнали. Два осталось. Неисправные, наверное.

Немцы на своих маленьких, учебных, наверно, летали от деревни к деревне, и на одном нашем летали, над аэродромом. Исправили, наверное. Как уходили, в спешке бросили.

— И что же он, стоит тут?

— Стоит, там на аэродроме, за сараями. Как немцы поставили, так и стоит.

— Когда они отсюда уходили, убегали от войск наших, которые уже близко — фронт-то рядом, — продолжил бородач, — шибко торопились. Барахла разного в складах, на аэродроме оставили. Пока стерегут. Сторожка там у них, при аэродроме, при складах, по двое, по трое дежурят. Шнапс пьют, в карты играют.