— Да, и еще одно, — сказал Стрейндж. — Надо позвать Уинча.

— Обязательно, — подтвердил Лэндерс. — Просто не можем не позвать. Все из роты будут.

Прелл догадался, что Стрейндж взял Лэндерса на подмогу. Он чувствовал, как застучала в ушах кровь и побелело лицо. Стрейндж сыграл на том, что Прелл всегда прислушивался к Лэндерсу и уважал его мнение.

— Ладно, — выдавил он. — Только пусть держится от меня подальше. На другом конце комнаты. А то ненароком пристукну его стулом.

— Да не будет он к тебе лезть, — с облегчением заверил Стрейндж. — Мало ли что он болтает. Никто и не слушает.

— Будут слушать такого, — прошипел Прелл. Он яростно задвигал коляску, вперед и назад, вперед и назад.

Усадить Прелла в такси оказалось куда труднее, чем в машину «скорой помощи» — там его укладывали на каталку и задвигали внутрь через большую дверцу сзади. Он понял это у входа, еще до того, как его сняли со складной коляски, которую неохотно распорядился выдать для него майор Хоган.

Лэндерс и Стрейндж без особого труда подняли его на руки, но кто-то должен был сложить коляску. Увидев заминку, шофер выскочил из кабины и поспешил на помощь, пыхтя и выставив вперед пузо, точно решетку на паровозе. Втроем они втиснули Прелла на переднее сиденье рядом со счетчиком, а коляску засунули сзади между Лэндерсом и Стрейнджем. Сев за руль, взмокший шофер отдувался и качал головой:

— И чего ради? Чтобы надраться?

Прелла тоже бросило в пот от боли. Прав шофер, и Бейкер прав: нужны ему эти игры, как прыжки с шестом! После четырех дополнительных дней процедур коленные суставы стали лучше, но все равно рановато ему выбираться. Не будь тут Лэндерса и Стрейнджа, он махнул бы на все рукой и попросил бы вытащить его из кабины обратно в коляску.

Но друзья были рядом, и он терпел, стиснув зубы. Ныли бедра, и особенно болело в согнутых коленях, потому что сиденье было глубокое, да еще мешал торчащий счетчик. Как после часового упражнения у физиотерапевта. Шофер беспокойно поглядывал на него. Прелл впервые видел люксорские улицы. В тот единственный раз, когда его вывезли в город, он всю дорогу лежал.

В Люксоре наступила осень, понемногу начинали краснеть листья кленов. В просторном городском парке на площадках для гольфа помахивали клюшками мужчины, по аллеям прохаживалась молодежь. Потом пошли кварталы победнее — белые и негритянские. То тут, то там на покосившемся крыльце, а то и прямо на траве сидели, отдыхая, люди. Дома, даже самые неказистые, утопали в зелени. Они проехали обсаженное деревьями футбольное поле. По нему с воплями носились, гоняя мяч, школьники в форме.

Прелл переглядывался с шофером и, не разжимая губ, пытался изобразить улыбку.

— Трясет? — спросил тот и, нагнувшись, достал из-под сиденья бутылку виски. — Хлебни.

Прелл сидел, подсунув под себя кулаки, и ему пришлось выпростать одну руку, чтобы взять бутылку. Глоток обжег ему горло, заслезились глаза, но прошел он прекрасно. Он уже опасался, что вся затея выльется для него в сплошной кошмар.

Преллу досталось, когда его вытаскивали из машины, но лифт едва не доконал его окончательно. Кабина была маленькая, в ней могли поместиться только он и негр — лифтер. Чтобы закрыть дверцы, пришлось опустить на коляске подставку для ног. Пока лифт дополз до восьмого этажа, Преллу показалось, что его колени находятся в согнутом состоянии целую вечность.

Наверху неприятности кончились. Вытянув ноги, он ждал в коридоре, пока поднимутся Стрейндж и Лэндерс. Боль постепенно утихла. К нему подошли два захмелевших солдата с девицами и настояли, чтобы он глотнул с ними за компанию. Потом из лифта вылезли его приятели, и они втроем направились в номер.

Веселились там вовсю, хотя было всего половина третьего. Стрейндж дал Корелло ключи, чтобы ребята пришли пораньше.

Прелл сразу же оглядел комнату. Уинча не было. Он появился позднее — Прелл и не видел, когда именно, — и скромно устроился в углу со стаканом воды. Он посидел совсем недолго и незаметно ушел.

Как только Прелла вкатили в номер, капитан — лейтенант Ян Митчелл, которого вместе с его компанией позвал Лэндерс, громко затянул «Он парень замечательный». К нему сразу же присоединились его приятели-летчики, а затем мало — помалу и все остальные. Песня окончилась, и Митчелл со стаканом в руке жестом попросил тишины.

— Я предлагаю тост за кавалера Почетной медали конгресса — первого, с которым я имею честь пить!

— Тише! Слушайте! — раздались голоса.

Потом все поочередно подходили к Преллу чокнуться, и он первым выпил за самого себя. Месяц назад он, может, и не сделал бы этого, но Лэндерс заранее предупредил, что Митчелл — свой парень, за Гуадалканал Военно-морской крест имеет.

Когда Прелл как следует набрался, Митчелл объявил среди девиц аукцион, выставив его, так сказать, на продажу. В другое время Прелл воспринял бы это как кровную обиду, но он был пьян и верил, что мужик, заработавший ВМК за Гуадалканал, не сподличает. В награду он заполучил самую роскошную красавицу, какой не видывал со времен прогулок по гонолульской Ривер-стрит.

Она весь вечер не отходила от Прелла, то и дело поглаживала его по руке. Ему было хорошо и не хотелось, чтобы она флиртовала с другими.

Однако из головы не выходила Делла Мей Кинкейд. Он все думал, как замечательно, если бы вместо Энни Уотерфилд с ними очутилась Делла Мей Кинкейд и была бы такой же нежной и обходительной. Но потом его мысли приняли другой оборот. Чхать он хотел на Деллу Мей Кинкейд и ее разговорчики о замужестве. Пудрит ему мозги! Если хочет замуж, пусть ищет себе другого с Почетной медалью.

Откуда-то сзади подошел Стрейндж и положил на плечо Преллу руку. Прелл обернулся и, улыбаясь, посмотрел на стоящего рядом приятеля. Стрейндж, пьяный, раскрасневшийся, тоже улыбался, и Преллу вроде даже послышался щелчок, когда тот, подмигивая, опустил набухшее веко.

— Ну как, порядок?

— Полный!

— Ну и замечательно.

Слегка покачиваясь, Стрейндж нагнулся к самому уху Прелла.

— Слышь, все к матери просадим, а? До последнего никеля! Никому ни в чем отказа, пока есть хоть одна вшивая монета.

Прелл почувствовал, как Стрейндж оперся на его плечо, выпрямился и отошел. Он развернул коляску и незаметно посмотрел на приятеля. Тот стоял со сложенными на груди руками, прислонившись плечом к стене. Сколько раз Прелл видел его в такой позе — как он стоит, прислонившись к косяку в дверном проеме пищеблока на Оаху, к стойке у входа в кухонную палатку на Гуадалканале, к пальме рядом с походной кухней на Нью-Джорджии. И у него разом словно включился весь механизм памяти, а не просто выплыло то или иное воспоминание.

На покрасневшем от спиртного лице Стрейнджа с опухшими, осоловелыми глазами было разлито блаженство. Но Прелл видел, что под этим выражением залегли какая-то обида и ожесточение, залегли так плотно, что, казалось, не проткнешь и штыком.

Прелл не знал причину и не хотел знать. Но только сейчас он сообразил, что всякий раз, когда его взгляд натыкался на Стрейнджа, тот стоял в той же позе и с тем же непонятным выражением на лице. И он не заметил, чтобы Стрейндж уединился с кем-нибудь из девиц.

Теперь Прелл только и делал, что поглядывал на своего дружка. Стрейндж все так же стоял у стены и наблюдал, что творится посередине комнаты. Там заводной Митчелл откалывал на потеху собравшимся очередной номер, усвоенный, очевидно, со студенческих времен. И вдруг, как на киноэкране, Прелл увидел перед собой в полном составе свое отделение: усталые грязные бойцы шагали один за другим, мертвые вместе с живыми. Картина буквально потрясла его, потому что он уже начал забывать про это видение. И каждый медленно поворачивался, смотрел на него запавшими глазами, печально улыбался, шел дальше и пропадал в кромешной тьме. Боже ж ты мой, думал Прелл, чего бы они не дали, чтобы быть здесь!

Стрейндж разбудил в нем память, и теперь она работала сама по себе, не спрашивая разрешения, и, чтобы не сойти с ума, он должен был твердо, раз и навсегда сказать самому себе, что он живой, а они нет.