Лэндерс обнял ее, и она уткнулась лицом ему в плечо. Он чувствовал, как слезы стекают ему под мышку.

— Что с тобой? Почему ты плачешь?

— Да нет, ничего.

— Должна же быть причина.

— Это я так… У меня… У меня жениха убили. В Северной Африке. Его сбили, он был летчик.

Лэндерс погладил ее по спине.

— Я не знал, прости.

— Ничего. И отца я потеряла.

— Тоже погиб? — поразился Лэндерс.

— Нет, он умер. Несколько лет, как умер. Но я так любила его. Пожалуйста, не обращай на меня внимания. Спи.

Он и вправду уснул, пока Марта заливалась слезами у него на груди. Когда он проснулся, ее не было. Она ушла.

Лэндерс подумал, что она оставила записку, но ничего не было. На туалетном столике лежал ключ, и все. Он понимал, что должен бы радоваться. Еще бы — такой вечерок привалил. Но он был подавлен и безмерно одинок. После ночи с Мартой он почувствовал одиночество еще сильней. Он чувствовал его каждой своей клеточкой.

Немного погодя он заказал себе роскошный завтрак: глазунью, ломтики поджаренного хлеба с маслом, овсяные хлопья, грудинку и кофе, много кофе. Он устроился поудобнее у открытого окна, на солнышке. Поев, Лэндерс честно рассчитался с официантом наличными.

Завернувшись в банную простыню, он сидел с сигаретой, допивая кофе, когда кто-то снаружи отпер ключом дверь. Вошел молодой капитан — лейтенант. Он вроде даже не удивился.

— А-а, здорово! — Он сбросил серо — зеленую куртку с погонами и приветливо улыбнулся. — Мы знакомы, нет? Вы, наверно, с Марти пришли? Не стесняйтесь, будьте как дома. Я на минуту забежал, сполоснуться.

Он скинул рубашку, брюки и в трусах пошел в ванную. Какое-то безразличие удержало Лэндерса на месте. Он закурил новую сигарету и прислушивался к шуму душа за дверью. Потом шум прекратился, и лейтенант голышом вышел из ванной, энергично обтираясь полотенцем. Он увидел загипсованную ногу Лэндерса и, усмехнувшись, спросил:

— Где воевали? На Тихом?

Лэндерс медленно поднялся, опираясь на здоровую ногу.

— Да, на Гуадалканале и Нью-Джорджии. Как вы узнали?

— По цвету лица. Это от малярии. Мне и самому пришлось там побывать. — Лейтенант опять вошел в ванную, надел майку и трусы и продолжал одеваться дальше. — Мне надо бежать, а вы тут располагайтесь. Когда уйдете, оставьте ключ у коридорного, хорошо? Скажите свое имя, и он вам его даст, когда понадобится. Тут у нас проходной двор, как на Центральном вокзале в Нью-Йорке. Да, как хоть вас зовут?

Лэндерс назвался.

— Э-э… За завтрак я рассчитался, а вот как у вас за обед платят, не знаю.

— Пустяки, не имеет значения. Нас тут несколько человек, вместе снимаем номер. А Марти приводит своих знакомых. Мы ее вроде на попечение взяли. У нее тяжелая жизнь была. Правда, некоторые ее знакомые — неподходящие люди. Но такие быстро отсеиваются. А вы, как я понимаю, человек иного круга. Заказать себе первоклассный завтрак и наслаждаться в одиночестве у окна — это может только подходящий человек. — Он увидел рубаху, аккуратно повешенную на спинку стула; как раз накануне Лэндерс нашил на рукав шевроны. — Заглядывайте в любое время, сержант Лэндерс. И пожалуйста, не забудьте сказать коридорному свое имя. Пусть он вас впишет. Если сочтете нужным сделать вклад, купите пару-другую бутылок и оставьте у него же. Мы в номере крепкое не держим, чтобы не перепиваться. И так почти каждый вечер дым коромыслом. Пьянчуги несчастные! Зато цыпочки бывают — загляденье. — Лейтенант надел куртку с флотскими погонами, застегнулся на все пуговицы и помахал серо — зеленой фуражкой с черным блестящим козырьком. — Ну, мне пора! Еще увидимся. Если встретите Марти, привет ей от меня. А, да! Меня зовут Митчелл. Ян Митчелл. Ян — это сокращенное от Янус. Жуткое имечко, правда? Но что делать, приходится нести свою ношу.

Он опять помахал фуражкой и вышел.

Лэндерс налил себе еще. Высокая ополовиненная бутылка кукурузного виски стояла на туалетном столике, а он сам со стаканом в руке стоял перед зеркалом. Подходящий человек, подходящий… Лэндерс не знал, за похвалу это счесть или нет, наверно все-таки за похвалу. Он подумал, что надо оставить недопитую бутылку для следующего, кто придет сюда, кто бы ни пришел. Теперь он разглядел, что формы, висевшие в шкафу, разного размера.

Было десять утра, и ему оставалось еще часа полтора до того, как ехать в госпиталь. За неимением лучшего он решил провести это время здесь и воскресить в памяти события вчерашнего вечера. Он накинул цепочку на дверь, принял душ и побрился не просохшей еще бритвой. Он знал, что капитан — лейтенант не стал бы возражать. Выйдя из ванной, он опять смешал себе виски с водой.

Через некоторое время он почувствовал, однако, как еще сильнее подступает тоскливое одиночество. Вместе с одиночеством нахлынуло чувство вины и безотчетное раздражение. Не заслужил он такого райского житья. И в то же время в госпиталь возвращаться не хотелось.

Лэндерс оделся и спустился вниз выпить на дорогу. Но перед этим он пошел к киоску, купил три бутылки виски и, назвавшись, оставил их вместе с ключом у негра — коридорного.

Когда он, отметившись у дежурного и переодевшись в обязательный казенный халат и пижамные штаны, появился в госпитальном буфете, оказалось, что кое-кто из его бывшей роты — и из других тоже — уже знает о Марте, или Марти, как они ее называли. Ему не удалось скрыть ее автограф на загипсованной ноге. Пижамная штанина тоже была распорота, так что ярко — красный отпечаток ее накрашенных губ бросался в глаза. То же самое она оставила на память Корелло, как только он приехал.

О Марте все всё знали. Что она приехала из Монтгомери, это верно. А вот насчет жениха, сбитого в Африке, — вранье. Нет у нее никакого жениха. Вообще никогда не было. Один парень из чужой роты сам родом из Монтгомери, преотлично ее знает, и родных ее знает. Очень даже приличная семья. В точности известно, что она никогда не идет с мужиком второй раз. И еще известно, что больно разборчива. Вот Дрейка, к примеру, ни разу не захотела охомутать.

— Я ей бы так охомутал, паскуде, — зло усмехаясь, ворчал Элвин Дрейк, длинноногий парень из Алабамы. — Терпеть не могу таких…

Отвязавшись, наконец, от приятелей, Лэндерс побрел в зал отдыха и бросился на мягкий диван. Ему нужно было подумать. После ночи с Мартой он острее почувствовал свое одиночество. От этих разговоров ему стало еще хуже. Его воротило от сальных шуточек ребят.

Под рекреацию приспособили гимнастический зал с баскетбольной площадкой и сценой. Когда игр не было, скамьи для зрителей убирались, и вместо них каждый вечер приносили складные стулья для желающих посмотреть кино. Лэндерс решил поболтать с хорошенькой девицей из Красного Креста, которая сидела в своей клетушке посреди ракеток для настольного тенниса и другого спортинвентаря. Не исключено, что как раз в этот момент он и влюбился в нее по уши — или чуть поменьше.

Звали ее Кэрол Энн Файербоу. Она была здешняя, люксорская, и училась на Западной территории под Кливлендом, где проходила курс актерского мастерства. Летом, во время каникул, она добровольно становилась «леди в сером» — работала в Красном Кресте. Правый глаз у нее временами немного косил, и в сочетании с длинными точеными ножками это придавало ей неотразимую привлекательность. Кэрол нравилась многим, однако сама она благоволила к Лэндерсу, потому что он три с половиной года проучился в Индианском университете.

Лэндерс заговорил с ней в первый же день, как ему разрешили прогулки. Две недели он настойчиво и упрямо ухаживал за ней, пока, наконец, она не согласилась встретиться с ним в городе. Это произошло в тот день, когда он наткнулся на Стрейнджа, вернувшегося из отпуска.

Стрейндж шел навестить Прелла.

Первые четыре дня после прибытия в госпиталь Прелл отсыпался. Ничего другого ему не оставалось: он лежал пластом, весь перевязанный и загипсованный. Вдобавок он был совершенно измотан физически и морально. Прелл смотрел в бритвенное зеркальце — глаза с большими синеватыми мешками запали еще глубже. Время от времени он просыпался и пил воду или бульон. Благо в Килрейни круглосуточное дежурство было хорошо налажено. И санитар ему попался внимательный и добросовестный. Кроме того, еще до приезда Прелла или сразу же после него в госпитале стало известно, что он представлен к Почетной медали конгресса, и потому персонал отделения, включая старшую сестру, проявлял к нему особое внимание.