— Давайте посмотрим, — обиделся Евстихий. — Хныч, ты как?

— А откуда начинать? — спросил Хныч.

— Оттуда, — резко ответил Лысый и вытянул руку, прямо указывая на венецианскую галеру «Бёдра Беатриче», на грот-мачте которой капитан Будулай рвал глотку уже добрых два часа.

Вулканы Лунгма и Джама располагались близко друг к другу.

Подступы к этому загадочному месту представляли собой площадку, образованную наслоениями лавы, затвердевшей тысячи лет назад. Добраться до них можно было через кольцо давно засохших деревьев, поваленных дикими кабанами, а третьим, самым плотным, больше похожим на оковы, сплелись джунгли.

Перед рассветом застывшая лава начала издавать тревожное гудение. Когда солнце встало и полная луна утонула в синеве небесного океана, к таинственным вершинам потянулись люди. Все они шли одной тропой с абсолютно закрытыми глазами.

Шествие начинали Стилет, Плам Славянин и зулус Шакарра. В руке у последнего можно было наблюдать последний хвостовой (и потому небольшой) позвонок чудовища из источника, тщательно вылизанный и высосанный. Плам выглядел потрясающе: весь в ремнях, за спиной два меча, новенькая кольчуга, штаны из рыбьей кожи и тростниковая шляпа типа канотье. Стиле! был одет как всегда — простой, но практичный костюм шпиона-убийцы, выполненный личным портным по имени Джузеппе Лепреззони («Синьор, разрешите вас обхватить?»). Костюм содержал столько потайных карманов, что, как сказал сам Джузеппе: «Будь я вашей женой, синьор, заподозрил бы неладное». На что чёрный прыщ адекватно ответил: «Как здорово, что вы не моя жена».

Далее в мятом исподнем топали гребцы и рулевой сожжённой лодки.

В джунглях тропа беспрерывно меняла высоту и направление. Со стороны странно было видеть, как спящие на ходу люди, сохраняя равновесие, переправляются через болотца грязи по змеящимся корням и стволам.

Но вот джунгли отступили, исчезли комары, под ногами появилась довольно твёрдая каменистая почва.

Треск ломающихся под ногами сухих веток разносился, казалось, на весь мир, началась полоса поваленных тропическими ураганами деревьев. Ни один пленник не споткнулся, ни один человек не упал, никто даже не поцарапался…

На подступах к Лунгме и Джаме горный ветер рвал облака, а внизу, на площадке, образованной наслоениями лавы, стояла удивительная тишина.

Высокий разум — единственный, кто в наглую пёрся вперёд с распахнутыми глазищами, выбиваясь из общей картины не только ростом. Он даже пытался вытащить мечи из ножен на спине Пламена, но сделать это в движении не хватило ни сил, ни сноровки.

За ним, с бородами, напоминающими грязные мокрые веники после уборки, раскачиваясь как полоумные, следовали разумы социума[70].

С небольшим отставанием шли те, кому суждено было свистеть во славу сосен на ганзейском торговом судне под зорким оком разума Лысого.

Вопреки красивой легенде, мужчины и женщины не стали сортироваться на «мальчики — налево» и «девочки — направо», а топали строго прямо, будто хотели пройти между вулканов.

И вот широкий плоский кусок породы у них на пути приподнялся и отъехал в сторону без видимой посторонней помощи.

Открылся спуск. Ступени. Тёмный туннель без света и дна.

Народ послушно побрёл в жуткую темноту.

— Кто-нибудь его знает? — спросил разум Лысый, приветливо помахав Будулаю в ответ. — Короче, планы меняются. Загружаемся в лодку и гребём знакомиться. Снимаем мужика с мачты, принимаем в команду и гребём на когг, а то кормчий сопьётся от одиночества.

Хныч и Евстихий покорно приготовили верёвку и помогли командиру спуститься первым, затем перебрались на лодку сами. Чудно и непривычно было видеть старую и добрую галеру совсем пустой. Будулай перестал подавать сигналы, сурово наблюдая за происходящим на воде.

— Кто такие? — хрипло крикнул он, когда троица подгребла совсем близко.

— Те, кого ты ждёшь, землянин, — изрёк заученную фразу спокойный, как штиль, Главарь.

— Я пиратов не боюсь, — бросили с мачты другую заученную фразу.

— Не бойся же и нас. — Лысый улыбнулся капитану «Бёдер Беатриче» так, будто это был не старый морской волк, а красивейшая из русалок.

— На-ка выкуси! — ответили с мачты.

— Взойди на борт нового поселения разумов, впусти радость в сердце! — буквально пропел разум Лысый.

— День сменяет ночь, из-за облака выглядывает луна, пой с нами! — подключился Евстихий.

— Когда подул ветер, с нами что-то случилось, — пропел Хныч и хлопнул в ладоши.

— Я пытался объяснить людям тысячу раз, что такое свистящие сосны, — двигая всем телом, пел разум Лысый.

— Но ясность — враг мира, слейся с нами, землянин! — Хныч снова хлопнул в ладоши.

— И вот ты уже ласково смотришь, мечтая о социуме, — мелодично подметил Евстихий.

— С наших ресниц сбегает любовь! — В этом месте Лысый должен был крутануться вокруг собственной оси, но теснота и болтанка на лодке не позволили.

— Хрен с вами, психи! — заорал едва не рухнувший с мачты Будулай. — Я согласен.

Первое, что услышал Гуннар, после того как, объевшись, уснул в хижине, вдыхая аромат зёрен кофе, это были громкие слова: «Эй, сколько можно проверять?! Всё у меня с документами в порядке, запрещённых предметов нету, и вообще, отстаньте со своими просьбами!»

Голос принадлежал пожилому мужчине. Густой, властный, хороший голос и такой понятный… Говорил-то по-норвежски.

«Знать ничего не хочу, эти оба ворона со мной, — отбивался голос, — не собираюсь ничего записывать, я тут только на своего мальчика посмотреть, сами вы такие, всё, отстаньте, я и так скоро покину ваш остров!»

Гуннар (Пламен), викинг-славянин, тоже ничего не видел, не чувствовал тела, его окружала полная чернота. Помнил, что уснул, чтобы как следует подготовиться к схватке с врагом, до этого заточил оба меча и натянул подаренные туземцами отличные штаны[71]…

«Что опять?! Но я гражданин Асгарда, причём почётный гражданин. Да, у меня действительно только один глаз. Нет, никаких тайников там нет. Какие нелепые подозрения?!»

Гуннар молчал, слова засели глубоко внутри, где-то между затылком и переносицей.

«Покажите мне его! Как это — нельзя? Почему нельзя? Что значит — он спит?! Только переговоры? Ладно, давайте хотя бы так. Алло, Гуннар? Гуннар, это Один, ответь, Гуннар!»

Надо отвечать.

Один?

Сам?!

Значит, всё — смерть?

Непохоже, он сам не приходит. А прекрасных валькирий что-то не видно…

Значит, пока ещё жив?

Говорить трудно. Викинг потерял ощущение рта, зубов, языка и губ. Ощущение рук, ног и всего остального потерялось тоже.

«Гуннар! Знаю, тебе трудно говорить, но достаточно просто думать, чтобы я услышал. Это Один. Да-да, тот самый!»

«Что со мной?» — подумал крашеный Гуннар.

«Тобой управляет таинственная сила, сынок. Сейчас ты шагаешь в туннеле между двумя высокими вулканами, которые овладели твоим телом и разумом».

«Это боги острова?»

«Нет, боги острова здесь, рядом. Мелочные таможенные надоеды, а не боги. Просто стыд, позор профессии! Страшные, прям как их из камня вырезают, так и выглядят. Тьфу! Да если б я сюда не приехал, они бы и знать не знали, что их народ на грани гибели».

«Тогда кто?»

«Я проверил, боги и великаны здесь ни при чём».

«Тогда что?»

«Не мой канал, сынок[72]. Всё, что могу сделать, — разбудить тебя. Чем ближе к Лунгме и Джаме, тем сложнее это сделать, так что давай-ка просыпайся».

«А Стилета и Чаку сможешь?»

«Облом, они иноверцы!»

Гуннар почувствовал, что ноги его идут. Ощутил собственное дыхание. Сумел открыть глаза.