— Сколько? — обратился он к торговцу.
Мошедас вращал глазами. Вопрос, где этот наглец прячет деньги, не давал покоя.
— Меч стоит десять золотых. Но такому герою, как ты, отдам за шесть.
— Сколько? — переспросил Гуннар. С крутых фьордов в лицо торговца подул северный ветер.
— Вай, вуй, вэй! Прости! Вспомнил, хауланский наёмник просил четыре!
— Сколько? — Суровый взгляд небесно-синих глаз пронзил старика насквозь.
— Только два, о царь пустыни! Нет! Один, один золотой! — в страхе залепетал торговец.
Гуннар похлопывал по прекрасному французскому клинку, который Мошедас выкупил у пьяного пастуха за две серебряные монеты.
— Сколько, я спрашиваю?
Мошедас находился на грани обморока. Никто и никогда так не поступал. Грабить грабили. Обманывали, льстили, угрожали, но чтобы вот как сейчас, без предупреждения, без ничего! Отдать товар даром?! Святотатство! А что, если чужестранец изрубит бедного Мошедаса, как только получит меч? И потом, эти мускулы, обжигающий взгляд! Шемит в людях разбирался. Если варвар разгневается, можно потерять всё…
— Сколько?
Даже городской кузнец, самый сильный человек в Септхе, по сравнению с Гуннаром выглядел недокормышем. Мошедас принял решение — самое трудное в жизни:
— О каких деньгах может идти речь? Это подарок! Тебе, о великий воин! Да хранят тебя Иштар, и Аллах, и все боги сразу!
— Сколько?
Мошедас грохнулся на скамейку, разглядывая родинку на своём кривом носу.
Торговля, дело жизни, шла прахом. В голову постучалась мысль. Столь простая, что не могла не быть истиной. Сбылись плохие предчувствия…
На очередное «сколько?» старик поднялся, заморгал и признался:
— У меня есть десять… нет, двенадцать золотых, три серебряных… и восемь медяков… — Он полез в пыльные хурджуны. — Вот держи, забирай, они твои! Ах моя проклятая жизнь!
Гуннар расхохотался, и несколько полок покосилось.
— Понял! — вскрикнул Мошедас, хватаясь за сердце. — Тебя нанял иранский караван, которому я продал десять больных ослов. Нет? Арабы — за испорченные финики? Евреи — за червивые персики?
Вспотевший, трясущийся восточный плут перевёл дыхание.
— А-а-ай! — заорал вдруг он и повалился на пол, целуя ступни Торнсона. — Посланец Анубиса пришёл за моим сердцем, чтобы взвесить его на весах мира мёртвых! Боги, простите глупого раба! Во всём сознаюсь, только жизнь оставьте! Всю правду расскажу! Всю как есть! Нитку к ноге привязывал — вай, вай! Стрелку раскачивал — вай, вай! Весы боком поворачивал, ставил неровно — вай, вай! Гири стачивал — вуй, вуй! Отвлекал покупателей, зубы им заговаривал — вуй, вуй! Фальшивой монетой сдачу давал — вуй, ву-у-уй!
Продавец завыл — слова кончились…
Гуннар протянул руку к прилавку, потрогал монеты, но взял только один золотой:
— Это в долг, а я долги возвращаю, торговец. Хоть мне и известен путь порока, аксакалов вроде тебя я стараюсь не обижать.
Словно гора упала с плеч Мошедаса, вай, как хорошо, что о самом страшном (отсутствии лицензии на беспошлинную торговлю!) он рассказать не успел…
— Там, сзади, есть туники… — робко подняв голову, подсказал шемит. — И пояс найдётся. — И в приступе непонятной щедрости неожиданно добавил: — Я напою тебя вином и накормлю финиковыми лепёшками…
Снаружи послышались голоса и бряцанье оружия.
Гуннар откинул полог шатра, и в голосе викинга зазвучала радость:
— Мама, засунь меня в дупло Иггдрасиля, — туареги! Подлые гиены! Клянусь Одином, сейчас они заплатят за всё!
Викинг бросился наружу. Торговец прислушался, но разумно не высовывал носа. Звенели мечи, кричали верблюды, стонали люди. Кто-то хрипел, кто-то просил пощады, а потом резко наступила гробовая тишина. Мошедас в страхе забился под прилавок и там дрожал, как паранджа правоверной мусульманки. Ах жадность, жадность… Вот он, час расплаты за проявленную когда-то глупость. Зачем он оставил спокойный Хоршемиш? Зачем поселился на краю пустыни? Чтобы сдохнуть однажды под пыльным прилавком? И ведь туареги точно убьют его уже за то, что он отдал меч этому черноволосому психу…
— Эй, старичок, хватит играть в прятки, я тебя нашёл. — Знакомый чуть хриплый голос прозвучал дивной музыкой.
Торгаш мысленно вознёс хвалу небесам, выполз и оцепенел…
Гуннар, забрызганный кровью, но целый и невредимый, застегивал на талии широкий баккарийский пояс с ножнами из шагреневой кожи, старинным мечом и длинным ильбарским кинжалом.
— Моё! — гордо пояснил Гуннар. — Эти мёртвые скрелинги, разбросанные на улице, обманули меня и ограбили. Как обещал, долг возвращаю, — бросил на прилавок окровавленный меч и золотую монету, — с процентами.
К ногам хозяина упали короткие кривые мечи туарегов с длинными рукоятями и ножны, обтянутые кожей буйвола.
— Сколько шайтанов напало на тебя, о ангел смерти? — не выдержав, полюбопытствовал Мошедас. Теперь он уже не шепелявил и не заикался.
— Пятеро придурков с тугими-тугими кошельками. И Слейпнира привели — вот что радует. Я заберу его, верблюды туарегов — твои.
Шемит окосел от свалившихся сюрпризов и неожиданного богатства.
— Ты вор или притворяешься?
— Я викинг! Иногда иду путём порока. Слейпнир краденый, до меня на нём ездил кто-то другой. Проходил мимо, смотрю, зверь что надо, белый как снег, глаза огромные, чёрные, ресницы в два ряда, пушистые, загляденье! Вот и присвоил. Доступно разъясняю?
Старик понимающе кивнул.
— Слушай, так как там насчёт поесть и выпить? После драки подкрепиться — милое дело. Давай застёгивай свою лавку, я вина хочу!
— Всё что пожелаешь, мой юный друг! Ведь теперь тебе есть чем заплатить, правда?
— Сколько?
— А-ай, прости, прости, шайтан попутал!
— Сколько?
Созидательный диалог двух наций, восточной и северной, пошёл по второму кругу…
ГЛАВА б
Арталлис vs Евгения[23]
Аль-Бенгази — городок при ливийской границе, лучший трактир — «Пьяный верблюд». Отличные напитки и недорогие женщины, популярен у офицеров, богатых купцов и вельмож. В других заведениях только прокисшее вино и куртизанки, уволенные из «Верблюда», там обслуживаются солдаты и охранники купеческих караванов.
Это всё, что Торнсон знал об Аль-Бенгази, поэтому предпочёл лучшее — «Пьяный верблюд». Пухлые губы ливийской куртизанки, пенная арака, терпкий запах духов, полумрак — так начинался вечер. Её кудряшки щекотали лицо, а в карих глазах отражались другие — синие, как небо над Долиной Зверя. Длинные красивые пальцы случайной подруги зарывались мужчине в чёрную гриву, изучали шрамы на лице, проводили по губам.
— Ты пришёл из Скандинавии, мой самец?
— Оттуда, — кивнул Гуннар и одним махом осушил кубок. Короткие кожаные штаны иностранца и широкий баккарийский пояс не давали ливийке покоя. — Эй, красавица, я ещё не всё съел и не всё выпил.
— Я знала одного юта, похож на тебя, только он был красный, как задница макаки.
— Это ты точно сказала, — улыбнулся Гуннар. — Юты все такие, в смысле красно-рыжие. Да и характером они вылитые обезьяны, а теперь слезай с моих колен, дай поесть.
На столе выстроились лучшие блюда африканской кухни: куриная ясса, баклажановый баба гануш, кускус с бараниной и главный напиток заведения — маруловая бражка.
За спиной викинга висел длинный прямой меч в ножнах, отбивая у завсегдатаев всякое желание садиться рядом, за один стол. Куртизанка извлекла из поддерживающей грудь повязки небольшой свиток и принялась бережно его разворачивать. Скиталец застыл над яствами и высказал первое предположение, пришедшее в перегретую солнцем голову:
— Справка о прививках?
— Нет… — Красавица едва заметно дёрнулась и продолжила неуверенно: — Даже не знаю, стоит ли говорить… Вот провожу одно исследование, в общем, надо мне…
— Чего проводишь? — Осмотрительный викинг потянулся к мечу. — Ты точно та, за кого себя выдаёшь?
