Смертельно усталый человек брёл по раскалённым пескам. Голое тело прикрыто дырявой шкурой, лицо в шрамах, иссиня-чёрная грива припорошена. Очень похож на северного бога. Это варвар из холодных фьордов, громоздящихся за тысячу миль отсюда. Сын Торна Кузнеца, известный скифам как Гуннар-варяг, а пиратам архипелага Пахеро — как Северный Волк, англичанам — как Я Тут Чуток Пограблю, французам — как Викинг а-ля кошмар, немцам — как Шнапс-думкопф-фантастиш, а арабским купцам — как О Аллах, Он Опять Припёрся!

Воображение перенесло его в страну меж двух морей, на песчаный сырой берег. Сквозь полубред проступали очертания Скандинавского полуострова, скалистые острова — шхеры — с многочисленными бухтами, бухточками и широкими проливами; фьорды, строгие утёсы и могильные курганы на них; чайки; пышные северные леса; ковёр из мягкого мха под босыми ногами; аромат полярного дня с грустным мычанием мускусных быков…

Двое суток под палящим солнцем днём и в привычном холоде ночью. Без воды и одежды, только рваная шкура на плечах. Он охотился на змей, мышей и скорпионов. Силы заканчивались. Взбираясь на следующий бархан, такой же типовой, как и все предыдущие, Гуннар пошатнулся. Песчаный холм казался высоким, как Гималайские горы. Растрескавшиеся губы растянулись в гордой ухмылке.

— Эй, Оди-ин! Если я — твой сын, то какого лося ты не поможешь мне? Или ты так далеко в пустыню не заглядываешь? Молчишь?! А я заглядываю! Мне нравится скитаться. После того как отец и команда скорее всего утонули, а я остался жить, но попал к датчанам, мне уже не хотелось видеть долину. Ты забрал отца, но не меня, почему? Я чем-то недостоин? Или ты тоже мечтал попасть на гладиаторские бои? Поглазеть, как Бонго Бо выбьет мне зубы или я вобью нос ему? — Гуннар хрипло расхохотался. — Да, я не послушал того доброго человека, его хозяина, и не в Париж потопал, а прямиком в порт. И нашёл приличное судно с отличными ребятами. Мы отправились в Италию, в Испанию, в Аравию, пограбили там-сям, а потом сошли на эту песчаную землю, Африку, чтоб её! — Он упал лицом в песок; поднявшись, попытался сплюнуть, но слюны не было. — Мы договорились с туарегами, чтоб их… и пошли с караваном грабить золотой город тиббусов… А они нас кинули! Где ты был в это время и почему не вмешался, а?

Нет, викинг не сердился на мудрого бога, ведь тот наградил Гуннара сильным, крепким телом, выносливостью, и не Один виноват в том, что скрелинги оказались обманщиками. Просто хотелось поговорить напоследок. Хоть с кем-нибудь…

Туареги завели отряд исландцев, с которыми путешествовал сын кузнеца, глубоко на континент, разбили лагерь и стали угощать вином. Когда Торнсон очнулся, кроме пустыни и двух совокупляющихся варанов, поблизости никого не было. Исчез его одногорбый верблюд — дромадер, оружие, деньги, дорогой плащ, штаны, обувь, рубаха, стёганка и бурдюк с водой. Ограбили и бросили. Спасибо за шкуру, а то бы сгорел сразу, не постепенно, как сейчас. Да, и спасибо за тряпки для обмотки ступней — с ними песок не такой жгучий.

Куда делись бедные исландцы, вообще непонятно, в лучшем случае были связаны и проданы в рабство. Сам Гуннар избежал подобной участи лишь потому, что туареги быстро вычислили: раб из него никудышный, а вот если вырвется на свободу — расплаты не миновать! С такими лучше не связываться, себе дороже…

Сам дурак, думал про себя черноволосый викинг, не устоял перед выпивкой, а мама учила не пить с незнакомцами. Мама Рея осталась одна. Теперь она вдова и никогда не увидит сына.

— Надеюсь, найдёт хорошего конунга и нарожает ему кучу других детей, — приободрил он себя. — Хватит сопли развозить, их и так нету!

Оставалось выбрать: или голодная смерть в ближайшем оазисе, где, кроме противных на вкус пальмовых листьев, нет ничего, или через пустыню добираться до Шамленского перевала.

Решил идти. Ну и вот, дошёл или приплыл… в ироническом смысле.

Сделав очередное сверхусилие, Гуннар едва ли не на брюхе взобрался на вершину холмика. Утёр пот с лица и по врождённому чувству направления повернулся к северу. Это чутьё не раз спасало его даже во время самых свирепых бурь, которыми славился Западный океан. На севере родина, там же — Шамленский перевал. Отдых. Прохлада. Спасение.

Септха — небольшой городок, основанный в долине Бенгази. Когда-то скотоводы и торговцы-шемиты поняли, что вместо перегонок скота из оазиса в оазис разумнее поселиться в зелёной долине, и нашли её. В этом замечательном уголке пустыни была вода, сносные пастбища… ну, кое-что расширили и пристроили для удобства торговли — и пожалуйста! Место сразу стало популярным для остановки караванов. Септха приносила реальный доход: путникам продавали верблюдов, ослов, финики, абрикосы, персики и свежую воду, а взамен получали серебро, золото, украшения, ткани, оружие.

Днём городок выглядел заброшенным. Сто глинобитных хижин с крышами из пальмовых листьев дремали в лучах раскаленного солнца, на улицах никого — дураков лезть под палящее солнце пустыни мало. Вечером, когда светило уходило на запад (не будем спорить, как, почему и зачем), селяне вылезали из прохладных жилищ.

Абсолютно голый путник, если не считать дырявой шкуры на плечах, вошёл в Септху сквозь полуденный зной. На пыльной площади стояли торговые шатры, облепленные объявлениями о товарах и услугах, словно верблюды — мухами:

РАЗБЛАКИРОВКА ОСЛОВ

ЛИКАЛЕПНИЙ ХУРМА

НИРИАЛЬНАЯ РАСПРАДАЖА!

ПРАШИВКА КАВРОВ

МИНЯЮ ТАРГОВЫЙ МЕСТ НА МЕСТ В ГАРЕМ

ЧЕСНЫЙ АБМЕННИК — МАМОЙ КЛЯНУС, Э!

Вывескам не было конца… Из-под одной такой кричащей таблички показался слуга, посланный за водой. Он первый увидел одинокого, почти голого человека…

Путник двигался медленно, нетвёрдой походкой. Иногда под ноги закатывалось перекати-поле. Безразличный к жалам колючек, он видел одну-единственную цель — фонтан в центре площади. Добравшись до цели, рухнул в тёплую стоячую воду. Фыркая и отдуваясь, незнакомец принялся пить. Долго, как верблюд. Уровень воды в фонтане заметно понизился.

Напившись, синеглазый мужчина повернулся к изумлённому слуге: — Мечи продаёте?

Парень не сразу справился с нижней челюстью, пришлось помочь руками. Но вопрос понял, хотя акцент был довольно жёсткий. Молча указал на шатёр, с любопытством глазея на мускулистое тело путника. Тот оторвался от фонтана, по-собачьи отряхнулся и направился к указанному шатру.

Старый, сухой торгаш Мошедас дремал на горке подушек в окружении суетливых мух. У шемита были железные нервы. Хороший торговец всегда спокоен, особенно когда работает. Слава о Мошедасе гремела от Бизанса до Ливии, говорили, что он мог заставить даже осла купить собственную мочу[22].

Тяжёлые шаги прервали послеобеденный сон. Покупатель не ждёт. Мошедас встал, охая и причитая, и, кажется, сглотнул одну настырную муху. Тьфу! С другой стороны, чем несчастнее выглядит продавец, тем меньше у клиента желания торговаться.

Однако при виде вошедшего гнилозубая челюсть Мошедаса отвисла в том же направлении, что и у молодого слуги у фонтана. Перед почтенным старцем стоял, не стесняясь, абсолютно голый исполин. С чёрной гривы струилась вода, а размеры всех видных снаружи органов настолько впечатляли, что у ветерана торговли появилось неосознанное желание взвесить их по отдельности и завернуть в пергамент.

Пришелец был строг и прямолинеен:

— Что, голых мужчин не видал?

Мошедас сперва запинался, но быстро оправился:

— Я… Нет… Да… Мне… Видел, видел!

— И что?

— Пытаюсь понять, где же ты обычно носишь деньги.

Викинг захохотал так, что вся лавка вздрогнула и подпрыгнула. Отсмеявшись над самой «бородатой» шуткой, мужчина повернулся к прилавку с товаром. Копья, луки со стрелами, лёгкие сабли и кривые ятаганы не привлекли его внимания. Варвар выбрал длинный прямой меч, провёл пальцем по острию и несколько раз взмахнул наотмашь. Свист рассекаемого воздуха понравился Гуннару.