— Только я собрался разбудить вас, а вы, я вижу, уже встали. В ванной — купальный халат, если хотите, можете его надеть. Я там приготовил поесть, так что поторапливайтесь, лады?

Когда они поели, он ушел в свою домашнюю фотолабораторию и через какое-то время вернулся, неся фотографии, проявленные им под утро. Он показал их ей, ничего не сказав. Она рассматривала их с удивлением. Она никогда не видела себя со стороны. Он выявил ее чрезмерно наложенную на ресницы тушь, усилил тени под глазами, придав ей тем самым сходство с актрисой, загримированной для съемки; но настоящее проступало сквозь этот кричащий макияж, будто под ним, как под маской, укрывался кто-то совсем другой, она подумала, а ее ли это фотография? Ее даже бросило в дрожь, будто она встретила на улице своего двойника, кого-то, кто выглядел совсем как она, но не был ею.

— Это вы, — сказал Джим Кэй.

— Неужели я действительно так выгляжу?

— Вы не узнаете себя?

— Ну, я кажусь тут такой печальной…

— Что ж делать, такая вы и есть.

— А я всегда думала, что я существо веселое.

Позже ей понравились эти фотографии, особенно та, где она плавала в голубом тумане, что придавало ее облику налет живости и оптимизма. Но другие фотографии, сделанные в течение вечера, показывали, как она становилась все печальнее и печальнее, хотя, что было заметно, чем ближе к концу, тем настойчивее пыталась она быть оживленной и сексуальной, — это, однако, был образ отчаявшейся сексуальности, совершенно не сексуальной именно из-за отчаяния.

— Слишком вы много видите этой своей камерой, — сказала она.

— Просто вы очень выразительный объект. Ваше лицо — это открытие, даже когда вы не думаете о нем.

Он сказал, что она должна быть осторожнее со своим макияжем, пусть все будет чуть легче, что она вообще, в конце концов, не нуждается в нем, что без него она выглядит гораздо лучше, гораздо лучше — разве что немного неяркой помады на губы, вот и все, что нужно. Но ни теней для век, ни туши для бровей, ни накладных ресниц — ничего этого не нужно. Несколько дней спустя Джим Кэй пришел домой поздно ночью и обнаружил ее плачущей.

— Несколько дней, — сказала она, — несколько дней прошло, а я ничего не чувствую, ничего не происходит. Это похоже на дорогу, на долгую, долгую дорогу в бесконечной пустоте без пейзажей.

— Все может случиться с вами. Всегда все случается с хорошенькими девушками.

— Но я не чувствую ничего. Мне кажется, я уже никогда не смогу отделаться от этого состояния.

Она оставалась в его квартире уже больше недели, а он не сделал ни одного движения в ее сторону, и это ее озадачивало, ибо все люди, которые были добры к ней, рано или поздно такое движение делали. Это было нечто, что, казалось ей, обязательно должно последовать, и когда ничего не последовало, она забеспокоилась. Все это порождало некоторую неопределенность ее положения, лишающую ее внутреннего комфорта; гораздо лучше было бы, если бы то, что должно случиться, уже случилось бы; не то чтобы она испытывала какие-то чувства к Джиму Кэю, но, в определенной мере, решившись прийти к нему в дом, она тем самым решилась и на близость с ним, и если бы это произошло, ей было бы гораздо спокойнее. Но она не могла понять, нуждается ли в этом Джим Кэй; то, что он хорошо к ней относится, бесспорно; непонятно другое: что за этим кроется? Это и тревожило, поскольку, исходя из своего небольшого жизненного опыта, она уже знала, что нельзя полагаться на человека, который хорошо к тебе относится и помогает тебе в твоих трудностях без причины или по какой-то своей причина, которая до тебя не касается, — потому что такой человек ненадежен, он вряд ли будет к тебе добр достаточно долго, все это скоро кончится, бескорыстие быстро исчерпает себя, а те причины, о которых ты не ведаешь, могут и исчезнуть тоже без твоего ведома; вот она и тревожилась и ничего не могла с этим поделать, ибо для игры ей не хватало какой-то одной карты. И вскоре он почувствовал ее напряженность, понял неловкость, которую она испытывала, и однажды заговорил с ней об этом:

— Вы знаете, Джанет, вы принадлежите к той разновидности девушек, которые ожесточаются от того, что некто не делает попыток овладеть ими. Вы ожидаете этого так очевидно.

Она признательно улыбнулась ему, удивившись тому, что он так тонко разгадал то, что ее мучило.

— Но я скажу вам, — продолжал он, — причина, по которой я не предпринимаю никаких попыток в этом плане именно в том, что вы ожидаете этого и, скорее всего, оттого, что полагаете это единственным способом отплатить мне за все, что я для вас сделал. Должен сказать, что я не люблю видеть в девушке своего должника; и вообще, вам надо привыкнуть к себе, как к человеку, принимающему все одолжения как нечто естественное. Я понимаю, что вам это не просто, потому что вы не очень-то в себя верите и думаете только о том, что мужчины хотят от вас лишь одного — переспать с вами. Это тревожит вас, я уверен; но попытайтесь все же представить себе, что жизнь каждого человека более сложна, а потому и вас, как и любого другого, он воспринимает многограннее; к тому же вы не учитываете, что у него могут быть другие интересы, о которых вы просто не догадываетесь. Вот почему я хочу, чтобы вы знали нечто обо мне в связи с этим. Мне от вас ничего для себя не нужно, ничего вроде того, чтобы переспать с вами, — поверьте мне и положитесь на меня, доверьтесь мне, не ища никаких причин. Я делаю это просто так, потому что мне нравится так делать. И это относится не только к вам, а вообще ко всему, что происходит в моей жизни со мной и другими. Я говорил вам вначале: я никаких пут не признаю и ни к чему не хочу быть привязан.

Она лежала на кушетке в студии, читая киножурналы. Здесь были, не только последние выпуски, но и старые подборки журналов, и во многих из них были фотографии, сделанные Джимом Кэем в студии. Она не понимала, почему он называет этот вид работы развратом. Ей они казались прелестными, и тот факт, что снимал их хорошо знакомый ей человек, заставлял ее трепетать, чувствуя близость к великим кинозвездам. Номера журналов "Страна Экрания", "Новости экрана", "Мир кино", "Киножурнал", "Киноклассика", "Голливудский журнал", "Киноеженедельник" и "История кино" устилали кушетку. В одном из журналов она увидела портрет Рудольфа Валентино[42] в подпоясанном спортивном жакете с накладными карманами, застегивающимися на пуговицы, он сидел за рулем четырехместного автомобиля "войсин". Для контраста здесь же был расположен портрет Мэри Пикфорд[43], ее рука лежала на ручке дверцы "форда" модели "Т", с надписью: "Мэри отправляется в путь". На другой странице портрет Глории Свенсон с павлином, распустившим хвост, и надпись: "Счастливый павлин! Кто бы не распустил хвоста перед божественной Глорией Свенсон?!" В другом журнале сообщалось, как Гаролд Ллойд[44] делает свои дьявольски рискованные и остроумные репортажи с парапетов мостов и высоких зданий. Здесь можно было увидеть портреты Тома Макса с лошадью; Валентино, танцующего с Полой Негри в кокосовой роще; де Милля на поселении в пустыне во время съемок фильма "Десять заповедей", одетого в брюки для верховой езды и пилотский шлем, а из его руки, держащей мегафон, свисает еще и кнут. А вот портрет Дороти Делтон в модном магазине: тут же описание того, во что она одета: "Спортивного покроя модное трико (от Роченера), манишка-гофф (от Бартольди) полотняная, что в сочетании с парчовым жилетом передает всю грацию и отвагу, характерные для ее творчества". Статья Тома Микса "Мой тип девушки"; дальше Констанс Телмейдж отвечает на вопрос, задаваемый разным звездам каждую неделю: "К какому типу девушек вы себя относите?"; статья Джеймса Нельсона "Как женщина ожидает своего мужчину". В другом журнале она прочитала о том, почему расстроился королевский брак, а еще о каком-то человеке по имени Крейк Беддли, который, будучи наследником миллионера, в ожидании наследства работает на студии "Парамаунт"; работа его тяжела, а в день он получает семь с половиной долларов! Рядом статья о шансах королев красоты вроде Мэри Астор — стать звездой; еще она читала о предстоящем открытии студии Сейермана и о том, что Марион Девайс возводит себе неподалеку от студии "Метро" бунгало стоимостью в двадцать пять тысяч долларов; о том, что из девяти тысяч девятисот семидесяти пяти служащих Голливуда, числящихся в платежных ведомостях, одна тысяча восемьсот — девушки экстра-класса, получающие в день восемь долларов шестьдесят четыре цента, а что "звезды" получают в год двадцать семь миллионов писем и что ответы на них обходятся Голливуду в два миллиона долларов в год.