И Вилли каждый вечер стоял с молодыми денди, представляя из себя постоянную жертву юмора, подчас весьма жестокого, но с улыбкой принимая все эти насмешки и улыбки. Парням нравилось его присутствие, ибо, когда девушки приближались, Вилли выполнял роль комической фигуры, на фоне которой шансы остальных как бы повышались, давая возможность развлечь девушек и тем их заинтересовать. Шутки придумывались на ходу; вот кто-то приближается к девушкам с намерением познакомить их с Вилли — это была одна из любимых игр, всегда вызывавшая смех; это к тому же помогало им самим подойти к девушкам, раз у них есть такой уважительный повод; заодно представлялась возможность продемонстрировать себя в более выгодном свете на фоне неуклюжего Вилли. Один из парней, обладатель неотразимого взгляда, красавчик по имени Эд Сейлер, был главным заводилой этих развлечений. Высокий, прекрасного сложения, с суровой мужской улыбкой, исполненной шарма, с движениями и жестами вкрадчивыми и сексуально призывными, он как-то в один из вечеров затеял все ту же забаву:

— Вилли, — сказал он. — Я беспокоюсь за тебя, уж не влюбился ли ты? Такой бледненький, лицо у тебя такое несчастное… Ну что молчишь, парень? Раз уж мы, ребята, притрюхали сюда, давайте поможем Вилли в сердечных делах. Раз уж мы все равно сюда притопали, так давайте найдем ему сочную штучку. Ну что, Вилли? Не возражаешь?

Пока остальные хохотали, Эд показал на стайку из пяти девушек, выпорхнувшую из здания.

— Глянь-ка, Вилли! Какая блондиночка!

Остальные аж замычали от неудержимого смеха. Глаза Вилли устремились на девушку и буквально пожирали ее, он даже смачно причмокнул губами, чем вызвал новый взрыв смеха.

— Трина! — окликнул Эд девушку. — Подойди на минутку, крошка. Хочешь познакомиться с моим дружком? Он только о тебе и мечтает.

Трина обернулась и подмигнула Эду, а потом с улыбкой о чем-то заговорила с подружками, будто включая в игру и их. Поразительно неторопливо шествовали они в сторону парней.

— Трина, детка! — вновь обратился к ней Эд, когда девушки поровнялись с парнями. — Мой приятель, Вилли Сейерман, совсем истосковался по женскому обществу. Посмотри, как он отощал, скоро от него ничего не останется. Знаешь, говорят, под этой прыщавой кожей бьется прекрасное сердце. Кто бы мог подумать?.. Посуди сама, легко ли ему? Разве не ужасно иметь такую внешность, как у Вилли? Пожалей его…

Кое-кто из девушек тоже смеялся, и Вилли, привыкший к постоянным насмешкам, вполне искренне присоединился к общему веселью.

— Серьезно, шутки в сторону, — продолжал Эд, — может, кто из твоих подружек окажется сердечнее тебя и пожалеет умирающего от любви парня? Разве он виноват, что он такой противный? Как ты думаешь?

После всех этих шуточек и подковырок Вилли тоже решил высказаться, и это оказалось смешнее всего.

— Я уверен, что смогу оценить ваше внимание, — сказал он, пылко глядя на Трину. — Пригласите меня к себе домой.

Они все просто давились от смеха, они сбились в кучу и гоготали до смерти, никто не мог и слова выговорить из-за душивших всех приступов смеха. Наконец один из них, насилу переведя дыхание, выговорил:

— Вилли хочет пойти к ней домой! — И, едва сказав это, он сразу же был низвергнут обратно, в волны спазматического хохота.

Трина не соблаговолила даже вымолвить слова; она сделала вид, что с ней произошло нечто неслыханное, что ей сделали неслыханное дотоле предложение.

Когда они все немного успокоились, одна из девушек, на которую обычно никто не обращал внимания, поскольку она была самая некрасивая, вышла вперед и негромко, но твердо сказала:

— Я вижу, вы все скверные и жестокие люди. Я буду очень рада, если мистер Сейерман примет мое приглашение и зайдет ко мне домой.

Это вызвало хор иронических замечаний:

— Ну, Вилли, ты даешь!

— Везет тебе, парень!

— Вилли, это твой самый великий день!

— Двигай, малый! Чего ты ждешь! Не жди другого раза!

На самом-то деле Вилли не очень хотелось принимать приглашение этой девушки, которую он видел уже более года и причислял к тем, с кем у него и мысли не было познакомиться. И даже не потому, что она была абсолютно непривлекательна, а скорее из-за строгого выражения и достойно-неприступной осанки, внушавшей всякому, что здесь ничего не обломится. Кроме того, она была тонкая, можно даже сказать, хилая, и одевалась таким образом, что невозможно было понять, есть ли у нее хотя бы грудь. Чаще всего она носила, как и теперь, закрытые платья с высокими воротничками, по всему лифу пышно украшенные воланами или присборенными кружевами, да и волосы ее, гладко зачесанные назад с пучочком на макушке, казались Вилли чем-то школьным, унылым. Вокруг этой девушки никогда не крутились парни, и теперь Вилли казалось особенно обидным достичь цели там, куда никто не стремился. Он считал, что ее шансы на фоне такой девушки, как Трина, равны нулю. Но теперь, когда его шутливо-жестоко подтолкнули к этой некрасивой девушке по имени Сара, он не видел возможности отклонить ее приглашение и решил, хотя бы из вежливости, проводить ее.

— Я буду рад зайти к вам, — сказал он тихо и, когда девушка отвернулась, незаметно пожал плечами, взглянув при этом на Эда.

— Не вздумай отказываться, — прошептал последний. — Тебе тут, конечно, ничего не светит, зато подкормишься, у ее старикана деликатесная лавочка.

Саре Эсбергер было лет восемнадцать-девятнадцать; ее работа в фирме "Германн Глэнц и сыновья" заключалась в писании счетов и писем — Вилли заметил чернильные пятна на ее пальцах. В молчании прошли они пару кварталов, и, когда исчезли из поля зрения веселой компании, девушка сказала:

— Вам не обязательно идти ко мне, мистер Сейерман, я пригласила вас просто потому, что они слишком жестоко обошлись с вами и…

— О, да они просто шутили, — сказал Вилли, — они не хотели меня задеть, я ведь могу оценить шутку.

— А я ненавижу жестокость.

— Да они просто хотели немного повеселиться.

— За ваш счет?

— Да, конечно. Но что в этом такого?

— Вы очень добродушный человек, мистер Сейерман. Немногие люди могут мириться с такими шутками.

— Это ничуть меня не задевает, — сказал Вилли, начиная все более ощущать собственное благородство. — Если им нравится ржать по-жеребячьи и глупо гоготать, пусть их, я считаю, что они имеют на это право.

— Вас это действительно не раздражает? Или вы просто не показываете вида?

— Если и раздражает, мисс Эсбергер, то самую малость. Может, это и бесчеловечно с их стороны, но я и правда, почти не обижаюсь. Я даже думаю, что если люди делают что-то плохое, то хуже от этого бывает только им, позже это принесет им страдания. Но я на них зла не держу. Я не хочу сказать, что вот сейчас провожу вас и побегу к ним назад, но я не люблю, когда меня жалеют, это для меня хуже всего. Если я захочу, я могу сделать так, что человек, который был жесток со мной и причинил мне боль, больше не поступит так. Я знаю, что я это могу. Это моя жизненная философия, понимаете?

— Хорошая философия. Очень.

— С вашей стороны очень мило было согласиться с этим, мисс Эсбергер.

Какое-то время они шли в молчании, а потом Сара Эсбергер, бросив на Билли робкий, искоса оценивающий взгляд, сказала:

— Вы знаете, мистер Сейерман, я пригласила вас не только потому, что они обижали вас… Они смеются над вами из-за того, что вы так выглядите… Я не думаю, что вы… Что вы так уж плохо выглядите, как они говорят…

Вилли, посмеиваясь, сказал:

— Я и сам знаю, что я далеко не Адонис.

— Нет, я не то имела в виду, — сказала она, снова осторожно оглядывая его. — У вас выразительное лицо. Но, если позволите, я скажу, что… — Она запнулась, подумав, что она, возможно, и так уж зашла дальше, чем могла себе позволить.

— Продолжайте, мисс Эсбергер. Вы хотели мне что-то сказать.

— Да, мне кажется, я должна… Я хотела сказать, мистер Сейерман, вам просто нужно… нужно лучше продумать, как вам одеваться.