Жена отложила карандаш и подняла голову.

– Не думаю… Джонни ведь не такой, как мы…

– Не такой, как Джо и Бетти? Дик и Джинни? Не понимаю, чем же он так от нас отличается?

– Я не стала бы на него давить. Он – репортер. Его называли ястребом, помнишь? «Ястреб Сан-Диего»… У него прочный хребет. Если его сильно согнуть, то, распрямившись, он может очень больно ударить.

– Он думает так же, как мы… Он точно такой же.

– И все же послушай меня. Не торопись. Считай это пресловутой женской интуицией, но не спеши… Ты можешь все испортить.

Остерман нырнул в бассейн и проплыл под водой тридцать шесть футов до противоположного края.

«Лейла права только наполовину, – думал он. – Конечно, Таннер бескомпромиссный журналист, но он же разумный человек. Он не может не видеть, что творится вокруг. Каждый должен сам позаботиться о себе. Иначе вряд ли удастся жить так, как хочешь, писать, что тебе нравится, и не заботиться о погашении кредитов».

Берни вынырнул на поверхность и ухватился за бортик бассейна. Отдышавшись, он оттолкнулся от стенки и, сильно работая руками, поплыл к тому месту, где сидела жена.

– Я загнал тебя в угол.

– Тебе это никогда не удастся, – спокойно произнесла Лейла, быстро записывая что-то в блокноте. – В моей жизни было время, когда тридцать тысяч долларов казались мне баснословной суммой. «Бруклинский дом Вайнтрауба» не входил в число преуспевающих фирм Манхэттена.

Она вырвала из блокнота страницу и сунула ее под бутылку из-под пепси-колы.

– У меня таких проблем не было, – улыбнулся Берни, лежа на воде. – Остерманы – неизвестная ветвь рода Ротшильдов.

– Я знаю. Твои цвета на скачках – красно-коричневый и ярко-оранжевый.

– Да, вот еще что! – громко воскликнул Берни, радостно глядя на жену. – Я не говорил тебе? Сегодня утром звонил инструктор из Палм-Спрингс. Двухгодовалые жеребцы, которых мы купили, делают три фарлонга за сорок одну секунду!

Лейла Остерман опустила блокнот на колени и рассмеялась.

– Нет, знаешь, это, пожалуй, слишком. А еще хочешь играть в Достоевского!

– Я понял намек… Что ж, возможно, когда-нибудь…

– Да-да, конечно. А пока присматривай за кредитами и за своими бешеными жеребцами.

Остерман фыркнул и поплыл к противоположной стенке бассейна. Он снова подумал о Таннерах… Джон и Элис Таннер… Он называл их имена в Швейцарии. В Цюрихе восприняли это с энтузиазмом.

Бернард Остерман принял решение. Жену он как-нибудь убедит.

В эти выходные он обязательно поговорит с Джоном.

Пройдя по узкому коридору своего дома в Джорджтауне, Дэнфорт отпер входную дверь. На крыльце стоял Лоренс Фоссет – сотрудник Центрального разведывательного управления. Он улыбнулся и протянул хозяину руку.

– Доброе утро, мистер Дэнфорт. Мне звонил из Маклина Эндрюс… Мы с вами уже встречались, но вы, наверное, не помните. А для меня это была большая честь, сэр.

Дэнфорт внимательно посмотрел на своего собеседника и улыбнулся в ответ. В досье ЦРУ говорилось, что Фоссету сорок семь лет, и Дэнфорт подумал, что выглядит он гораздо моложе. Широкие плечи, мускулистая, крепкая шея, лицо почти без морщин, жесткий ежик светлых волос – все это напомнило Дэнфорту о том, что ему самому скоро стукнет семьдесят.

– Я, разумеется, помню вас. Проходите, пожалуйста.

Когда Фоссет шагнул в коридор, его внимание привлекли развешанные на стенах акварели Дега. Он подошел ближе, чтобы рассмотреть их.

– Прекрасные работы.

– Да, действительно… Вы разбираетесь в живописи, мистер Фоссет?

– О нет… Просто восторженный почитатель. Моя жена была художницей. Мы много времени проводили с ней в Лувре.

Дэнфорт знал, что не следует говорить с Фоссетом о жене. Она была немкой, уроженкой Восточного Берлина. Там ее и убили агенты КГБ.

– Да, да, конечно… Сюда, пожалуйста. Грувер во дворе. Мы с ним смотрели программу Вудворта.

Они пересекли коридор и очутились в вымощенном красным кирпичом внутреннем дворике. Из кресла навстречу им поднялся Джордж Грувер.

– Привет, Лэрри. Кажется, дело сдвинулось?

– Похоже, что да. Я уже заждался.

– Мы все тоже. Выпьешь что-нибудь?

– Нет, благодарю вас, сэр. Если вы не возражаете, перейдем прямо к делу.

Трое мужчин уселись вокруг небольшого журнального столика.

– Давайте начнем с того, как обстоят дела сейчас, – сказал Дэнфорт. – Изложите ваш план действий.

В глазах Фоссета мелькнуло удивление.

– Я думал, он был с вами согласован.

– О, разумеется, я читал отчеты. Но хотел бы получить информацию из первых рук, от человека, отвечающего за операцию.

– Хорошо, сэр. Первая фаза подготовки завершена. Таннеры, Тримейны и Кардоуны находятся в Сэддл-Вэлли. В ближайшее время они никаких поездок не планируют и, по всей вероятности, проведут дома всю будущую неделю. Эта информация подтверждена по нескольким каналам. В Сэддл-Вэлли у нас работают тринадцать агентов, и все три семьи будут находиться под постоянным наблюдением… В их телефонах установлены подслушивающие устройства. Из Лос-Анджелеса сообщили, что Остерманы вылетают в пятницу рейсом пятьсот девять и прибывают в аэропорт Кеннеди в четыре пятьдесят по восточному времени. Обычно они сразу берут такси и отправляются в пригород. За такси, разумеется, мы установим слежку.

– А если они изменят свои планы? – перебил его Грувер.

– Если это произойдет, то в самолете их не будет. Завтра мы вызовем Таннера в Вашингтон.

– Он еще ни о чем не подозревает? – спросил Дэнфорт.

– Абсолютно. Разве что немного встревожен действиями патрульной машины. Мы напомним ему о ней, если завтра утром он заартачится.

– А как, вы думаете, он ко всему этому отнесется?

– Полагаю, он будет ошарашен.

– Он может отказаться сотрудничать, – заметил Дэнфорт.

– Это невозможно. Я сделаю так, что у него не будет выбора.

Дэнфорт пристальнее всмотрелся в сидящего напротив него энергичного мускулистого человека – поражала уверенность, с которой он говорил.

– Вы очень хотите, чтобы план удался? Вы говорите так убежденно…

– У меня есть на то причины, – глухо ответил Фоссет и замолчал, как бы справляясь с волнением. Когда он снова заговорил, голос его звучал тихо и бесстрастно: – Они убили мою жену. Ее сбили на Курфюрстендамм в два часа ночи, в то время, когда меня «задержали». Она пыталась разыскать меня. Вы знали об этом?

– Я читал ваше досье. Примите мои глубочайшие соболезнования.

– Мне не нужны соболезнования. Приказ был отдан из Москвы. Мне нужна «Омега».

Таннер вышел из лифта и направился по устланному мягким ковром коридору в свой кабинет. Он провел двадцать пять минут в просмотровом зале, где знакомился с записью вчерашней программы Вудворта. Его впечатление совпало с мнением большинства утренних газет: Чарльз Вудворт поставил крест на политической карьере помощника госсекретаря Эштона.

В Вашингтоне многие сейчас в полном смятении, подумал он.

– Впечатляющее было зрелище, да? – вместо приветствия сказала секретарша.

– Как говорит мой сын, «глаза бы не глядели», – отозвался Таннер. – Пожалуй, в ближайшее время нам не следует ждать приглашений в Белый дом. Кто-нибудь звонил?

– Звонят со всего города. В основном поздравляют. Я положила список фамилий вам на стол.

– Это хорошо. Он может мне понадобиться. Что-нибудь еще?

– Да, сэр. Звонили из федеральной комиссии связи. Сотрудник по фамилии Фоссет.

– Кто?

– Мистер Лоренс Фоссет.

– Я всегда имел дело с Крэнстоном.

– Я тоже об этом вспомнила… Он сказал, что дело не терпит отлагательств.

– Может быть, госдепартамент решил арестовать нас прямо сегодня?..

– Не думаю, сэр. Они подождали бы день или два, чтобы это не имело столь явной политической подоплеки.