Это будет вовсе не сложно сделать; в гареме всегда можно было найти множество способов свести счеты с жизнью. Но что-то молодое и неунывающее в ее душе восставало против мыслей о смерти.

Она хотела жить!

Раньше ей всегда казалось, что впереди ее ожидает бесконечное будущее, много-много лет жизни, и потому нет нужды спешить жить в настоящем; но теперь Ямина начала считать каждую минуту, словно она была последней.

В окна светило солнце, и Ямина тосковала по свободе, которую, как ей казалось, она уже больше никогда не сможет обрести.

Она вспомнила, как скакала по своему поместью в Балаклаве на одном из породистых скакунов, подаренных ей отцом. Она даже вспоминала о том, как ехала на коне в последний раз — с лордом Кастльфордом.

Он заботливо поддерживал ее своей сильной рукой. И хотя Ямина никогда не видела его раньше, она знала, что с ним была в безопасности.

Дело было даже не в том, что он увез ее от ужасов и опасностей базара. В его самоуверенности — хотя она и возмущала Ямину — было нечто такое, что вызывало у девушки чувство защищенности.

Интересно, подумала Ямина, что бы он сделал, если бы она позвала его, когда ее несли во дворец от пылающего дома. Ямина представляла его изумление, если бы она отдернула занавеси и приказала глухонемым рабам поставить свою ношу на землю.

Они бы не услышали ее, но Хамид подал бы им знак, чтобы они повиновались.

Она представила, как вышла бы из паланкина и направилась к сидящему на коне лорду Кастльфорду.

Она взглянула бы на него — такого импозантного и внушительного! Пусть он и англичанин, но все же она могла доверять ему, потому что он был истинным джентльменом.

«Спасите меня! Спасите меня!»

Она слышала, как произнесла эти слова — и все-таки не произнесла их тогда.

Ямина позволила доставить себя в гарем, но никогда не ожидала ничего столь ужасного, подобного тому, что могло произойти сейчас.

Она понимала, зачем понадобилась черному евнуху; понимала, почему он завидует Михри.

В то же время ей рассказывали, что среди рабынь у него имелись свои фаворитки. Это были женщины, которых он ласкал, которые каким-то непостижимым образом привлекали его, несмотря на то что он не был мужчиной в полном смысле этого слова.

Ямина задрожала от невыразимого отвращения; она знала, что для нее нет ничего ужаснее, чем остаться в гареме и чувствовать нависшую над ней опасность.

Но все же она была в нерешительности.

— Ты точно уверена, что тебе за это ничего не будет? Что тебя не накажут за мое исчезновение? — спросила она у Михри.

— Я уже об этом подумала, — ответила черкешенка. — Чуть позже сегодня вечером ваши туфли найдут у воды. Сахин сообщит, что он видел в саду какую-то фигуру, но когда дошел до моря, было уже слишком поздно.

— Сахин помогает тебе осуществлять твой план? — задала вопрос Ямина, хотя в этом не было никакой необходимости.

Она знала, что двое черкесов, оба из ее дома в Балаклаве, станут вместе содействовать ее побегу.

Просто невероятно, подумала Ямина, что они не забыли, как были счастливы в ее поместье, и что готовы подвергнуть риску свои жизни ради ее спасения.

Она обняла Михри и расцеловала ее в обе щеки.

— У меня просто нет слов, чтобы отблагодарить тебя, — сказала Ямина. — Могу лишь сказать, что, если мне удастся спастись, я всегда буду помнить о тебе. Я люблю тебя!

Она увидела, как на прекрасные голубые глаза Михри навернулись слезы. Затем черкешенка склонила голову и поцеловала обе руки Ямины.

— Да хранит вас Бог, госпожа, — произнесла она.

Затем, словно осознав, что времени осталось совсем мало, она чуть ли не силой затолкнула Ямину в расписной сундук.

На дне лежал отороченный мягким соболиным мехом кафтан. Когда Ямина свернулась калачиком внутри сундука, Михри начала забрасывать ее одеждой. Когда она оказалась с головой накрыта тончайшими шелками, атласом и кисеей, икбал с грохотом опустила крышку сундука и хлопнула в ладоши.

Когда вбежали рабыни, Михри подошла к двери туалетной комнаты и заговорила, словно обращаясь к находящейся там Ямине:

— Тебе нужно еще больше украшений.

Затем она сказала рабыням:

— Отнесите сундук назад Сахину. Я распорядилась, чтобы он принес с базара новую одежду. Даже эти вещи недостойны моей сестры! И если это не будет сделано немедленно, я пожалуюсь султану, и он накажет вас за то, что вы скверно выполняете свои обязанности!

Рабыни поспешно защелкнули замки сундука, и Ямина, сидя внутри, услышала чьи-то приближающиеся шаги и поняла, что они позвали глухонемых.

Именно они являлись в гареме носильщиками. Когда глухонемые подняли сундук, Ямина задумалась, не удивились ли они тому, что их ноша столь тяжела.

Затем она вспомнила, что они не могут ни говорить, ни слышать. Тем не менее у них было нечто вроде собственного языка жестов, посредством которого они могли общаться друг с другом.

Но, очевидно, они ничего не заподозрили, и Ямина поняла, что ее пронесли через комнату и через дверь. Она слышала, как Михри нарочито громко и сердито ругалась на рабынь, чтобы отвлечь их внимание.

Внутри сундука было темно, но Ямина вскоре обнаружила, что с каждой стороны были проделаны небольшие отверстия, чтобы пропускать не только воздух, но и свет.

Боясь шевельнуться, она все-таки прильнула к отверстию и увидела, что они направляются по узким коридорам и черным лестницам в боковой части дворца.

Когда они добрались до первого этажа Ямина увидела, что к носильщикам присоединился кто-то еще.

Через пару секунд Ямина поняла, что это Сахин, и сердце ее радостно забилось.

Она подумала, что глухонемые выйдут наружу, но вместо этого Сахин повел их прямо через дворец по узким коридорам. Прошло немало времени, прежде чем Ямина увидела яркий свет и поняла, что сейчас они вышли в сад.

Через отверстия пробивались теплые солнечные лучи, и вдруг что-то ярко блеснуло, чуть не ослепив Ямину. Она поняла, что это Босфор.

Она услышала голоса; сундук забрали из рук глухонемых, и, увидев мерцание позолоченных колонн. Ямине стало ясно, что она находится на королевской ладье.

Внезапно сундук с грохотом поставили вниз, и у Ямины от страха перехватило дыхание. Теперь она почувствовала, как лодка качается на волнах, и услышала бормотание гребцов, которые, подняв свои позолоченные весла, ждали сигнала к отплытию.

Чувствуя, что у нее онемело все тело. Ямина осторожно подвинулась, чтобы устроиться поудобнее. Шелковые одеяния, которыми завалила ее Михри, казались тяжелыми, но, боясь, что кто-нибудь откроет сундук. Ямина осмелилась лишь немного отодвинуть их в сторону.

Вряд ли кто-то собирался его открывать, но все же рисковать сейчас было бы просто безумием.

Ямина прекрасно понимала, что, если ее обнаружат и отправят обратно в гарем, не только она понесет суровое наказание, но пострадает и Михри — возможно, даже навсегда потеряет расположение султана. Сахин также мог поплатиться жизнью за содействие в побеге из гарема.

«Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы меня не обнаружили!» — взмолилась Ямина.

Может быть, у нее просто разыгралось воображение, но Ямина уже чувствовала — поскольку она уже выбралась из дворца, где все неустанно молились Аллаху, — что ее молитвы стали более пылкими. Теперь она вполне могла надеяться на то, что Бог наконец слышит ее.

— Помоги мне! Пожалуйста, помоги мне! — еле слышно прошептала она и в этот момент услышала английскую речь.

Поначалу она не могла разобрать слова; лишь по интонации Ямина поняла, что эти люди говорили по-английски.

Затем внезапно она вполне отчетливо услышала:

— Я желаю тебе счастливого пути, милый мальчик. По прибытии напиши мне подробное письмо обо всем, что увидишь. Ты знаешь, как мне будет интересно.

— Вам известно, что мне понадобится ваша помощь, — произнес другой голос, и Ямина затаила дыхание. Этот холодный, немного равнодушный тон нельзя было спутать ни с каким другим.