Однажды, когда они беседовали о Чингисхане и Александре Македонском, Ямина со вздохом сказала:

— Кажется, они зря старались! Все, чего они достигли, ради чего сражались — теперь потеряно и забыто! Все умерло вместе с ними, так в чем же смысл их усилий?

Отец улыбнулся ей.

— Ничего не потеряно, дитя мое, — ответил он. — Каждая капля человеческих подвигов возвращается к Великой Силе, из которой она происходит. Сама жизнь побуждает нас к действию.

— К дальнейшим стараниям? — спросила Ямина. — К еще большим достижениям?

— Именно! — подтвердил отец.

— И, значит, мы тогда тоже пропали?

— Не пропали, а просто переродились, потому что в этом и заключается весь смысл эволюции. Жизнь идет своим чередом. Великие личности развиваются, но затем они, в свою очередь, уступают дорогу другим.

На мгновение он умолк, а затем продолжил:

— Я верю в то, что все наши поступки и мысли — это часть целого, и ничего не пропадает зря.

Ямина пыталась все это понять, но в то время она была совсем еще ребенком. Впоследствии она часто задумывалась о том, как меняются времена года, как семена и листья с деревьев возвращаются в почву, чтобы из нее появились другие деревья и другие листья.

«Может, и у нас все точно так же, — думала Ямина, — и тогда смерти нет, а есть лишь возрождение».

Она была уверена, что именно это и хотел донести до нее отец.

Но сейчас Ямине было трудно думать о чем-либо другом, кроме самой насущной проблемы и решения, которое она должна была принять. Если она не сможет выбраться из гарема, остается лишь одно — умереть.

— Что же мне делать, Хамид? — спросила она, внезапно ощутив приступ страха.

— Вы всегда были храбры, госпожа, — ответил слуга, — как и господин. Вы оба отличаетесь огромным мужеством.

Это верный ответ, подумала Ямина.

Сейчас ей было нужно именно мужество. Мужество совершить этот рискованный поступок, последствия которого она не могла предугадать. И все же у Ямины было чувство, что она не одинока.

Она получит поддержку и помощь, если не от отца, то от человека, который спас их от врагов в Балаклаве и в целости и сохранности доставил в Константинополь.

Он помог им всем прожить здесь шесть месяцев, даже несмотря на то что они были лишены не только привычной роскоши, но порой даже самого необходимого.

«Я ведь не была несчастна эти шесть месяцев», — подумала Ямина и поняла, что это правда.

Было какое-то необъяснимое счастье в товариществе, которое объединяло ее, отца и Хамида.

Казалось, их защищал кто-то более сильный, чем они, и заботился о них. Ямина не могла объяснить, что это такое, но все же это было так.

Они никому не мешали, никому не причиняли вреда, и в их сердцах не было вражды. Они лишь желали мира и потому мысленно нашли мир в этом маленьком неустроенном турецком домике в столице враждебного государства.

У них здесь не было друзей, никого, к кому можно было бы обратиться за советом в трудную минуту. Но несмотря ни на что, им удалось дожить до сегодняшнего дня.

«Теперь мне предстоит смотреть в будущее в одиночку», — сказала себе Ямина. Она знала, что именно поэтому эта ситуация пугала больше, чем что-либо другое, пережитое ею ранее.

В гареме она окажется без поддержки отца или верного слуги Хамида, на которых всегда раньше полагалась.

Это все равно что пуститься в опасное путешествие, не зная конечной цели… не зная ничего, кроме того, что она остается одна.

Ямина по лестнице спустилась на кухню, где ее ожидал Хамид.

На ней была одежда, которую носили все турецкие женщины. Длинные широкие рукава ее энтари торчали из-под газовых рукавов ее сорочки.

На ногах у нее были шаровары, или широкие брюки, завязанные у щиколоток. Волосы Ямины были расплетены, а на голове красовалась традиционная тальпок — маленькая круглая шапочка, надетая немного набекрень.

— Я выгляжу должным образом? — спросила она Хамида.

Слуга внимательно осмотрел Ямину, а затем серьезно ответил:

— Вполне, госпожа!

Одеваясь, Ямина поняла, что Михри прислала ей простую, дешевую одежду, какую могла носить девушка из небогатой черкесской семьи. Она была уверена, что в гареме для нее приготовлены совсем другие вещи.

Со странным чувством надевала она эту одежду. Ансамбль дополнили вышитые турецкие туфельки с загнутыми мысами.

Лицо следовало закрыть чадрой, а поверх всего накинуть черную паранджу, которую носили на улице все турчанки.

Однако о том, чтобы пешком добираться до дворца Долмабахчи, не было и речи. За Яминой прислали паланкин с двумя чернокожими глухонемыми носильщиками. Девушка знала: это для того, чтобы соблюсти предосторожность, ведь они никогда не скажут, откуда ее доставили.

Хамид должен был сопровождать паланкин с Яминой до самых ворот дворца, чтобы там передать ее Сахину. А уж тот отведет девушку к Михри.

Вот и все, что ей было известно, но этого слишком мало. Ямине казалось, словно она запустила в ход колеса какого-то гигантского механизма, и теперь этот механизм должен отправить ее в неизвестность.

Стоя на кухне в своем турецком облачении, Ямина подумала о том, какой странной стала ее жизнь. В это же самое время в прошлом году она не ожидала никаких других событий, кроме поездки из Санкт-Петербурга в Крым и обратно.

Она подумала о светской жизни, о балах, приемах и собраниях, которые проводились в столице России; об умиротворяющей красоте садов их летней усадьбы на берегу Черного моря.

Теперь же, всего за несколько месяцев, она оказалась вовлеченной в Крымскую войну, бежала в столицу вражеского государства и вот сейчас отправляется в гарем внушающего страх Посланника пророка Магомета.

Это казалось просто невероятным, но все же происходило на самом деле.

— Вы готовы, госпожа? — спросил Хамид.

По его взгляду Ямина поняла, что он тоже ощущает беспокойство и переживает за ее будущее.

— Я должна попрощаться с господином, — ответила Ямина.

Она вновь поднялась наверх, оставив чадру и паранджу на кухонном столе. Накануне она задернула шторы в комнате отца и зажгла четыре свечи в четырех углах кровати.

Отец напоминал каменное надгробное изваяние. Его руки были скрещены на груди, а на одеяле лежал букетик ландышей, который Хамид купил на базаре.

Ощутив запах ландышей. Ямина вспомнила, как они с отцом гуляли по саду, где воздух был напоен благоуханными ароматами цветов.

Теперь же, ушедший от жизни и вдали от родины, отец все равно выглядел величественно.

Он принял все произошедшие с ними перемены со свойственным ему философским спокойствием.

Он никогда не жаловался, не корил судьбу за то, что несправедливо оказался вовлеченным в войну, которая лично к нему не имела никакого отношения.

Он, как мог, пытался передать своей дочери веру в добро, в высокие идеалы.

— В тяжелые времена к нам на помощь приходит наш разум, — однажды сказал ей отец. — Именно разум дает нам мужество и силу преодолеть страх. А это более важно, чем что-либо другое.

Отец никогда ничего не боялся, подумала Ямина. Опустившись на колени у его смертного одра, она задумалась, боится ли он сейчас за нее. Сам он никогда не прятался от жизненных неурядиц, мужественно принимая все, что преподносила ему судьба.

— Помоги мне, отец, быть такой, как ты, — взмолилась Ямина. — Дай мне силу, если мне суждено умереть, встретить смерть без страха, с гордо поднятой головой.

Эта молитва исходила из ее сердца. Ямина знала, что именно этого ожидал бы от нее отец в любых обстоятельствах, какими бы трудными они ни были.

Затем, продолжая молиться, она мысленным взором увидела окровавленное лицо человека, которого тащили через весь базар. Интересно, кричал ли он или сопротивлялся, когда его вытащили из укрытия?

Возможно, он был из породы мучеников — тех, что шли на смерть с улыбкой на лице, бросая вызов своим палачам.