Подойдя к окраине деревни, Ум-Салих и Амира заметили в лунном свете стоящий на обочине серебристый «порше». От машины отделилась тень. Это был Малик. Обычно Амира поддразнивала брата за щегольство и преувеличенную аккуратность в одежде, но сейчас вид его был жалок. Малик был небрит и непричесан, его кремовато-белая галабия из тончайшего египетского хлопка выглядела грязной и помятой. Малик бросился навстречу сестре и приник к ней в долгом объятии.

— Я так беспокоился за вас, — торопливо заговорил он. — Боялся, что ваш план раскроют, что вас схватят… Я просто не знал, что и думать, но, слава Аллаху, вы здесь, живые и невредимые. А как там Лайла, что с ребенком, рассказывайте скорее, ради Всевышнего!

Ум-Салих пропустила мимо ушей вопрос о Лайле — что можно было сказать об этой бедняжке — и откинула одеяльце, прикрывавшее корзинку.

— Лайла родила здоровую девочку, господин. Ручаюсь вам, она обещает стать настоящей красавицей.

Малик всем своим существом потянулся к дочке, в точности как Лайла, прикоснулся пальцами к личику малютки.

— Я назову ее Лайлой, — сказал он больше себе, нежели двум женщинам. — Я сделаю для нее все, что будет в моих силах, и даже больше того. Я сделаю то, что сделал бы, что должен был сделать для ее матери.

— Не думай об этом сейчас, Малик, — произнесла Амира. — Ты ничего не мог для нее сделать.

И это была правда.

Когда преступление Лайлы стало явным, Малик решил публично сознаться в том, что он причина ее грехопадения.

— Это и мой грех, — говорил он. — Почему расплачиваться за него должна только Лайла? Мы любили друг друга и должны вместе умереть.

Но Лайла запретила Малику признать его вину.

— Жертвуя своей жизнью, ты не спасешь мою. — Эти слова несчастная женщина просила Амиру передать Малику во время их свиданий в тюрьме. — Это будет бессмысленная жертва. Наш ребенок останется сиротой, а я не могу этого допустить.

Все те ужасные недели, пока Лайла заживо гнила в аль-Масагине, Малик метался по дому, словно загнанный в клетку зверь.

— Я не могу, не имею права допустить, чтобы это произошло. Что я за человек, если способен равнодушно бездействовать, когда моей возлюбленной грозит мучительная смерть?

— Ничего не предпринимая, ты ведешь себя мудро, — отвечала Амира, пытаясь убедить брата в том, что попытка сохранить себя во имя благой цели не трусость. — Разве ты поможешь Лайле, если совершишь самоубийство?

Однако Малик отказывался смириться с неизбежным и строил планы спасения Лайлы, один сумасброднее другого. Стараясь убедить себя в их реальности, Малик посвящал в свои замыслы своего лучшего друга и двоюродного брата Фарида.

— Может быть, стоит подкупить судей?

— Ты не найдешь таких денег, кузен, — ответил на это Фарид. — Конечно, никто не откажется от королевского подношения, но если ты предложишь мало, то можешь смело проститься с жизнью.

Малику оставалось только согласиться с доводами двоюродного брата. В семье Бадиров было принято прислушиваться к мнению Фарида, унаследовавшего от своего отца — выдающегося математика Таика — большие способности к аналитическому мышлению. Так что благодаря Фариду Малик остался дома после оглашения приговора, расставшись с мыслью проникнуть в тюрьму, вызволить оттуда Лайлу и спастись с ней бегством на частном самолете.

Хотя у братьев Бадиров было несколько друзей, достаточно верных — или достаточно сумасшедших, — чтобы принять участие в подобном предприятии, но, как заметил Фарид, никто из них не умел управлять самолетом. Конечно, за деньги можно было бы найти и пилота, но вряд ли кому-то захочется быть сбитым истребителями королевских военно-воздушных сил из-за какой-то неверной жены и ее любовника.

И вот страшная история подошла к развязке — в лунном свете тускло блеснули золотые монеты, которые Малик всыпал в ладонь Ум-Салих.

— Благодарю, мой господин, будьте тысячу раз благословенны. — Старая повитуха в знак признательности коснулась рукой своего лба.

Амира с трудом сдержала улыбку, вспомнив, как старуха помыкала ею в тюрьме на глазах охранника. Теперь же Ум-Салих снова превратилась в нищую крестьянку, склонившую голову перед богатством и властью.

Малик вежливо перешел к заботам о своем ребенке.

— Я хочу узнать о кормилице, которую вы выбрали. Она здорова?

— Да, господин, она вполне здорова. Это моя племянница Салима.

— Настоящая племянница или мнимая? — ехидно осведомилась Амира, вспомнив о сегодняшнем спектакле в тюрьме и о своей роли в нем.

— Постыдись, сестра. — Повернувшись к повитухе, Малик начал извиняться. — Прошу прощения, Ум-Салих, но Амира еще слишком молода и иногда забывает о приличиях.

Движением, исполненным королевского достоинства, старуха слегка наклонила голову.

— Я уже говорила, мой господин, что моя племянница только вчера родила мальчика, но, увы, ребеночек не выжил, и мы его оставили в тюрьме. Это очень печально: Салима и ее муж многие годы страстно мечтали иметь детей… Но позвольте заверить вас, что в остальном моя племянница совершенно здорова. Ваша дочь получит лучшее молоко и самую горячую заботу, поверьте мне.

— Я приеду за малышкой, как только смогу. Возможно, это будет через несколько месяцев, возможно, через год. Но не беспокойтесь, пока я жив, я буду заботиться о вас и о вашей семье.

— Как вам будет угодно, господин. Вы можете положиться на своих бедных слуг.

Амира знала, что повитуха говорит правду. Конечно, Малик сдержит слово, но даже если иссякнет его золото, Ум-Салих до гроба будет хранить страшную тайну, ибо болтливость будет стоить ей головы.

Пришло время уходить, но Малик не мог оторвать взор от спящей малютки.

— Хотите подержать девочку на руках, господин? — спросила повитуха и, достав ребенка из корзины, передала малышку Малику.

Он молча прижал к груди дочку и умолк, глядя на нее мокрыми от слез глазами.

Ум-Салих и Амира тоже притихли при виде единения дочери и отца под покровом умеющего хранить тайны неба пустыни.

Малик нарушил молчание только тогда, когда они с Амирой ехали домой.

— Ты меня знаешь, — сказал он, — я не отступлюсь от своих слов. Дочь будет для меня солнцем, луной и звездами.

При этих словах Амира внимательно вгляделась в лицо брата. Он разительно изменился за последние несколько месяцев: Малик стал взрослее и жестче, по его щекам текли слезы, а ведь он не плакал даже в детстве.

После долгого молчания Малик снова заговорил:

— Конечно, в аль-Ремале все дороги для меня закрыты. Я оставлю родину, уеду на чужбину и не знаю, вернусь ли назад. — Он испытующе посмотрел на сестру. — Когда-нибудь и ты примешь такое же решение.

Подъехав к дому, Малик заглушил мотор.

— Тихо иди к черному ходу. Дверь открыта. С Бахией я обо всем договорился. Она так тебя любит, Амира, что даже отказалась от денег, которые я ей предлагал. Так что иди прямо в ее комнату и переоденься в Ночную рубашку, никто ничего не услышит. Если вдруг тебя заметят, скажешь, что тебе не спится, Бахия подтвердит твои слова.

Как, оказывается, легко решиться на обман родителей. Амира никогда прежде не лгала им. Сегодня ей предстояло сделать это в первый раз. Но при мысли об этом девушка не испытала угрызений совести.

— А ты? — спросила Амира Малика. — Ты пойдешь со мной?

Но брат отрицательно покачал головой.

— Это вызовет подозрения. Я появлюсь примерно через час, скажу, что был с друзьями. Ты же понимаешь, что мне это позволительно? — Он натянуто улыбнулся.

Это Амира понимала хорошо. Малик имел полное право наслаждаться летними каникулами. При желании он может даже не ночевать дома — отец не станет возражать: его сын уже взрослый мужчина. Амира открыла дверцу машины, и тут Малик положил ей на руку свою ладонь.

— Я дал клятву, сестренка, себе и Аллаху, а теперь хочу поклясться и тебе: никогда больше я не буду беспомощным. Никогда больше не буду настолько слабым, чтобы не спасти человека, которого люблю. Запомни мои слова.