— Мама? Что-то случилось?

— Нет, моя радость. Я просто пошла налить в кувшин воды — не беспокоить же Бахию по таким пустякам — и решила заглянуть к тебе и пожелать спокойной ночи. Но ты уже уснула.

— Но ведь уже очень поздно, правда?

— Поздно? Да, пожалуй, так оно и есть. Спокойной ночи, моя маленькая принцесса.

— Мамочка, хочешь я посижу с тобой?

— Нет. Нет, моя радость. Спокойной тебе ночи.

— Спокойной ночи, мамочка.

Проснулась Амира еще затемно и в первый момент решила, что у ее постели снова стоит Джихан. Но то была тетя Наджла.

— Ты проснулась, девочка? О, дитя мое, случилось страшное. Амира, твоя мама умерла.

Дом был полон женщин в черном — тетки, двоюродные сестры и золовки толпились на женской половине. Никто не сказал Амире, что именно случилось, но девушка услышала, как в мужской половине кто-то проклинал доктора и его дьявольские таблетки, а с кухни донесся голос Наджлы, говорившей, что Джихан поступила нехорошо, покинув свою дочь.

— Нет! — закричала Амира. — Она никогда не поступала нехорошо! Что она сделала плохого? Скажите же мне!

Женщины в черном, качая головами, зашушукались за ее спиной.

— Как это ужасно. Бедное дитя, — пробормотала одна из них, но Амира чувствовала, что они шокированы тем неуважением, которое она проявила по отношению к тетке.

— Прости меня, — сказала Амира и упала в объятия Наджлы.

Женщины приготовили тело Джихан к погребению, которое, согласно обычаю, должно было состояться в тот же день. Они обмыли покойницу и завернули ее в белое полотно. В последний раз взглянула Амира в лицо своей матери, прежде чем его скрыла равнодушная тень. Усталость и печаль, так старившие Джихан в последние месяцы ее жизни, исчезли. Лицо умершей было юным и прекрасным, как в тот день, когда в Клубе верховой езды сам король обратил внимание на Джихан.

В этот миг Амира не смогла сдержать слез.

— Мамочка! Проснись, не оставляй меня одну! Пожалуйста!

— Остановите ее! Остановите эту бесстыжую девчонку! — Тетя Наджла, схватив Амиру за плечи, оттащила ее от покойницы. — Разве ты не знаешь, что твоя мать в раю? Не смей смущать ее счастье своими слезами.

Амира знала, что нельзя плакать по мертвым, но не могла остановиться.

В холле послышался шум, и в комнату вбежала Бахия.

— Маленькая госпожа, твой брат…

За спиной служанки стоял потрясенный Малик.

— Я получил твое письмо, — сказал он, — и вылетел первым же самолетом. Я…

Он замолчал. Брат и сестра понимали, что им нечего сказать друг другу.

— Будь я здесь, — хрипло произнес Малик, не скрывая струившихся по щекам слез, — то мог бы что-то предпринять… Наверняка был какой-то выход…

Амира нежно коснулась рукой плеча брата.

— Это моя вина, Малик, а не твоя. Ведь я была рядом, а не ты. Я видела, что маме с каждым днем все хуже и хуже. Именно мне надо было получше смотреть за ней и раньше поговорить с отцом. Если бы ее успел осмотреть один из врачей, что лечат душу… Если бы мы…

— Если бы… — как эхо, повторил Малик. — Но какое это теперь имеет значение? Это мое упущение. Сыновний долг — защищать мать, а я его не исполнил.

Уставившись в бархатную темноту сада, Малик предался печали, слишком личной, чтобы делить ее с кем бы то ни было.

Амира хотела было утешить брата, но что она могла сделать, если в ее собственной душе не было покоя? Хорошо хоть, что Малик смог сказать матери последнее прости, ведь именно он возглавил похоронную процессию мужчин, которые по обычаю обязаны совершить погребение. Не кто иной, как Малик открыл матери лицо, прежде чем она навеки упокоилась в могиле. Он последний увидел лицо женщины, подарившей ему жизнь. Джихан Бадир одинаково любила обоих своих детей, но для всех она была и останется матерью по имени Ум-Малик.

Амира тяжело вздохнула.

Словно подслушав ее мысли, Малик сжал руку Амиры.

— Я отметил это место камнем, — тихо сказал он. — Я положил его возле маминой могилы, чтобы ты знала, где ее искать.

Амира была тронута, но вместе с тем и потрясена поступком брата: могила истинной мусульманки должна быть безымянной.

— Как странно. Какой камень ты положил?

— Я нашел его на пляже Сан-Тропеза. — Малик пожал плечами. — Ты же знаешь, что я дурак. Когда я увидел его в воде, то в первое мгновение подумал, что это рубин — таким красным был этот камень. Я нырнул и достал его. Высохнув, он оказался обычным голышом, но я решил сохранить его на счастье.

— На счастье… для мамы? — Такая языческая мысль привела Амиру в замешательство.

— Не знаю. Может быть. У мамы не было счастья, какого она заслуживала. Кто знает? Во всяком случае, пока камень лежит на могиле, ты будешь знать, где она погребена и сможешь простить мне то, что я мужчина, — добавил Малик с грустной улыбкой.

Пораженная его как бы невзначай сделанным замечанием, Амира запротестовала.

— Но мне нечего прощать тебе. — Она покраснела от осознания своей вины, вспомнив, как злилась на Малика за привилегии, в которых было отказано ей, Амире. — По правде сказать, злилась я не на тебя. Ты же не виноват, что так устроена жизнь.

Малик кивнул с серьезным выражением лица, давая понять, что мысли и чувства сестры так же важны для него, как его собственные.

— Так ты теперь лишился своего амулета?

Малик снова улыбнулся.

— Удачи мне сейчас не занимать. Грешно требовать большего. Дела мои идут в гору, сестренка. Я уже писал тебе, что получил повышение по службе. Так вот, с тех пор меня еще раз повысили. Кроме того, я уже заключаю собственные сделки. Это слишком сложная материя, и я не стану сейчас вдаваться в подробности. Я стараюсь не конфликтовать с добрым старым Онассисом, во всяком случае, не обострять с ним отношений, но думаю, что скоро смогу обходиться и без него. — Малик помолчал. — Помни, что я говорил: если вдруг понадобится, я всегда приду тебе на помощь.

Амира кивнула, она не сомневалась в искренности брата, но нужна ли ей помощь? Она жила теперь в тесном мирке, не интересуясь тем, что творится за его пределами.

— Скажи мне, Малик, не собираешься ли ты скоро выбрать себе жену? Ведь кто-то должен помогать тебе воспитывать Лайлу.

— Пока не собираюсь, — печально ответил Малик. — Когда Салима уедет домой, я не пожалею денег, чтобы найти для своей дочери лучшую няню. А пока в моей жизни нет женщины. Точнее, их слишком много, но это одно и то же.

Амира отвела взгляд. Одно дело знать, что Малик по-земному любил Лайлу, и совсем другое — сознавать, что он проводит время с десятками неведомых чужестранок.

— Не волнуйся, сестренка. Во Франции мне хорошо. Не то, что здесь. Конечно, люди везде люди, но все же… Там свободнее, и жить там намного легче. В Европе не приходится следить за каждым своим шагом и думать, не греховен ли ты. — Губы Малика сложились в саркастическую гримасу. — Думаю, я был свидетелем настоящего греха, и ты при нем тоже присутствовала.

Малик надолго замолчал.

— Во Франции хорошо быть женщиной. Там девушки учатся в университетах и выбирают любую профессию — учителя, адвоката, врача… Может быть, кто знает, и ты в один прекрасный день… Если же ты останешься здесь… Подумай, как жила наша мама.

Амира и без этого постоянно думала о судьбе матери, ее судьба преследовала девушку, как кошмар. Но навсегда покинуть аль-Ремаль… Об этом Амира ни разу серьезно не помышляла.

Этой ночью Амира часто просыпалась, ожидая восхода солнца. Когда наконец оно взошло, девушка тихо выскользнула из дома. Догадайся отец, куда она направилась, он пришел бы в неописуемую ярость. Но Амира была не в том состоянии, чтобы думать о последствиях своего рискованного шага. Все, кого она по-настоящему любила, покинули этот мир, оставался только Малик, но и он должен был скоро уехать.

Закутавшись в чадру, Амира прошла три мили до мечети, выискивая на земле заветный знак.