В это время меня вызвал к себе в кабинет босс. Думаете, его встревожило, что медленно идет расследование убийства Фрэнка Чарлза? Вот и я тоже так не думал.

— Он хочет получить деньги на следующей неделе, — в замешательстве начал Викорн.

Он стоял у окна и смотрел вниз на незаконных торговцев едой, которые специализировались на том, что любили полицейские управления Восьмого района: у них всегда можно было купить салат из сомтама, приправленную острыми специями жаренную на решетке курицу, том юм тунг,[34] пад-гай,[35] хрустящую утку для Викорна и его двоих помощников, вареное на пару брокколи с арахисовым соусом для его секретарши Мэнни, жареный рис, фаршированные блинчики, манго с клейким рисом для Лека. А еще воду из корня лотоса, запеченные в тесте овощи, сушеные мидии в масле, ростбиф под острым соусом… Это все только основные блюда, а сколько еще названий…

Многие торговцы горели желанием оказать содействие Тайской королевской полиции, и у каждого были собственные столы и стулья, которыми никто не собирался делиться с другими, поэтому кухня на открытом воздухе растянулась на полмили с обеих сторон полицейского управления. Любой коп, которому приходило в голову пожаловаться на скопление на улице продавцов еды, немедленно отправлялся регулировать движение на перекрестке улиц Сукумвит и Асок.

— Кто?

— Твой хэллоуинский буддист из чертовых гор. За кого он меня принимает? За Джорджа Сороса?

— Тиецин? Но ему следует платить по получении товара.

Полковник обжег меня взглядом.

— В том-то и дело… Он намерен поставить товар на следующей неделе. Самый оборотистый оптовик из всех, кого я знаю. Каким способом ему удалось за такой короткий срок собрать наркотиков на сорок миллионов долларов? Ты хоть делал подсчеты?

— Пятьсот тридцать три тысячи триста тридцать три и три в периоде (разумеется, я делал подсчеты, я же как-никак консильери). Округленно — пятьсот тридцать три килограмма, или тысяча сто семьдесят шесть фунтов. Это составляет несколько больше половины американской тонны — если быть точным, ноль целых пятьсот восемьдесят восемь тысячных. — Я перевел дыхание. — У вас нет денег?

Викорн вскинул руки и смущенно признался:

— Нет. Я терпеливо ждал финала. Конечно, я могу их достать, но на это потребуется время. В наши дни никто не занимается оборотом подобных сумм. Немыслимо. Подавай ему сорок миллионов налом — это ж надо! — Он хлопнул себя по лбу. — Я рассчитывал, что товар будет прибывать партиями стоимостью по миллиону, максимум по два.

— А вы можете что-нибудь продать? Например, ваши шале на Пхукете? Или недвижимость в прибрежной зоне на Меконге поблизости от Нонг Кая…

Мера отчаянная, но я принимал в расчет ту огромную «морковку», которую подвесил перед носом Викорна Тиецин: деньги и полное превосходство над генералом Зинной, что позволит полковнику стереть конкурента с лица земли.

— Сейчас неподходящее время для продажи недвижимости. Ее не реализовать за один день, и я не уверен, что наберется сорок миллионов. Сейчас все бросились за недвижимостью в Пномпень и Сиануквиль на камбоджийском побережье. Таиланд страдает от закрытости, и сюда не идут инвесторы. Все рванули занимать места в Камбодже, стране неиспорченной и широко открытой. А еще есть Вьетнам и Малайзия. Ходят даже слухи, что скоро падет социалистическое правительство в Лаосе или качнется в сторону безудержного капитализма. Представь, какую выгоду получат те, кто там уже вложился!

— Так почему бы ему не сказать, что необходимо подождать?

— Я так и поступил. Очень вежливо. В конце концов, он перспективный крупный деловой партнер, и я никак не хотел его обидеть. Но он остался недоволен. Неужели он правда в состоянии доставить весь товар на следующей неделе?

— Понятия не имею.

— Почему он так спешит?

Я пожал плечами.

— Он не сказал. Только сообщил, что его движению необходимы деньги.

Глаза полковника сузились.

— Что он планирует? Вторжение в Китай?

Я не ответил. «От него можно ожидать и такого».

— Ты читал последние новости? — хмуро поинтересовался Викорн.

— Нет.

— Демонстрации в Индии и Лхасе инициируются тибетскими монахами. Около сотни их убиты китайцами. Это не имеет к нему отношения?

— Ни малейшего представления. Хотя, надо полагать, перед Олимпийскими играми они попытаются насолить Пекину.

Викорн угрюмо глянул на меня.

— Верно. Для тибетцев это шанс. Сейчас или никогда.

— Для них «никогда» не существует, — возразил я с улыбкой превосходства, которая так ему не нравилась. — Только «сейчас».

— Убирайся вон.

Когда я был у двери, он меня остановил.

— Эта австралийская контрабандистка… Ты с ней разобрался?

Это был не вопрос, а приказ.

Вернувшись за свой стол, я позвал Лека и попросил найти такси, на котором мы могли бы добраться до женской пересыльной тюрьмы, расположенной по другую сторону реки, в округе Тхонбури.

Леку о своей поездке в Катманду я почти ничего не рассказывал. Но даже та малость, что я ему открыл, удивила его, как любого транссексуала, своей духовной стороной.

— Это потому что ты сам такой духовный, вот Будда и дал тебе шанс туда попасть, — прокомментировал он с заднего сиденья такси, откидывая назад обеими руками свои черные волосы. Как всегда, когда мы были наедине, он позволил себе воспользоваться тенями и слегка подкрасился, глядя в миниатюрное зеркальце. — Какой, наверное, вызвало у тебя трепет — быть вот так призванным! На твоем месте я бы почувствовал себя паломником к святым местам.

— Лек, неужели ты не понимаешь? Я отправился туда выполнить грязную работу для Викорна.

— Таковы пути Будды, дорогой, ты бы уже должен это знать. Оставь гордыню, преклони колени.

— Лек, на мне грязи больше, чем на стеклянной крыше в Тхонбури. У меня ощущение, что изнутри я весь в дерьме и душе остался единственный маленький источник света. Я весь погряз в коррупции, деградации, чувстве вины и дурной карме. Еще один проступок, и я умру, я это знаю.

Помощник повернулся ко мне и уважительно поклонился.

— Почему ты это сделал? — в недоумении уставился я на Лека.

— Потому что твои откровения свидетельствуют о том, что ты стоишь на пороге нирваны. Обычные люди так не думают. Они не тревожатся о своей душе. Так ведут себя только архаты вроде тебя и транссексуалы вроде меня.

Я вздохнул и не стал спорить. Может, не так уж плохо, если хоть одна душа на земле верит в мою чистоту.

Мы застряли в пробке на пересечении Асок и Сукумвит и молча сидели в такси, когда появился мальчишка со сломанной щеткой для чистки стекол и грязным лицом и сделал вид, будто протирает окно с моей стороны. Я опустил стекло и дал ему сто бат, что на девяносто бат больше, чем положено. Лек сначала был поражен, а потом широко улыбнулся, связав этот поступок с моим духовным прогрессом.

Обернулся таксист.

— Вам не стоило этого делать. Он расскажет приятелям, все прибегут сюда, и кого-нибудь собьет машина. На прошлой неделе на этом самом месте произошел несчастный случай.

— Я это сделал не ради него, — парировал я, на радость Леку.

В этом, фаранг, кстати, одно из преимуществ буддизма: он не ориентирован на результат. Нет способов воздействовать на чужую карму — заниматься можно только своей.

В женской тюрьме влияние Викорна ощущается меньше, чем в большинстве мужских, поэтому начальница оказала нам не слишком теплый прием. В Таиланде в местах женского заключения персонал подразделяется на две категории: активные лесбиянки и высоконравственные домохозяйки, которые почувствовали, что им необходимо исполнить свой буддийский долг. Кхун Кулакон принадлежала ко второй. И еще она знала, чего ждать от гангстеров. Дала мне понять, что предвидела приход гонцов из лагеря Викорна, и, отведя в сторону, прошептала: