— Кхун доктор, похоже, вы в самом деле дружили.

Мой кивнула.

— Я не задумывалась о наших отношениях в таком ключе, но считала его интереснее многих подруг.

— Так продолжалось до самой его смерти?

Она покачала головой и продолжила — медленнее и задумчивее:

— Нет, не совсем. В нашей дружбе не было ни планов, ни постоянства. Если он слышал о новом наркотике, который желал попробовать, или требовал кокаин заводского качества, я ему доставала. Он был сыном шестидесятых: любил «кислоту» и знал ей цену. Когда возникала потребность поговорить, мы встречались. Иногда мне казалось, что я его сиделка. — Мой пожала плечами. — Если откровенно, я втайне рассчитывала, что когда-нибудь он замолвит за меня перед тайскими властями словечко от имени США — ведь он был в приятельских отношениях с американским послом. Но мы встречались нерегулярно. Он мотался между Таиландом и Лос-Анджелесом, да и я тоже часто уезжала из страны. А когда он перестал появляться в обществе, у нас вообще исчезли общие знакомые.

— Он не рассказывал о своих поездках в Непал?

Мой метнула на меня быстрый взгляд проницательных глаз.

— А как же. Мне кажется, именно Непал его и доконал. На вашем месте я там искала бы причину его смерти.

— Почему?

— Он там связался с какой-то девчонкой. Звучит смехотворно. Она из тибетских беженок и немного знакома со всякой мистической чепухой. А поскольку все это происходило в Гималаях, он запал на ее пассы. Тогда я потеряла к нему уважение. Он чувствовал, что не может говорить со мной о своем новом увлечении мистикой, потому что я подниму его на смех. Когда я сказала ему, что все это химия — при помощи правильной дозы допамина я могу любого человека познакомить с Богом, — он взорвался, начал что-то рьяно доказывать, и я ушла раньше обычного. После этого он не звонил мне больше года и начал жутко толстеть. Смотреть на него было все равно что наблюдать катастрофу в замедленной съемке. Он все больше увеличивался в размерах и перестал бриться, а я терпеть не могу бородатых. Советовала ему принимать орлистат[48] или сибутрамин,[49] но он как-то странно относился к своему ожирению. Считал его чем-то вроде своего личного мученичества на новообретенном пути.

— Как давно это случилось?

— Отчуждение происходило постепенно. У нас не произошло разрыва, мы просто расходились в разные стороны. А поскольку не были любовниками, то не требовалось формальностей, тем более не существовало причин для убийства. — Она улыбнулась той особенной улыбкой, когда приподнимаются уголки губ, обнажая передние резцы.

— И вы удивились, когда он в тот вечер позвонил вам с сой Ковбой?

— Не очень. Я считала, ему не удастся вечно держаться от меня в стороне. У меня он получал две вещи, необходимые фарангам, — «химию» и умные разговоры на английском языке. — Мой сделала глоток чаю и обвела глазами зал. — Фрэнк был не в себе. Тибетская мечта завела его совсем не туда, и ему требовался фармацевт. Боюсь, я была безжалостна — дала ему Депо-Провера, чтобы снизить половое влечение, и кристализированный тетрагидроканнабидинол,[50] чтобы он мог общаться с Богом без мандалы.[51] И еще кокаин, потому что он к нему привык. И еще немного «кислоты».

— Как вы достали ЛСД? Я не слышал лет десять, чтобы этот наркотик появлялся на улицах. Снова синтезировали?

Не было необходимости упоминать о Сукуме. Мой прекрасно поняла, на что я намекал. Первый раз за время нашего разговора ей стало не по себе. Она по-девичьи потянула себя за прядь длинных черных волос и виновато сморщилась.

— Он меня упросил. Достать наркотик оказалось непросто. Сама я приготовить не решилась, так что пришлось нарушить закон. Если мне не изменяет память, ЛСД привезли с Гоа в грязной детской пеленке.

— И с тех пор вы его больше не видели?

— Мне надо было передать ему товар, он должен был со мной расплатиться. Мы делали вид, что остались друзьями. Встречались с ним несколько недель.

— Примерно за два месяца до его смерти?

— Примерно так.

Допрос был окончен. Мой спросила о матери и «Клубе пожилых мужчин». Она не слышала, что мой сын погиб, а Чанья ушла в монастырь. Нисколько не посочувствовала, когда я ей рассказал, — только посоветовала принимать лекарства, чтобы справиться с горем.

Разговор с Сумасшедшей Мими направил мой мятущийся ум в иную сторону размышлений, и я ощутил остатки профессиональной гордости, побуждавшей меня глубже копнуть дело Толстого Фаранга. И в Мой — самой экзотичной преступнице во всем Таиланде — было нечто притягательное. Я решил отложить на несколько дней вторую поездку в Непал.

Наиболее очевидной задачей я видел посещение пентхауса американца, убитого на Восьмой сой. Сукум ни разу не бывал в хорошо обустроенном доме белых, и его главным образом поразил сияющий вестибюль на первом этаже. Он все подсчитывал, сколько тайских квартир можно было бы разместить в этом пустом пространстве. Я показал при входе удостоверение и потянул за собой Сукума, застывшего в мистической оторопи перед какими-то цветущими тропическими растениями двадцати футов высотой, доросшими до прозрачной стеклянной кровли. Там, где родился детектив, не помещали деревья в фойе здания, да и самого фойе, как правило, не было.

Из-за конторки вышла женщина лет тридцати с небольшим, в сопровождении охранника поднялась с нами на нужный этаж и открыла дверь. Она не доверяла нам именно потому, что мы полицейские. Нас не удивило, что жилье Фрэнка Чарлза располагалось на самом верху. Женщине и охраннику пришлось разделиться, потому что, оказавшись в квартире, мы с Сукумом разошлись в разные стороны. Сукуму досталась довольно привлекательная секретарь из вестибюля, мне — ворчливый охранник среднего возраста.

Сукум особенно заинтересовался огромным холлом, а мое внимание привлекла впечатляющая фильмотека, разместившаяся в бывшей пятой спальне. Из нее дверь вела в четвертую спальню, преобразованную в домашний кинотеатр с проектором и разворачивающимся экраном размером примерно десять на пять футов. Я осмотрел полки, занимающие другие стены.

Каким бы неряшливым ни был Фрэнк Чарлз в сексуальных связях, к своей коллекции фильмов он относился с мелочной дотошностью. Коллекция состояла из тысяч кассет и не меньшего числа собранных в углу коробок с DVD-дисками — вероятно, с записями более современных фильмов. Среди них я заметил еще не распечатанные.

Фрэнк Чарлз начинал мне нравиться. За то, что хорошо обращался с девушками и распределял свое отчаяние на многих так, что оно не могло никому сильно повредить. Но признаю, на мое мнение повлияло богатство классического раздела коллекции, составляющего большую часть фильмотеки. У него были собраны все киноленты Бертолуччи, Феллини, Трюффо, Олтмана.[52] Но больше всего меня покорило, что самыми затертыми коробками оказались четыре — с моими любимыми картинами — «Дорога», «Сатирикон», «Дети рая» и «Правила игры».

Если ты удивишься, фаранг, откуда у то ли профессионального сводника, то ли копа такой кинематографический вкус, отвечу: благодаря бывшему клиенту моей матери, французу, который, по совпадению, тоже носил фамилию Трюффо. Он научил меня многому. Когда ему было за семьдесят, у него, на нашу голову, случился инфаркт, и нам пришлось срочно уносить ноги в Бангкок. А мы только-только привыкли к тому, что ресторан «Максим» стал нашей ближайшей закусочной. Потом благодаря его урокам я писал рецензии на фильмы для «Тай рат» и таким образом еще начинающим полицейским зарабатывал крохи на жизнь.

Я просто не мог поверить, что у плохого человека может быть подобный вкус. Затем я наткнулся на порно и позвал Сукума.