Она поняла, какая это должна быть весть.

— А какую весть ты послал со своей мачты в ту ночь… первый раз… когда я…

— В ту ночь, когда я взял твою девственность?

Потянувшись, она ухватила мыло и стала намыливаться, сосредоточившись на облаках пены, которая клубилась вокруг душистого куска.

— Нет… не говори мне… Я не хочу знать, — пробормотала она.

Взяв ее голову в мокрые руки, он повернул ее лицом к себе и улыбнулся. Прежней нежной улыбкой, от которой его глаза казались такими чистыми и голубыми, что она могла бы утонуть в них навечно.

— С таким же успехом я мог бы выставить на вершине мачты свое сердце.

Откуда-то из глубины подала голос надежда, но Прю усилием воли заглушила ее. И без того голова идет кругом, поэтому не стоит цепляться за иллюзии.

Гедеон где-то на полках нашел мочалку и, забрав у нее мыло, начал тереть ей шею, плечи, руки. Взяв ее кисть, он намылил ее, потом сполоснул и поднес к своим губам. Когда он принялся обсасывать подушечки пальцев, Прю застонала, глубже погрузилась в ванну и закрыла глаза.

Минуту спустя в иллюминаторе блеснула молния, и где-то вдалеке заворчал гром. Не обращая внимания на грозу, Гедеон, уже весь промокший, опустил руки вниз и нашел ее груди, мокрые и скользкие от мыла. От его прикосновения соски встали пиками, и Прю почувствовала, что задыхается.

— Гедеон, по-моему, ты не должен так делать, — слабо запротестовала она.

Но когда он спросил почему, она не сумела придумать ни одной причины. И тогда его рука скользнула под водой вниз, погладила ее живот и обвела пупок, и снова сверкнула молния.

Прю вздрогнула и закрыла глаза. Бедра напряглись и снова расслабились, когда она ощутила его прикосновение внизу живота. Медленно-медленно, кончиками пальцев он расчесывал локоны в гнездышке между бедрами. Из-под опущенных ресниц она разглядывала его, дыхание с хрипом вырывалось из ее раскрытых губ.

Свет от лампы падал на его лицо, и соломенные волосы сверкали, как золотая ложка. Теперь подбородок у него был чисто выбрит. А шрам, ставший частью его мужской красоты, темнел на щеке. Ей хотелось поцеловать его. Ей хотелось расцеловать его всего!

— У тебя глаза стали совсем темными, Гедеон, — сказала она.

Его пальцы исследовали чувствительные складки ее женственности, и ее собственные глаза расширились.

— И твои тоже, моя маленькая, любовь моя.

— Гедеон, пожалуйста… — Она задыхалась. Прикосновениями такими воздушными, что ей казалось, сейчас она умрет, он нежно и непреклонно ласкал ее снова и снова, и она чувствовала, как раскрывается, наполняется жаром, болью, томлением… желание.

Она вскрикнула, и он вытащил ее из воды и прижал мокрую к себе. Положив ее на широкую кровать, он быстро сбросил одежду и лег рядом.

— Сумею ли я придумать красивые слова, которые должен говорить мужчина, добивающийся любви своей женщины? — шептал Гедеон. — Увы, все, что я могу придумать, — это накрыть тебя своим телом, быть внутри тебя, чувствовать, как твоя нежная плоть так крепко держит меня, что я теряю разум.

Голос звучал напряженно, будто он с трудом мог говорить. Для Прю его слова звучали как музыка. Сама она бы не смогла выговорить ни слова, даже если бы и знала, что сказать. Он наклонился над ней, одна его рука обхватила грудь. Яркие искры наслаждения пронзили все тело, Прю подняла голову и прижалась лицом к его груди, зачарованно наслаждаясь атласной, чуть влажной кожей, мягкими волосами и твердыми, как камень, мышцами.

Руки ее неуверенно принялись искать на груди маленькие коричневые шарики, которые уже давно завораживали ее. Она знала, что в этом месте он такой же чувствительный, как и она. Ей не пришлось долго ждать, потому что в тот момент, как ее пальцы нашли, что искали, он замер, у него тоже перехватило дыхание. Она почувствовала, как напряглись маленькие твердые самородки, и смело обхватила один из них губами.

Это было так, будто его ударила одна из молний, которые танцевали вокруг их маленького рая. Прю пришла в восторг. Ее руки устремились в дальнейшее исследование, двигаясь по линии шелковистых волос, которые разделяли его твердый, плоский живот.

— А-ах, любовь моя, ты посмела дразнить дьявола в его собственном логове, разве не так? — хрипло проговорил он, хватая ртом воздух, когда ее пальцы обхватили его затвердевшую мужественность.

И прежде чем Прю ответила на его вызов, он накрыл ее руку, еще крепче прижав пальцы к своей плоти, потом поднес их к губам и поднялся над ней.

Она была полностью готова для него, но все равно он медленно овладевал ею.

— Спокойнее, любовь моя, — шептал он, когда она подняла бедра, чтобы встретить его. — У нас впереди целая ночь и… целая вечность.

Но Прю было не до осмотрительности: возбужденная его искусными ласками, она вся трепетала и извивалась под ним, пока он не погрузился в жаркую влажную глубину. Выдохнув ее имя, он яростно двигался в ней, а она обвила ногами его бедра, пальцы впились в нежную, скользкую кожу плеч.

— Ты со мной, любовь моя? Поспеши… быстрее, быстрее… о-охх! — закричал он.

Охваченная раскаленным добела взрывом, затопленная валом наслаждения, она могла только обвиться вокруг него, не способная думать, потрясенная до самой глубины души…

Какое-то время спустя она проснулась, почувствовав свет. Холодный ветерок обдувал ее обнаженное тело. Шторм прошел, оставив после себя легкий освежающий дождь.

Гедеон приподнялся только для того, чтобы прикрыть их обоих легким покрывалом, и потом, прижимая ее к себе и покачивая легонько, сонно промурлыкал ей в ухо:

— Отдыхай пока, любовь моя. Шторм кончился.

Его любовь. Надо поверить в это, иначе нельзя. Теперь она знала, что не сможет выжить, если будет думать, будто он женился на ней из чувства долга.

Но то, что она только что пережила, было не «долг». И то возбуждение, которое она и теперь чувствовала в ущелье между бедер, не было долгом. И не долг двигал его рукой, когда он ласкал ее грудь.

— Спишь? — прошептал Гедеон.

Она пошевелила бедрами, придя в восторг от мгновенного эффекта этого движения, и притворилась, будто чуть похрапывает.

— Тогда я постараюсь не потревожить тебя, моя бедная, измученная малышка. — И не обращая внимания на ее бессознательное фырканье, он потянулся к ее бедру и, приподняв ляжку, просунул в расщелину свое колено.

Прю еще даже не поняла, как все произошло, когда обнаружила, что ее ноги переплелись с мужскими. Но когда она почувствовала, как его рука пробралась к ягодицам и ласкает ее в том особом месте, у нее перехватило дыхание и расширились глаза.

Он не сможет… он не будет… Он смог.

Когда на следующее утро Прю открыла глаза, солнце через иллюминатор заливало каюту. У нее болела каждая частичка тела. Но это была такая удивительная боль — томная, теплая, восхитительная. И Прю знала, что будет помнить ее до конца своих дней.

— Я хочу есть, — проговорила она, с удивлением обнаружив, что страшно проголодалась.

Гедеон, очевидно, встал намного раньше, потому что искупался, побрился и надел чистые брюки, но остался босым и без рубашки.

— Я вылил воду из ванны и снова наполнил ее. Но вода не теплая. Если ты покроешься гусиной кожей, я знаю одного франта, который согреет тебя.

Поднявшись на локтях, Прю улыбалась ему. Из какого-то глубокого колодца мудрости до нее дошло понимание, что это момент чистого счастья. И она ценила его. Будто на мимолетное мгновение поймала в ладонь золотой луч солнца.

— Прошлой ночью ты уже искупал меня. Теперь пришло время накормить. Если, конечно, ты не пытаешься уморить меня голодом, чтобы добиться покорности!

— Покорности? От тебя? — Гедеон отрывисто засмеялся. — Дорогая, боюсь, что мир еще не подготовлен к мягкой и покорной Хэскелл.

Поднявшись на колени, она потянулась к нему, и он подхватил ее, поднял на руки и, все еще смеясь, стал любовно раскачивать.

— Впрочем, пока кофе закипает, я мог бы попытаться зацеловать тебя до покорности, гммм?