Пройдя рощей довольно далеко, они почуяли жилье — то ли деревню, то ли хутор или корчму. За шумом деревьев послышались приглушенные человеческие голоса, мычание коровы, скрип колодезного журавля. И действительно: вскоре на расчищенной полянке показалась корчма — приземистый, подслеповатый дом с разворошенной соломенной крышей и плохо огороженным двором, в котором виднелся хлев для проезжих крестьянских телег и извозчичьих повозок, которые задерживаются здесь по надобности на день или на ночь. Корчму содержал еврей по имени Иехиел Триериер, коренастый человек с болезненными глазами, но с прекрасным зрением, позволявшим ему видеть свою корову, заблудившуюся в лесу или попавшую в гиблое место. Даже летом он носил ватные штаны, заправленные в сапоги. Его мед, а также блюда, которые он готовил, славились по всей округе — каждый, кто проезжал мимо, непременно заходил в корчму, где пахло кислым тестом, затхлой колодезной водой и домашней птицей, несущейся и высиживающей цыплят под полом.
Вот к этой корчме к концу дня подошли Лузи и Сроли — с побледневшими и немного запыленными от дороги лицами. Корчмарь принял их не за обыкновенных гостей, на которых можно нажиться, а за бедных странников, которые часто заглядывали к нему по пути — кто на день, а кто и на ночлег. Иехиел разбирал заложенные крестьянами вещи — свитки, тулупы, горой наваленные в темной боковой комнате, — и даже не оглянулся на вошедших, полагая, что ради таких людей не стоит торопиться бросать работу. Но затем, когда он внимательнее разглядел своих новых гостей и увидел высокого ростом Лузи в дорожном пальто и его товарища Сроли с торбой на двух лямках за плечами, Иехиел проникся к ним уважением. Он не стал ждать, пока к нему обратятся с обычной нищенской просьбой — разрешить им переночевать, а потер ладонями о ватные свои штаны и только потом поздоровался со Сроли, сунув ему руку. Хозяин вдруг почувствовал, что ему не только не придется трудиться даром и предоставлять этим путникам бесплатный ночлег, но, более того, он при желании сможет заработать на этих состоятельных постояльцах.
Сроли положил торбу на скамью. Покончив с церемонией приветствий, Иехиел собрался задать свои обычные вопросы: куда направляются путники и откуда они прибыли, — но Сроли предупредил его другим вопросом: что имеется из еды и питья и найдется ли для них двоих, для него и для Лузи, отдельная комната, где они могли бы пробыть столько времени, сколько им понадобится.
— Найдется, — ответил Иехиел.
Наступил вечер. Сквозь маленькие крестьянские окошки слабо проникали последние лучи заходящего за лесом солнца. Согбенная старушка, прислуга, вошла в дом с двумя ведрами воды, колыхавшимися на изогнутом коромысле. Прежде чем приступить к вечерним молитвам, Лузи и Сроли вымыли руки. В корчме зажгли коптилку, так как наружного света уже не хватало для освещения углов. Для новых гостей стол накрыли скатертью из грубого полотна, поставили стеклянную солонку, положили оловянные ложки и вилки и подали то, что заказал Сроли: ржаной хлеб, домашнее печенье и молоко.
Сначала корчмарь издали наблюдал за тем, как держался Лузи во время молитвы, а потом, за столом, уважение его к нему возросло. Перед сном Иехиел вышел на улицу и увидел Лузи, который стоял за оградой двора, глубоко задумавшись и обратив лицо к небу. Иехиел не понял, чего этот странный гость ищет или надеется найти в обыкновенном ночном деревенском небе.
Почтительное отношение хозяина к гостям не уменьшилось и на следующее утро, когда Лузи и Сроли после молитвы стали собираться в дорогу. Напротив, именно тогда, когда Лузи и Сроли должны были уходить и Сроли хотел расплатиться за еду и ночлег, Иехиел отказался взять деньги, как не взял бы их у известного праведника, если бы тот проездом остановился у него. Мало того, перед тем как распрощаться, он попросил у Лузи благословения, словно тот был настоящим праведником, — так делают жители сел, которые просят, чтобы праведник помолился за благополучный отел коровы или за то, чтобы лошадь не пала и чтобы дела в корчме шли хорошо.
Лузи исполнил просьбу Иехиела — поначалу с неловкостью, но потом с добродушной улыбкой мудреца, видящего перед собою мхом заросшего сельского жителя, верующего в то, во что верить не полагается. Распрощавшись с хозяином корчмы, Лузи и Сроли двинулись лесом дальше, вперед. Через несколько часов они дошли до опушки и увидели перед собою маленький заспанный поселок, состоявший из одной только улицы, по обе стороны которой тянулись дома. В поселке царила такая же тишина, как и в лесу, из которого они только что вышли. Лузи захотелось побыть здесь подольше. Они сняли жилье, и Лузи провел несколько дней в местной синагоге: утром за молитвой, а затем — за чтением фолиантов, как обычно. Потом они со Сроли снова отправились в путь и шли мимо городишек, существовавших со времен Богдана Хмельницкого, — таких, как Звиль, Корец, Анополь, Заславль.
Все время следом за Лузи шли какие-то неясные слухи, проистекавшие из города N. Одни истолковывали эти слухи к добру, другие — к худу. Чересчур набожные жители поселков и деревень, через которые проходили наши странники, держались от Лузи в стороне и даже хотели, чтобы он поскорее их покинул: мало ли что, а вдруг он и в самом деле такой, как говорят?.. Но другие — таких было большинство, — глядя на Лузи, не могли верить россказням и, уверенные в его правоте, утверждали, что этого человека лишь охватили сомнения и он желает изжить их вот так, скитаясь по свету, а слухи, которые следуют за ним, — ложные.
Так или иначе, но в то лето везде говорили о таинственном страннике, и даже когда наши путники попадали в такие места, где люди склонны были верить тому вздору, который рассказывали о Лузи, увидев его вместе со Сроли, несшим за плечами торбу, местные жители начинали испытывать к нему такое уважение, что и у самых заядлых фанатиков не только не хватало смелости бросить ему в лицо упрек, но и отважиться за глаза сказать о нем оскорбительное слово. Столь глубокое уважение Лузи внушал как своим единоверцам — евреям, так и неевреям, которые при встрече уступали Лузи дорогу, а потом, пропустив его, оборачивались и провожали его почтительным взглядом.
Так бывало, когда Лузи и Сроли в знойный летний день, в страдную пору, проходили через деревню: все крестьяне ушли в поле, в домах оставались лишь немощные старики и старухи. Путники просили воды испить, и им тут же с уважением подносили кружку. Хозяева просили их подождать, а сами уходили в садок за домом и приносили яблоко или грушу — только что с дерева, или темно-лиловые сливы, словно дымком подернутые, в миске с намалеванным на донышке петухом. «На здоровье!» — говорили доброжелательно крестьяне, глядя на запыленного и немного уставшего Лузи, вызывавшего у набожных людей такое же чувство уважения, какое они питали к странникам-богомольцам, ходившим от церкви до церкви, от одного славного монастыря до другого… Случалось также, что Лузи и Сроли приходили к вечеру в поселок, где жители справляли свадьбу. Новоприбывшие гости должны были прийти на торжество и поздравить жениха с невестой и всю родню. Когда бы они ни являлись — до венца или после, в самый разгар свадебного оживления, — их сразу замечали, шли к ним навстречу, приглашали к столу. И родня, и гости — все на минутку затихали и, глядя со стороны на Лузи, тихо спрашивали друг у друга:
— Кто этот человек? Неужели из тех, что побираются?
— Упаси Бог! — отвечали им те, кто уже слыхал о Лузи. — Ведь это же Лузи Машбер, тот самый, что ходит по нашему краю…
— Вот как!
Так бывало и вечером, и рано утром, когда Лузи и Сроли должны были покидать поселок, но, увидев свадьбу, направлялись в тот дом, где шло празднование, чтобы первое приветствие принести новобрачным и родне, как полагается. Как только люди замечали на пороге Лузи в дорожном пальто и Сроли с торбой за плечами, они освобождали им путь к жениху и невесте; потом, когда гости и даже музыканты прерывали игру и танцы, их приглашали к столу и просили отведать свадебных яств. Если путники отказывались, ссылаясь на то, что им пора в дорогу, хозяева упрашивали Сроли развязать торбу и пополняли ее содержимое печеньем, пряниками, пирогами и прочими лакомствами, а также жареным и вареным — этого хватало нашим странникам на день и больше.
