Они перешли в гостиную. Оттуда Чапмэн позвонил на работу и спросил, не отменена ли еще общая тревога. Ему ответили, что положение остается прежним, потому что рано утром в порт должен войти океанский лайнер, совершающий кругосветное путешествие, и руководство сил безопасности полагает, что именно он может стать объектом нападения террористов.

Они сели на банкетку и стали смотреть новости Си-эн-эн. После краткой сводки мировых катастроф Люси поставила классическую музыку, которая, как она знала, очень ему нравилась. Когда отзвучал ноктюрн Шопена, ее голова покоилась на плече Колина, и впервые за долгое время она ощутила, что страшное умственное и эмоциональное напряжение последних дней начинает спадать.

Она подняла голову и приникла к его губам. В голову ей пришла мысль о том, что хотя Колин мог прочесть и написать восемьдесят тысяч китайских иероглифов, целоваться он не умеет. Но его неловкость лишь обострила чувства Люси. Через какое-то мгновенье она отстранилась от него и, чтобы как-то разрядить обстановку, похвалила его одеколон.

Чапмэн выглядел слегка смущенным.

– Это лосьон после бритья. Я редко им пользуюсь.

– У него чудесный аромат. Что это?

– Джанни Версаче.

– Да? Но это очень дорогая фирма… Наверное, подарок от твоей девушки?

– Да нет, как бы тебе объяснить… На самом деле у меня очень давно не было никакой девушки.

Она погладила его рукой по щеке и улыбнулась.

– Ты его себе сам купил?

– Да.

– И когда это было?

– Ну… сегодня днем.

Она рассмеялась – не над ним, а вместе с ним.

– Ты знал, что все так будет?

– Нет, как-то не думал об этом… Давай считать, что так просто случилось. Я надушился Версаче, а ты поставила ноктюрны Шопена, которые всегда настраивают меня на романтический лад.

Они перешли в спальню. Колин уставился на кровать, и Люси объяснила, что постель служила нескольким поколениям ее предков. Это было массивное сооружение для курильщиков опиума с резными украшениями по красному и черному дереву. Она рассказала, что кровать так тяжела, что, когда двадцать лет назад ее вносили в дом, пришлось ее сначала разобрать, а потом – уже внутри – собрать заново.

Когда они раздели друг друга, Колин спросил:

– А опиум мы курить будем?

– Конечно, нет. Прежде всего, я бы никогда не предложила опиум старшему инспектору полиции, а кроме того, он ослабляет мужскую силу.

В искусстве любви Люси, несомненно, превосходила Колина. Его глаза и руки, постепенно спускаясь все ниже, ласкали ее стройное тело, в молчаливом изумлении, пока не дошли до тонкой полосы шелковистых волос, ведущей вглубь ее бедер. Она мягко направляла его голову именно в том направлении, как бы подталкивая его губы к поцелую. Тело Колина изнывало от нетерпения. Он быстро и прерывисто дышал. Она скользнула под него, направила его в себя, и уже через несколько минут он глубоко вздохнул, освободившись от переполнявшего его желания.

Она не была раздосадована. Женское чутье подсказывало ей, что он давно не был с женщиной – несколько недель или даже месяцев. Колин, наоборот, страшно расстроился. Она смогла найти нужные слова, чтобы успокоить и подбодрить его, потом выскользнула из кровати, прошла в ванную, включила горячую воду, смочила ею небольшое полотенце, вернулась в спальню и аккуратно протерла им у него в паху.

Они лежали рядом, и когда она уже почти заснула, он прошептал ей в ухо на кантонском диалекте:

– Я люблю тебя…

Ничего не ответив, она легонько коснулась губами его щеки.

Люси проснулась через три часа. Голова ее покоилась на его груди. Она взглянула на стол, где в кобуре лежал его револьвер. Он показался ей совершенно нелепым – Люси просто не могла себе представить Колина стреляющим, как не могла вообразить его в роли своего любовника. Вместе с тем она совершенно не жалела, что лежала в его объятиях. Люси ощущала к нему не столько любовь, сколько теплое чувство благодарности. Утром она улетит в Зимбабве и, возможно, никогда не вернется обратно. Может быть, судьба пошлет ей новую жизнь.

Подумав о судьбе, она улыбнулась сама себе. Несколько раз они с Колином говорили на эту тему, которая его очень интересовала, и он прекрасно разбирался в бесчисленных приметах и верованиях, господствовавших в китайском обществе как в древности, так и в наше время. Он понимал, что когда-то все это могло влиять на жизнь бедняков, но совершенно не допускал воздействия этих суеверий на судьбы современных высокообразованных китайцев. Она попыталась ему объяснить, что совершенно независимо от того, насколько образованным в западных традициях был китаец, он все равно всегда хранил в душе древние предрассудки. Ее отец был большим ученым, получил самое современное западное образование и тем не менее при строительстве этого дома он пригласил эксперта по Фэн Шуй, который вместе с архитектором и еще двумя людьми сделали все необходимое, чтобы духи были благосклонны к его обитателям.

Тогда Колин улыбнулся, удивленно покачал головой и спросил:

– Неужели ты тоже во все это веришь?

– Конечно, и даже очень. Я верю в то, что духи определяют судьбу всех нас.

Десять минут спустя хлопнуло окно – через десять минут после полуночи. Свет все еще был зажжен, а глаза ее – открыты. Люси увидела, как в комнату влетел черный, продолговатый предмет, и поняла, что это граната. Она ударилась о дальнюю стену, упала на ковер и закатилась под кровать.

Люси почувствовала, как тело Колина рядом с ней резко дернулось, массивная кровать поднялась в воздух и опрокинулась от взрыва. Оглушенная, она лежала на ковре, а Колин уже через какую-то долю секунды вскочил на ноги, схватил со стола пистолет и толкнул ее на пол, за кровать, у которой оторвало одну ножку. За первой гранатой последовали еще две. Одна разорвалась осколками. Люси ощутила острую боль в руке и услышала, как застонал Колин. Разрыв второй гранаты сопровождался ярким белым пламенем, ослепившим ее на несколько секунд. Она услышала другие взрывы, раздавшиеся в соседних помещениях дома, потом голоса, говорившие на кантонском наречии.

Чапмэн стоял нагой у разбитого окна, в руке его поблескивал быстро стрелявший револьвер. Дверь комнаты резко распахнулась, Чапмэн наклонился и обернулся. В проеме стоял одетый в черное китаец с пистолетом-автоматом. Фосфорная граната все еще давала слабый свет. Глаза китайца бегали по комнате в поисках мишени.

Из-за его спины появился второй бандит, также одетый в черное, с таким же оружием в руке. Чапмэн, стоявший рядом с Люси, выстрелил, и один из налетчиков отлетел за дверь. Второй бандит выскочил в коридор вслед за первым. Потом, как в кадрах замедленной съемки, она увидела, что Колин отбросил пустой револьвер к двери, обнял ее и крикнул:

– Беги!

Он поднял ее на руки и со всех сил скинул в пустой оконный проем. Когда она катилась по лужайке, из спальни донесся сухой треск автоматной очереди. Слева от нее на земле лежал еще один одетый в черное китаец. Он стонал, вцепившись руками в живот. Люси оглянулась на окно спальни и увидела лицо Колина, перекошенное агонией.

– Беги! – снова крикнул он.

Потом, когда спину ему прошила еще одна очередь, голова его задралась от боли, тело перегнулось через усыпанный осколками стекла подоконник, и она увидела, что вся его спина залита кровью. Услышав крики людей, доносившиеся из дома и сада, Люси бросилась бежать, но, почувствовав, что быстро бежать не может, остановилась около бассейна, как раз перед сооружением, прикрывавшим устройство для очистки воды. Девушка открыла ветхую деревянную дверцу, забралась внутрь, спряталась между оранжевым фильтром и насосом и тихонько прикрыла за собой дверцу.

Крики продолжались еще минуты две, потом из дома донеслись звуки еще нескольких взрывов. Она подвинулась к двери и посмотрела в щель между досками. Кроме языков пламени, ничего больше ей разглядеть не удалось. Люси слышала лишь треск пламени, рев автомобильных двигателей за воротами и звук удалявшихся машин.