— Квентин рассказал мне о вашей потрясающей Розалинде в «Как вам это понравится», хотя это был всего лишь школьный спектакль.

Гвин поразилась, как все внутри у нее вскипело от небрежного замечания, но улыбнулась в ответ.

— Я удостоилась чести работать с замечательными детьми…

Сьюзен начала рассказывать о своей работе над новым шоу, о своей интерпретации роли и о том, чего она ждет от остальных актеров. Пока она говорила, Гвин украдкой осмотрела комнату. Высокий потолок. Шкафы с книгами. Картины на стенах — в основном модернизм. Среди них — работа одного из художников, которая висела в той галерее в Сохо, где она недолго работала. Многообещающий, активно рекламируемый и не дешевый даже на этом этапе своей карьеры живописец. Два широких и высоких окна, обрамленные зеленым бархатом, предлагали открытый вид на Центральный парк и позволяли видеть гораздо больше неба, чем наблюдает большинство ньюйоркцев. Дорогая мебель была расставлена без системы, что создавало впечатление небрежности. Вероятно, какой-то дизайнер потратил много часов, чтобы добиться этого, и получил немало баксов.

Выглядит интересно, решила Гвин. Но не в ее вкусе.

Большой мраморный обеденный стол нелепо стоял в центре комнаты, вокруг располагались разностильные старинные стулья и кресла. Гарри Саймон, режиссер шоу, попросил Гвин сесть с ним к столу и протянул ей сценарий с извинениями, что ей приходится читать без подготовки…

Гвин едва не рассмеялась: она не могла припомнить, когда ей в последний раз давали сценарий заранее.

— Сцена, которую я попрошу вас прочитать, начинается на странице двадцать три; беседуют Лила, ваш персонаж, и Мария, ее мать. Вы скажете, когда будете готовы.

Сцена оказалась длинной, почти десять страниц. Гвин перелистала их, чувствуя, как ускоряется биение сердца. Да, сценарий очень неплох. Потрясающе смешно. Замечательная роль, судя по отрывку. Кровь застучала в висках, когда она поняла, насколько это хорошо и как ей повезло, что она сидит здесь. Такой шанс выпадает раз в жизни.

И этот шанс дал ей Алек.

С улыбкой, которая вдруг показалась ей чужой, она дала режиссеру сигнал, что готова.

Она прочла роль так, как никогда не читала раньше. Слова лились столь естественно, будто она сама их написала. Еще никогда Гвин не чувствовала, что роль так подходит ей.

Ее энергия и энтузиазм заполнили пустоту большой комнаты. Она заметила, что остальные присутствующие тоже увлеклись происходящим. Когда сцена закончилась, Гвин не сразу подняла глаза, дав время образу соскользнуть обратно на страницы сценария. Но едва она позволила себе встретить взгляды остальных, широкая улыбка расплылась по ее лицу.

— Кто ваш агент? — спросил режиссер.

Ей пришлось признаться, что агента у нее нет. Пока.

— Нет проблем, — вмешалась Сьюзен Махони, взмахнув рукой. — Я представлю ее Сэмми.

Не смея надеяться, Гвин перевела вопросительный взгляд с актрисы на режиссера.

Саймон обвел глазами остальных. Все кивнули. Он протянул ей руку.

— Если вы хотите эту роль, она ваша.

После двух лет неудач — бам!

Она не помнила, что говорила, но искренне надеялась, что слова вежливой благодарности были произнесены. Актриса предложила ей чаю, однако Гвин отказалась. Она была слишком возбуждена и потом все же не принадлежала к кругу этих людей. Сидеть в непривычной обстановке, жевать экзотическое печенье и пить чай… Нет, спасибо.

Гвин тепло поблагодарила всех и позволила той же самой горничной проводить ее к двери. Она не стала вызывать лифт и спустилась по полированной деревянной лестнице, устланной плюшевыми коврами, с резными перилами; пересекла внутренний дворик, прошла сквозь чугунные ворота и оказалась на Семьдесят второй улице.

Закинув на плечо сумку, Гвин согнулась навстречу порывам ветра и подстроила шаг под толпу других прохожих, куда-то спешащих этим зимним днем. Без особого удивления она поняла, что справилась со своей задачей лучше, чем могла мечтать.

И, сделав это, попала… в тупик.

Она остановилась так внезапно, что какой-то прохожий налетел на нее, обругал и продолжил свой путь. Через секунду Гвин тоже двинулась к исписанному граффити автомату на углу. Молясь о том, чтобы телефон работал, она отыскала в сумке четвертак и набрала номер своей подруги в Бруклине.

— …Понимаю, что это звучит глупо, Триш, — кричала она сквозь шум улицы, заткнув пальцем ухо. — Но не сделать это — еще глупее… Слушай, я не могу больше говорить, у меня осталось сорок пять минут, чтобы успеть на поезд, а иначе мне придется ждать до трех утра… Да, спасибо. Пока!

Должен быть какой-то выход, думала она, пока поезд подземки, скрипя и шатаясь, полз по своим рельсам. Имея в запасе только двадцать минут, Гвин вышла на Тридцать четвертой улице, пронеслась вверх по лестнице и влетела вмрачное здание вокзала. Прижимая к себе сумку, она бросилась через вестибюль к билетным кассам, пробираясь сквозь толпу с точностью опытного хоккеиста.

— Гвин!

Она не обернулась. Наверное, кто-то из знакомых. Сейчас на это нет времени. Внезапно ее схватили за локоть и повернули к себе, едва не вывернув плечевой сустав.

— Сверчок! Остановись же!

— Алек? — Она моргнула, словно ожидая, что мираж растает. — Как ты?.. Откуда? Почему?

— Я только что приехал из Лейквуда. И сразу позвонил Триш. Она сказала, что ты поехала сюда. — Он погладил ее плечи. — И объяснила — зачем. Еще немного, и я упустил бы тебя.

— О нет… — сказала она, чувствуя, что у нее дрожат колени. — О Боже, нет!

Затем непонятно откуда нашла в себе силы и шлепнула его сумкой по руке выше локтя.

— Ой! За что?

— Эй, леди, — прорычал низкий голос откуда-то сбоку, — этот парень, что, пристает к вам?

— Что? Нет-нет, все в порядке. — Она провела рукой по волосам и бросила слабую улыбку своему непрошеному защитнику. — Это мой старый возлюбленный.

Мужчина поднял руки и отступил назад.

— Ага, знаю, так бывает. Извините.

— Старый в смысле возраста или в смысле бывший? — услышала она над своим правым ухом, когда потенциальный защитник исчез в толпе.

— Просто это первое, что пришло мне в голову, — пробормотала она. Потом внимательно всмотрелась в его лицо. — Ты на самом деле здесь?

— На самом деле, — подтвердил он, потирая ушибленную ее сумкой руку.

Рой вопросов кружился в ее голове, но наружу вырвался только один:

— Почему?

— Потому что я люблю тебя, — сказал он, гладя ее по щеке.

Если бы в этот момент обвалился потолок, она бы не заметила.

— Правда?

— Похоже, так.

Она упала лбом ему на грудь, наслаждаясь прикосновением его губ к своим волосам, его рук, ласкающих под пальто ей спину. Приподняв голову, она сказала:

— Ну раз уж наступило время признаний… Я люблю тебя еще с тех пор, когда была девчонкой, которая ничего в этом не смыслит…

— Знаю, — негромко сказал он.

Гвин отстранилась назад.

— Знаешь? С каких это пор?

— С тех пор, как твой дед влепил мне между глаз за то, что я сам давным-давно об этом не догадался.

У нее перехватило дыхание. Ладно, с Поппи она разберется потом.

— В любом случае, я именно поэтому бежала на поезд. Чтобы уехать домой. Потому что… потому что я не хотела, чтобы это закончилось.

На губах Алека играла улыбка.

— Правда?

Она вытерла нос рукавом, как шестилетняя девчонка.

— Да. Правда.

Кто-то врезался в них, сильнее толкнув ее в объятия Алека.

— Так как прошло твое прослушивание?

— Прослушивание?

— Ну да. — Его брови приподнялись над очками. — Прослушивание.

— Ах, прослушивание. Оно прошло хорошо. Мне предложили роль. Но, — она повысила голос, чтобы перекричать объявление об отправлении поезда, — я не уверена, что соглашусь.

— Что ты сказала? — прокричал он.

Голос диктора умолк. В наступившей относительной тишине, среди тысяч людей, снующих в спешке вокруг них, она спокойно повторила:

— Я сказала: не уверена, что соглашусь.