— Наконец-то, — пробормотала Лави, поднимаясь на ноги. Попросив Ванессу разбудить Сэма, она повернулась к Мэгги. — Я так устала, что едва стою на ногах.

Ребенок лежал у нее на плече, как куль с мукой.

— Хотите, я уложу малыша? — предложила Мэгги, тронув нежную детскую ручку.

— Нет, спасибо, — прошептала Лави. — Он уже отключился. Я переодевала его полчаса назад, так что сейчас просто сниму с него ботинки и брошу в кровать как есть. — Она повернулась к мужу. — Грег, дорогой, государственные проблемы подождут до завтра, хорошо? Идем спать.

После того как семейство было отправлено наверх, Мэгги прошлась по вестибюлю, совершая ежевечерний ритуальный обход. Она нашла вязальный крючок Виолы, который застрял в диванной подушке, курточку малыша, упавшую за кресло, ламинированную закладку для книг с красной кисточкой на конце на подлокотнике кресла, где сидела Мирта. И, наводя порядок, все время чувствовала на себе пристальный взгляд Ангуса, от которого ей стало немного не по себе. В какой-то момент она даже сердито сверкнула глазами в его сторону. Он вздрогнул, словно внезапно проснувшись, и перевел взгляд на тлеющие угли камина.

Размышляя над странным поведением старика, она подошла к входной двери и подняла со столика старый пожелтевший блокнот, на котором что-то было написано рукой Гвин. Список неотложных дел. Мэгги удивленно приподняла бровь: только человек, которому не все равно, мог составить подобный план.

— Что это вы там нашли? — спросил Ангус.

Видимо, камин не надолго смог удержать его внимание.

— Так, ничего. Гвин что-то записала для себя. Может быть, телефонное сообщение. Нас это не касается. — Положив блокнот туда, где он лежал, Мэгги прошла в центр комнаты, чтобы еще раз проверить, все ли в порядке. Заметив, что Ангус продолжает наблюдать за ней, она бросила ему через плечо: — Шли бы вы спать.

На столике рядом с настольной лампой лежала аккуратная стопка книг в мягких обложках, которые складывала здесь Мирта. Быстро просмотрев корешки, Мэгги решила, что для нее ничего интересного тут нет. Она любила детективы, особенно одну из серий.

— Я сам знаю, когда мне ложиться спать, — ответил Ангус. — Склонившись на бок, он постучал трубкой о край хрустальной пепельницы, вытряхивая пепел. — Нечего обращаться со мной, как с ребенком.

Мэгги устремилась к нему и схватила теперь уже грязную пепельницу, как ястреб подхватывает зазевавшегося цыпленка.

— Если вы перестанете вести себя подобно ребенку, я перестану так с вами обращаться.

Глаза такого цвета, какой бывает у толстой глыбы льда, пристально посмотрели на нее. Кончики усов дрогнули.

— Знаете, в чем ваша проблема, Мэри Маргарет?

Мэгги подошла к стойке и положила на нее детскую куртку, крючок и закладку, но не пепельницу. Куртка соскользнула на пол. Мэгги с пыхтеньем наклонилась поднять ее, держа при этом пепельницу так, чтобы не рассыпать содержимое. Прядь волос упала ей на лицо, щекоча нос. Она вдруг смутилась, сама поражаясь своему смущению. Потом неловко выпрямилась, дважды чихнула и откинула волосы назад.

— Кроме вас, хотите сказать?

Она повернулась к стойке, не желая, чтобы Ангус заметил ее покрасневшее лицо. От чего оно покраснело, от наклона или от смущения, она сама не знала. Он либо не услышал ее слов, либо сделал вид, что не слышит. Поскольку слух у него был необыкновенно острый, Мэгги склонялась в пользу второго предположения.

— Ваша проблема, Мэгги, в том, что вы слишком много беспокоитесь о других и совсем не думаете о себе.

Неожиданная нежность в его словах заставила женщину резко повернуться, так что содержимое пепельницы высыпалось на пол. То, что она прочла в глазах Ангуса, изумило и смутило ее. Ей даже показалось, что эта искренняя забота — не просто забота хозяина о наемном работнике. В ней было нечто… личное.

Нет, просто я слишком устала за сегодняшний день, решила она. Или у меня закружилась голова от резкого наклона.

— Что это вы там бормочете, Ангус Робертс?

— Вы слышали. — Он взял свои костыли и поднялся на ноги. — Двадцать лет я наблюдаю за вами и вижу, как вы хлопочете здесь, будто наседка, и никогда не находите минутки для себя. Я всегда хотел знать, довольны ли вы по-настоящему своей жизнью, Мэгги. И чем бы могли заниматься, если бы не заботились так много о других.

Проковыляв несколько шагов, он остановился в полутора метрах от нее. Их взгляды встретились. Но экономка спокойно отвела свой, переведя внимание на опустевшую пепельницу в руке.

— Во-первых, — сказала она, с недовольством ощущая странную хрипотцу в голосе, — я никогда не считала, что пренебрегаю собой, так что можете не волноваться на этот счет. — Все было не совсем так, но ей некого было винить, кроме себя самой, в том, что она не брала положенных ей выходных дней и отпусков. — И вы можете не думать больше о том, довольна я или нет. Если бы я не была довольна жизнью, то не провела бы здесь двадцать с лишним лет. А кроме того, — продолжила Мэгги, — хлопоты по хозяйству — часть моих обязанностей. Я всегда стремилась создать в этой гостинице домашнюю обстановку, которая так нравится усталым путешественникам.

— Может быть, отчасти это так. Но когда вы собираетесь начать свою собственную жизнь, Мэгги? Ответьте мне.

— Я… я… — Она запнулась. Попыталась сосредоточиться. Никогда в жизни она не испытывала затруднений с речью. И не допустит этого сейчас, даже под натиском вопросов Ангуса. — Как вы знаете, эта гостиница и есть моя жизнь. Если вы намекаете, будто я что-то упустила в жизни, то напрасно тратите слова.

Резиновые наконечники костылей глухо стукнули по полу. Ангус подвинулся ближе.

— И вы никогда не задумывались, — тихо проговорил он, — что жизнь может дать что-то еще?

Она не знала, что ответить. Не знала, какого ответа он ожидает. Он стоял на костылях, слегка наклонившись вперед, чтобы удержать равновесие, высокий, все еще широкоплечий и крепкий. Его седые волосы, сейчас вымытые и причесанные, блестели в свете ламп. Мэгги недовольно поймала себя на безрассудных мыслях, которые, как она считала, были давно похоронены и забыты. Когда много лет назад она пришла работать к Робертсам, Ангус был счастливым в браке человеком. Мэгги сразу отмела в сторону то влечение, которое вызвал у нее столь красивый и обаятельный мужчина. И убедила себя в том, что все это — лишь ненужные фантазии одинокой старой девы. А поскольку она искренне привязалась к Эйлин, жене Ангуса, и к их осиротевшей внучке, ей было совсем нетрудно обуздать свое сердце.

Ангус овдовел без малого три года назад. Но Мэгги сейчас было уже шестьдесят девять. Время для подобного рода глупостей прошло. А потому она не видела никаких причин давать своему сердцу свободу… Но тут ей в голову пришла другая мысль, и ее глаза удивленно округлились.

— Ангус, вы пытаетесь подготовить меня к чему-то очень важному?

— Возможно, — сказал он с нарочитой загадочностью на лице. — Жизнь меняется, Мэгги. — Он вздохнул. — То, что когда-то имело значение, теперь стало не важным. А то, о чем я никогда раньше не задумывался, приобрело неожиданный смысл.

Мэгги совсем не была настроена разгадывать загадки на ночь глядя. О чем это он говорит?

О гостинице. Конечно же. Больше нет смысла цепляться за нее. Теперь, когда приехала Гвин и начала подталкивать деда к тому, чтобы продать ее… Впрочем, рано или поздно это должно было случиться, разве не так?

Он заговорил о ее собственной жизни. Он имел в виду ее жизнь — без гостиницы.

Ну что же… Он прав. Жизнь меняется, хотим мы этого или нет. Собственно, они с Алеком не раз обсуждали это в последние несколько месяцев. Так продолжаться не может. После смерти Эйлин Робертс гостиница — и Ангус — на глазах у Мэгги постепенно катились вниз. Правда, у нее теплилась слабая надежда, что Ангус не сдастся, вновь обретет присущий ему энтузиазм. Или, может быть, Гвин изменит свое решение…

Как будто Гвин Робертс хоть когда-то меняла свое решение. Она не делала этого даже ребенком, так чего же ждать от нее сейчас? Особенно после ее заявления, что она снова возвращается в Нью-Йорк. Нет, Гвин бредит театром и совсем не склонна заниматься гостиницей.