Старик, ковыляя, приблизился.

— Мое почтение, леди, — сказал он.

В ответ на его неуклюжую попытку поклониться Виола снова хихикнула, а Мирта удивленно приподняла бровь. Дед широко улыбнулся малышу. А тот улыбнулся ему в ответ, показав полдюжины мелких детских зубов. Гвин переводила взгляд с одного на другого, не веря своим глазам.

— Не хочешь присесть, Поппи?

— Да. Вот сюда. — Он кивнул в сторону кресла, которое стояло у камина. Но когда Гвин попыталась ему помочь, рявкнул: — Сам справлюсь. Я не такой беспомощный, как ты думаешь.

— Ты просто старый упрямец, — мягко возразила Гвин, помогая ему опуститься в кресло. — Теперь я понимаю, о чем говорила Нана, — пробормотала она ему на ухо, так чтобы пожилые дамы не услышали.

Поппи бросил на нее быстрый взгляд.

— О чем это ты? Не припомню, чтобы твоя бабушка жаловалась.

— Разумеется, нет, Поппи, — сказала Гвин, подвигая ближе обтянутую красной кожей скамейку, чтобы он мог положить на нее сломанную ногу. — Какой ей был смысл жаловаться тебе на тебя самого? — Она приподняла его ногу и подложила под щиколотку подушечку. — Но, поверь мне, и Мэгги, и Алек, и я наслышались много чего.

— И что же она говорила? — спросил Поппи, наклоняя голову, чтобы заглянуть в лицо хлопотавшей над его ногой внучке.

Она рассмеялась и выпрямилась.

— Ну первое, что приходит в голову, это «старый дурак».

Поппи поерзал в кресле и скривил лицо. Гвин догадалась, что причина его недовольства — не только физические страдания. После недолгого колебания она положила руку ему на плечо и спросила:

— С тобой все в порядке?

— Переживу, — помолчав, сказал он, потом вдруг улыбнулся ей неожиданно широкой лучезарной улыбкой. — По крайней мере, у меня хватит сил, чтобы досаждать тебе еще пару лет. Подай-ка мне вон ту подушку, — попросил он, махнув рукой на стопку подушек на соседнем диване.

Гвин взяла подушку и бросила ему на колени.

— Говоришь, еще пару лет? Увы, меня не будет рядом, чтобы доставить тебе это удовольствие.

Улыбка исчезла с его лица. В голубых глазах старика промелькнула боль. Боль, не связанная со сломанной ногой. Но когда Гвин открыла рот, чтобы извиниться, он остановил ее взмахом руки.

— Забудь об этом, — тихо сказал он. — Как ты мне сказала? Это твоя жизнь. Просто иногда бывает тяжело… — Он оставил фразу висеть в воздухе и, не дожидаясь реакции Гвин, переключил внимание на малыша. — Так кто этот парнишка?

Неужели он действительно устал от борьбы? И эта мягкость в голосе… Гвин не могла вспомнить, когда она в последний раз слышала в речи деда такие интонации. Во всяком случае, по отношению к ней. И кто в этом виноват?

Она перевела взгляд на малыша, который теперь улыбался ее деду так, будто это был его старый приятель.

— Его зовут Коди Филипс, — сказала она, удивленная хриплостью своего голоса. — Остальные четверо членов этой семьи ужинают на кухне у Мэгги. Но это еще не все, — добавила она с хитрой улыбкой. — Они остаются на ночь.

Белые брови поползли вверх, и Гвин поняла, что перед ней человек, который гораздо больше похож на прежнего деда, которого она помнила. Он был чисто выбрит, причесан, а джинсовая рубашка возвращала часть голубизны выцветшим глазам. Неудивительно, что сестры-близнецы захихикали.

— Неужели? — переспросил дед.

— Абсолютно точно.

— Боже мой… — Вот все, что он смог проговорить. Затем, к изумлению Гвин, протянул руки к малышу. — Коди?

Малыш улыбнулся еще шире и сделал несколько шагов вперед, но споткнулся, сел на пол и заплакал.

— Ну что за шум, — ласково проговорил дед. — Давай, девочка, подай-ка его мне.

Гвин остановилась над плачущим ребенком, не зная, с какой стороны подступиться к нему.

— Господи, Гвин, — не выдержал дед, — просто возьми его на руки!

Она наконец неловко подхватила малыша под мышки и осторожно посадила на колени к Поппи. Плач тут же смолк.

На глазах у Гвин произошло чудесное превращение. Ворчливый старик, с которым она столько лет буквально грызлась, сейчас совершенно размяк и ласково ворковал с незнакомым ему ребенком. Гвин осторожно присела на подлокотник кресла и начала шевелить рукой перед Коди. Тот немедленно схватил ее палец и попытался подтащить его ко рту. Неожиданно для себя Гвин рассмеялась.

— Может, когда-нибудь и у тебя будет такой? — с надеждой в голосе проговорил дед.

— Я пока не думала об этом, Поппи, — ответила Гвин с нарочитой небрежностью. — У меня еще куча времени впереди.

Впрочем, не так уж и много. В недалеком будущем она уже не сможет ссылаться на свою молодость, чтобы уклоняться от подобных разговоров. Но пока что этот аргумент действует, и это главное.

— Слышишь, что говорит эта глупая девчонка? — сказал Поппи, обращаясь к малышу. — Она предпочитает выступать на какой-то там сцене, вместо того чтобы подарить мне правнука.

Гвин решила, что лучше сменить тему. Почему бы, к примеру, не сказать сейчас деду, что она уезжает не так скоро, как он думает?

— Поппи… — Он вопросительно приподнял бровь. — Я приехала не только на день Благодарения. Я останусь здесь еще на некоторое время.

— Да. Я уже знаю, — сказал старик, строя малышу рожицы.

На этот раз вверх поползли ее брови.

— Что? Откуда?

— От Мэгги. Не сердись на нее. Она думала, что ты мне уже все рассказала.

— Что рассказала?

— Что ты потеряла работу и у тебя кончились деньги.

Она ожидала еще что-нибудь вроде: «Я же говорил, что все это дурацкая затея». Но дед не сказал ничего такого. Вместо этого он задумчиво произнес, обращаясь как бы к малышу:

— Я рад, что ты дома, Гвин. Неважно, надолго ли ты почтила нас своим присутствием. Главное — что ты дома.

Мэгги взмахнула простыней над кроватью и, поджав губы, проследила, чтобы белоснежное полотнище послушно легло на место. Когда-то все семь номеров гостиницы были постоянно заняты постояльцами и они держали горничную. А в отсутствии горничной Мэгги сама делала все, что нужно и когда нужно. Она и сейчас не стала бы просить помощи, но Гвин догадалась, что в десять вечера, после долгого трудового дня, у женщины, которой уже стукнуло шестьдесят, силы уже на исходе.

— Приятный мужчина, правда? — сказала Мэгги, умело подтыкая края простыни под матрац.

— Кто? — спросила Гвин, доставая свежую наволочку.

— Этот мистер Филипс.

— Вы говорите о том мистере Филипсе, у которого жена и трое детей и который сейчас внизу слушает разглагольствования Поппи?

— О нем самом.

Придерживая подбородком подушку у груди и натягивая на нее наволочку, Гвин попыталась улыбнуться.

— Вы слишком долго торчите в этой глуши, Мэгги Магир, — пробормотала она.

— Сама знаю. — Экономка взяла у Гвин подушку с надетой наволочкой и со вздохом положила на место. — А ты видела, как он относится к своим детям? Настоящий отец.

Гвин внимательно посмотрела на Мэгги. Экономка никогда не была замужем, и Гвин всегда считала, что та вполне довольна своей жизнью. Но сейчас она заметила нотку грусти в голосе этой пожилой женщины.

— Они не просили подбросить дров в камин?

— Нет, не просили. Он сказал, что он историк, пишет учебник. А она врач. Только что получила должность заведующего в ортопедическом отделении больницы, поэтому они сюда и переезжают. Девочка учится в школе. Бедная овечка.

— Бедная овечка? — Гвин удивленно подняла глаза.

— Болезненно застенчива. Пока девочка была в ванной, ее мать рассказала мне, что она перепробовала все, чтобы вытащить ребенка из скорлупы, но пока что ничего не помогло. Учится хорошо, но не может отвечать перед классом. Ты можешь такое представить?

Нет, такого Гвин представить себе не могла. Хотя она нервничала перед каждым прослушиванием или выступлением, ей всегда нравилось быть на людях. Школьницей она нередко устраивала импровизированные представления для гостей прямо в вестибюле гостиницы и, не смущаясь, громко распевала песенки.