Вдруг его внимание привлекла витрина мебельного магазина. Он посмотрел на часы. Еще нет девяти. А магазин открывается в десять. Замечательно. Он свернул налево, потом еще налево, проехал до ближайшего перекрестка и остановился. Достаточно близко, чтобы быстро добежать, достаточно далеко, чтобы не заметили и не запомнили.
Он надел плащ, проверил, на месте ли фонарик, взял с заднего сиденья свой верный ломик.
Ему повезло: пока он шел к служебному входу магазина, улица оставалась пустынной. Ему опять повезло, когда он подошел к нужной двери: она была не металлическая, а деревянная. На ней поблескивал хилый замок — одно название, а не замок.
Он просунул ломик в замок и нажал. Не сразу, но дверь все-таки поддалась.
Он проник внутрь. Вместе с ним в помещение ворвался свежий влажный ветер, потревожив бумаги, лежавшие на столе у дальней стены. Пахло плесенью. У ближайшей стены скопилось немало мышиного помета. Все приметы говорили о том, что это подержанная мебель, никому не нужная, кроме мышей.
Очень осторожно он открыл следующую дверь. Там висела тишина, нарушаемая только его дыханием, участившимся от предвкушения скорого пожара. Он чувствовал, что вдохновение уже готово вернуться к нему.
В комнате он увидел керосиновый примус и канистру, как оказалось, почти полную. Как ему сегодня везет!
За другой дверью был склад. Там было темно, но он не стал включать фонарик, предпочитая ориентироваться по слабому свету, идущему из оставленной открытой двери. Это был не склад, а мечта поджигателя: деревянная мебель стояла вплотную друг к другу, даже на полу было чем поживиться огню: под ногами шуршал использованный упаковочный материал. Столы, стулья, полки, кровати, диваны… Как хорошо будет гореть!
— Слава тебе, Господи! — сказал он.
Вдруг заскрипела какая-то дверь. Он отпрыгнул и спрятался за шкаф. Дверь открылась, и полоска света упала прямо на то место, где он только что стоял. Злоба стала расти в нем, черная и колючая.
Сволочь! Это все из-за нее! Да, пока она жива, не видать ему удачи…
В дверном проеме появилась тень, загородившая собою почти весь свет.
— Кальвин, это ты?
Голос выдавал преклонный возраст говорившего.
— Я слышал, как ты возился с дверью. Что, опять не мог открыть?
Огнепоклонник задержал дыхание и стал лихорадочно соображать, перебирая в уме разные варианты.
Человек сделал несколько шагов вперед.
— Кальвин, ты здесь? — еще раз громко позвал он, а потом добавил тоном ниже: — Где этот проклятый выключатель?
Все варианты отступили перед одной железной необходимостью. Он осторожно опустил канистру на пол и стал подкрадываться к старику, прячась за шкафами. Его резиновые подошвы ступали мягко и бесшумно.
Он сильно ударил сторожа по затылку. Тот стукнулся о стенку лбом, тихо охнув, отскочил от нее, как резиновый мячик, и упал навзничь.
Огнепоклонник наклонился и пощупал пульс. Пульс был, хотя слабый и неровный. Он перешагнул через затихшего старика и стал шарить по стене в поисках выключателя. Потом, обнаружив, щелкнул им. Яркий свет залил помещение склада.
Старик не был похож на его деда. Тот был крупным, крепким. А этот мелкий, плюгавый, кожа да кости. Кровь из кривого разбитого носа заливала нижнюю часть его лица, окрашивая челюсти в алый цвет. Лоб тоже пострадал, из ссадины кровь стекала на виски, скапливалась на бровях, но глаз еще не заливала. Полуоткрытый рот показывал ряд желтых зубов заядлого курильщика.
— Эй ты, пердун старый, — сказал Огнепоклонник. — Попался ты мне под руку. Не повезло тебе сегодня, старина.
Подобрав обрывок бечевки, он связал сторожа и принялся за любимое дело.
Заставил коробками полки книжного шкафа. Потом поднял кровать и грохнул ее о бетонный пол. Расщепленные доски тоже плотно утрамбовал в шкаф.
Использовал стружку, чтобы заткнуть щели между коробками и досками. Руки начинали дрожать. Пьянящий восторг разливался по телу.
Он взял канистру и вернулся, остановившись над сторожем, который уже начинал тихо стонать. Эта старая перечница, конечно, плохая замена Лу Малотти, пышнотелой и полногрудой, но что делать, ничего более подходящего под рукой не оказалось.
Старик открыл глаза. Не сразу они прояснились и сфокусировались на лице поджигателя. Страх отразился в них.
— Пожалуйста! — простонал он. — Не надо, возьмите деньги, возьмите что хотите, я вас не выдам, я ничего не скажу!
— Нужны мне твои деньги! — сказал Огнепоклонник.
— Не надо меня бить, я ничего никому не скажу…
Поджигатель промолчал. Нагнувшись, он взял старое тело под мышки и оттащил его в сторону.
— Что вы делаете? — спросил сторож голосом, полным страха и отчаяния.
— Для тебя же стараюсь, чтоб тебе удобней было, — ответил Огнепоклонник, усаживая старика к боковой стенке шкафа. — Веди себя тихо, и я не буду тебя бить.
С какой-то странной нежностью он вынул из кармана носовой платок и вытер старику лицо.
— Как тебя зовут? — спросил поджигатель.
— А-альберт.
Огнепоклонник улыбнулся и погрозил ему указательным пальцем.
— Так вот, Альберт, — сказал он. — Не шуми, и я тогда не буду тебя бить.
Альберт кивнул, пытаясь обмануть себя слепой надеждой.
Поджигатель поднялся и прошел к подготовленному им шкафу. Потом опорожнил на него канистру.
— Чем это пахнет? — в ужасе спросил Альберт. — Керосин? О Господи! — закричал он. — Помогите! Помогите кто-нибудь!!
Огнепоклонник зажег спичку и стал рассматривать маленький язычок пламени. Затем бросил ее в собранную груду. Огонь постепенно охватил ее всю. Особенно красиво горела стружка: подпрыгивая и извиваясь, очень быстро, но все-таки успевая передать свое тепло картону коробок. Картон горел забавно: как будто кто-то его ел.
— Пожалуйста! — надрывался старик. — Прошу вас!!
Огнепоклонник подошел к нему. Дым уже стелился по полу, скрывая тело старика до пояса.
— Неужели ты боишься умереть? — спросил поджигатель. — Ты ведь уже старик. Хватит, отжил свое. Уступи место молодым.
— Не надо! Зачем вы?! Не надо!!
Поджигатель плеснул остатки керосина прямо в кричащий рот, на грудь и на ноги. Потом зажег еще одну спичку. Альберт выл как раненый пес.
— Что делать, старик. Это судьба. Зачем ты вошел? Сам виноват.
— Не надо! Пожалуйста!!
Щелкнув большим и указательным пальцами, поджигатель бросил спичку. Пламя вспыхнуло сначала на животе, потом разбежалось по дорожкам, проложенным керосином. Старик бился в агонии, надрываясь от крика, переходящего на все более высокие ноты.
Огнепоклонник молча смотрел на его конвульсии.
Потрясающая картина. Боль, корчи, распад, запах паленого мяса. В глазах сначала мольба о жизни, потом — о смерти.
Становилось слишком горячо. Надо было уходить. Огнепоклонник добежал до выхода и выглянул на улицу. Он ждал, пока все машины проедут, чувствуя спиной, что пожар разгорается не на шутку. Дым начинал обгонять его, вырываться на свежий воздух.
— Ну же, давай, давай, — торопил он проезжавшие мимо автомобили.
Казалось, они никогда не проедут. Но все-таки долгожданный момент настал, и он вышел на улицу. Его неотступно преследовали крики умиравшего старика, сливавшиеся в мозгу в одно целое с другими криками, другого старика.
Дед тоже так же кричал. И папа. И мама, и Сюзи. Перед огнем все равны: и невиновные, и виноватые. Огонь казнит всех, не разбирая, и дураков, и умных; он более велик, чем даже Бог и Дьявол.
Огнепоклонник никогда не жалел о своем первом настоящем поджоге. В ту ночь что-то сдвинулось у него в душе. Увидев еще одну лужу мочи под кроватью деда, он понял, что больше не может терпеть. Хватит поджигать сараи и амбары. Он пошел в гараж, взял канистру с бензином и вылил ее на спящего старика. Одна спичка — и он избавился от запаха мочи, ругани и оскорблений. Это был акт освобождения. Он стал свободным.
О других он, правда, не подумал. Нечаянно сгорела вся семья. Ну да что поделаешь. Это была судьба. Необходимая очистительная жертва. Совершив ее, он превратился в Огнепоклонника.
