— О, как мило! — воскликнула свекровь, войдя в столовую.

Марлена вежливо улыбнулась и поставила салатницу в центре стола. Потом пошла в кухню, вынула воздушный пирог и разлила по бокалам красное вино.

Конечно, Бернхард прежде всего попробовал материнский салат.

— М-м-м! Мое любимое блюдо!

Марлена улыбнулась свекрови, и та улыбнулась в ответ. Даже после шести лет брака Марлена не знала, как относится к ней свекровь. Когда Бернхард впервые привел Марлену в родительский дом, Ульрика обняла ее и заявила, что просто трогательно, когда в наше просвещенное время девушка беременеет, не желая того. Она не сказала: очень трогательно, когда двадцатишестилетний мужик делает ребенка восемнадцатилетней девчонке. Из чего Марлена заключила: ее свекровь придерживается мнения, что только женщина ответственна за предохранение от беременности. Но как это можно осуществить при прерванном сношении?

Позже Ульрика всегда подчеркивала, что является очень прогрессивной свекровью и никогда не вмешивается в семейную жизнь молодых. На первый взгляд так оно и было. Она не вмешивалась, она просто игнорировала тот факт, что ее сын теперь женат. Прежде всего он ее сын! Он причинил ей ужасные муки при рождении, любила повторять Ульрика, это из-за крупной головки, у него до сих пор череп как гранит! При этих словах она неизменно постукивала Бернхарда по крепкому лбу, и тот польщенно улыбался, явно гордясь своим твердым черепом и одновременно переживая и стыдясь, что много лет назад его череп доставил так много неприятностей любимой мамочке. У нее были большие разрывы, и один из них зашили грубо и небрежно, из-за чего у нее позже возникли определенные трудности в отношениях с мужем. Не правда ли, Евгений?

Евгений был ее мужем. Поскольку он всегда смущенно краснел, выслушивая гинекологические подробности из уст своей жены, а Бернхард в это время любовно и сочувственно поглаживал мать по руке, каждому становилось ясно, что боль ей доставлял не только сын. Сын заставил ее страдать лишь однажды — при своем рождении, муж же виновен в порочном стремлении к сексуальному удовлетворению, стоившему его супруге многих мучительных минут.

Во время ужина Ульрика рассказала, что врач посоветовал Евгению длительное курортное лечение. Пару лет назад он перенес инфаркт и теперь должен беречься,

— Я уже давно твержу ему, что пора отказаться от руководства фирмой, — сказала Ульрика Бернхарду, — и доверить его тебе, однако он не желает слушать.

Марлена любила своего свекра. Это был спокойный, рассудительный человек, предприниматель старой закалки. В его представлении честное слово еще что-то значило, его фирма считалась надежной и солидной, пользовалась доброй славой. Хотя Евгений с нуля создал серьезное, сильное предприятие, превратившее его в очень обеспеченного человека, он никогда не скрывал своего простого происхождения. Его жена была из семьи крупного государственного чиновника и тоже не собиралась скрывать этого факта. Евгений отвечал Марлене симпатией, даже вступал с ней в союз, чтобы дать отпор нерушимому единству матери и сына. Но чаще всего он помалкивал.

Марлена откупорила другую бутылку вина. Она осмелела, открыв, что с помощью алкоголя может развеять пугающие ее мысли. Благодаря кьянти она чувствовала себя взрослой, зрелой женщиной — ровней двум другим взрослым людям, сидевшим с ней за столом. И совсем по-взрослому она сменила тему разговора, вернувшись к самому важному для себя вопросу.

— Я собираюсь ходить в вечернюю школу, — сказала она подчеркнуто весело.

Бернхард уставился на нее.

— Ты хочешь брать уроки живописи? — благосклонно улыбнулась свекровь. Она знала, что у Марлены способности к рисованию.

Марлена отпила еще глоток вина.

— Я говорю о коммерческом училище.

— Зачем тебе это? — спросил Бернхард.

— Чтобы потом работать по специальности.

— У тебя и так достаточно работы. — Бернхард обвел рукой комнату.

Марлена попыталась внушить им, что после шести лет брака она поняла, что жизнь домохозяйки — не для нее и что она хочет иметь специальность и работать по ней.

— Вы наверняка сможете понять меня, — подытожила она. — Времена изменились. Сегодня нельзя женщину привязать к дому.

— У тебя нет совершенно никакой необходимости работать, — сказал Бернхард.

— Но если она хочет, — произнесла Ульрика с едва заметной сердитой ноткой. И с упреком сказала, что лично ей было достаточно трудиться дома для своей семьи и всегда быть рядом с близкими.

— Но я же не собираюсь бросать семью, — возразила Марлена с такой же недоброй ноткой в голосе.

— Но тебе-то нет необходимости работать, — повторил Бернхард.

Марлена не собиралась легко сдаваться и пояснила, что речь не идет о том, чтобы работать ради поддержания семьи; для нее намного важнее получить наконец законченное среднее образование, которое ей пришлось прервать из-за беременности. А потом она пойдет работать, чтобы набраться опыта. Это необходимо для нее как личности, вне зависимости от того, что материальные возможности семьи позволяют ей сидеть дома.

— Но что мы скажем нашим деловым партнерам? Не забывай, у нас определенное положение в обществе. — С этими словами Бернхард раздраженно допил вино из своего бокала.

Ульрика Штритмайстер величественно поднялась:

— Ладно, дети мои! Я лучше пойду домой. — Она улыбнулась своими тонкими губами. Это прозвучало, как «Ссорьтесь, пожалуйста, без меня». Ее глаза, устремленные на Марлену, недобро блеснули.

— Почему вы не хотите хотя бы выслушать мои аргументы?

— Мы их выслушали, — ответила свекровь.

— Ну и?..

— Ну хорошо. Раз уж ты так прямо спрашиваешь… Я считаю, что в двадцать четыре года пора осознавать ответственность, которую накладывают на женщину замужество и материнство. Бернхард работает, работает ради семьи, как и его отец, ради того, чтобы облегчить жизнь тебе, Марлена. Поэтому твой долг — оберегать счастье семьи, заботиться о благополучии Андреа и Бернхарда.

При последних словах Ульрики перед Марленой вдруг отчетливо возникли книжечки любовных романов, которыми она когда-то зачитывалась, нравоучительные фильмы о хороших женах, которые прекрасно знали свое место, и женские журналы, именующие себя прогрессивными, но набитые исключительно рецептами и модными картинками. Невысказанные слова жгли Марлене горло, но еще сильнее, стремясь наружу, давили ее мысли, которые она не могла облечь в слова. Она успела выговорить лишь одно:

— Может быть, если бы Евгений не так жертвовал собой ради семьи, то не заработал бы инфаркт.

Губы свекрови плотно сжались.

— Как ты можешь! — закричал Бернхард. Он вскочил с места и бросился к матери, застывшей как каменное изваяние.

— Я только имела в виду… если делить всю работу пополам, то будет лучше, — залепетала Марлена беспомощно.

Но и сын, и мать молча отвернулись от нее и направились к двери.

— В чем вы меня, собственно, упрекаете? В том, что я задумалась о своей жизни?

Свекровь не соизволила удостоить ее ответом. Бернхард, однако, бросил на жену взгляд, не предвещающий ничего хорошего. «Только подожди, вот я вернусь, тогда поговорим», — говорил этот взгляд.

Они спорили полночи. Бернхард открыл третью бутылку вина, его лицо стало багровым. Когда все аргументы были исчерпаны, он внезапно потянул Марлену к кушетке и принялся расстегивать пуговицы на ее платье.

Она высвободилась из его рук и пересела, оставив его с расстегнутыми брюками.

— Не простудись. А то потенция испарится вместе с аргументами.

Только в темноте спальни она дала волю так долго сдерживаемым эмоциям и заплакала от ярости. Идиот! Заносчивый засранец! Неужели он и вправду надеется своими доморощенными потугами на секс заморочить ей голову? Он даже бабушек заставил бы хихикать, вздумав выступить со своим жалким номером продолжительностью в тридцать секунд!

Она услышала, как он ходит по квартире, хлопает дверьми, открывает холодильник. Это еще больше разозлило ее. Если кто-то в этом доме имеет право хлопать дверьми, то только она. Любви у нее нет, понимания нет, удовлетворяющего ее секса нет, карьеры нет и быть не может. Да что же, собственно, у нее есть?