Марлена испытывала угрызения совести по отношению к Морицу. С тех пор как Никлас стал помогать ей с Андреа, она совсем забросила старого друга и очень жалела об этом. Кроме того, ей нужно было обязательно поговорить с ним. Он имел удивительную способность расставлять все по своим местам, чего не умели делать ни Никлас, ни она сама.

Мориц держал себя по отношению к Никласу абсолютно нейтрально. Он никогда не высказывался ни за, ни против его политических убеждений. Сам Мориц не признавал никакой политической деятельности, слишком уж часто он разочаровывался в этом.

Марлена рассказала ему о своей стычке с Каролой.

Мориц хмыкнул:

— Ты за короткое время ухитрилась нажить себе опасного врага.

— Она и раньше была моим врагом.

Мориц понимающе кивнул:

— И я даже знаю, почему.

— Да? Тогда, может, и мне объяснишь, мудрец?

— Вы обе очень похожи. Между вами возможна или дружба, или борьба, и никаких других отношений.

Марлена вовсе не считала, что они хоть в чем-то похожи. Она и эта ограниченная гордячка!

— Без денег своего отца она была бы полным нулем.

— Не была бы. И ты знаешь об этом. — Он провел ладонью по ее волосам.

Ладно, ладно… Как у него идут дела, сменила Марлена тему. Лицо Морица засветилось, он был смущен. Так… У него явно кто-то появился. Да, объяснял Мориц, но юноша слишком молод для него. Такой светленький, хрупкий, охотнее всего сидящий в ванне и поглощающий шампанское. Раскладывающий желтые сливы и синие виноградные гроздья на красной льняной скатерти и сочиняющий об этом стихи. Студент, работающий официантом, или официант, учащийся в университете, ученик театральной студии… Легкий, как перышко, он словно не от мира сего.

Марлена поражалась. Кем она считала Морица? Мечтателем? А почему бы нет? Разве она сама не мечтала? Разве она не влюблена?

— Никлас хочет, чтобы мы поженились, — сказала она и разлила вино в два пузатых тонких бокала.

— Я тоже, — ответил Мориц. — Устроим двойную свадьбу?

Марлена и Никлас поженились в начале сентября. Это было гражданское бракосочетание, которое не встретило понимания в ее семье. Марлена даже не сменила свою девичью фамилию. Никлас и Андреа смастерили десятки маленьких сердечек из красной блестящей бумаги и украсили ими автомобиль. Потом Никлас побывал в магазинчике, выдававшем напрокат свадебные мужские костюмы, и велел показать все то, что выходило из общепринятых рамок. Так ни на чем не остановив свой выбор, он отправился в большой универмаг и купил полотняный, натурального цвета костюм, который мялся при малейшем сквознячке; вот это и есть последний писк, уверял Никлас со смехом. Марлене и Андреа на деньги, которые ему прислала из Америки мать, он подарил по льняному платью с вышитыми яркими цветами. Он даже хотел купить обручальные кольца, но Марлена сказала ему, что в этом смысле меньше всего хотела бы следовать традициям. Она помнила, сколько шума вокруг этих золотых колец было поднято во время ее первого замужества. Теперь они валялись, кажется, в ящике письменного стола.

Они отпраздновали свадьбу на берегу Изара, в одном из уютных местечек, куда горожане приезжали на пикники, с морем пива, котлетами и колбасками. На кустах развесили разноцветные лампочки, друзья Никласа привезли с собой гитары и гармоники. Они играли, а Мориц декламировал, открыв третью банку пива, балладу Гейне «Лорелея»: «Воздух прохладен, темнеет, Рейн свои волны несет…» При этом он смотрел на Клеменса, сидевшего на берегу реки в розовых джинсах. Легкий ветерок играл его светлыми волосами.

Отец Марлены указал подбородком на Никласа и иронически спросил:

— И чем же этот лучше Бернхарда?

Он уже знал, что Никлас принимает участие в демонстрациях и, как баба, возится у плиты. Самый настоящий предатель истинно мужского братства.

— Мир перевернулся, — заявил Бруно Тилли. — Теперь остается только ждать, когда мужчины станут пеленать дома младенцев, а женщины в это время отправятся на работу.

— Почему бы и нет? — отпарировала Тилли. — Или вы слишком глупы, чтобы научиться пеленать детей?

Марлена только посмеивалась над ироническими замечаниями отца. Она-то знала, что достигла самого настоящего партнерства, что ей выпал этот счастливый билет. Никаких общих фамилий и претензий на безоговорочное владение, никаких лицемерных слов о вечной любви и верности. Только естественное желание поддержать близкого тебе человека, помочь ему и дать возможность для дальнейшего развития. Почти сочувственно смотрела она теперь на Тилли, Агнес, Иоганну, которым не повезло встретить мужчину, подобного Никласу. Боже мой! А ведь для ее матери все уже поздно. Ей пятьдесят! Что еще хорошего может подарить ей жизнь? Ее невестка Агнес была беременна — не слишком удачная предпосылка для продолжения процесса перевоспитания Гейнца. А Иоганна… Когда Марлена задумывалась об Иоганне, ее охватывало недоброе чувство. Потому что ее подруга все заметней становилась убежденной мужененавистницей. Она не остановилась перед шантажом и, действуя на Стефана озаренным лунным светом любовным письмом, добилась должности секретаря правления страхового общества. В свободное время она встречалась исключительно с женщинами и принимала приглашения мужчин, только когда ей что-нибудь от них было нужно. Она стала более броско одеваться, ее улыбка и движения стали вызывающими. Она дразнила мужчин, провоцировала их на безрассудные любовные клятвы и обещания, а потом высмеивала. Она даже попыталась предостеречь Марлену от свадьбы с Никласом.

— Ты увидишь. Он останется тем же, что и есть. Мужчины все одинаковы. Эгоисты.

— Чепуха, — ответила Марлена.

— Почему надо обязательно жениться?

— Потому что Никлас хочет иметь семью. У него никогда не было по-настоящему близких людей рядом.

— А ты что, касса взаимопомощи? Ведь только он хочет этого.

— Я тоже хочу.

— Чего? Если ты сейчас еще заявишь «и безопасности», я заору от ужаса.

— Да. И безопасности. И покоя.

— Слушай, ты, мещанка, почему же ты тогда не осталась с Бернхардом?

После этой ссоры они пару недель даже не перезванивались. Потом Иоганна позвонила первая и сказала: «Прости». И в знак примирения она дала Марлене адрес одной квартирной маклерши, которая из «социальных соображений» предлагала свои услуги за более низкие цены, чем конкуренты.

— Если вообще в случае с маклером можно говорить о «социальных соображениях», — скептически добавила Иоганна и улыбнулась своей новой пренебрежительной улыбкой, желая показать всему свету, что ничто в мире больше не может удивить или задеть ее.

Когда Марлена через три недели после свадьбы организовала переезд и спросила у Никласа, где бы он хотел поставить свой письменный стол и предпочитает ли он окна с гардинами или нет, ее вдруг охватила паника. Ее с трудом завоеванная независимость… она опять куда-то исчезает! А вдруг Иоганна права? Почему непременно нужно было выходить замуж? Но когда она увидела искреннюю радость Андреа по поводу того, что Никлас насовсем перебрался к ним, ее сомнения развеялись. В конце концов, она обязана в первую очередь думать о ребенке. Детям нужны уверенность, защита, нужны папа и мама. А Никлас оказался потрясающим кандидатом на место отца. Скорее даже не отца, а старшего брата. Как он с Андреа бегал наперегонки, придумывал бесконечные игры, разыгрывал ее… И вместе с тем приучал ее к ответственности, объяснял многие вещи, казалось бы, еще недоступные детскому восприятию. Марлена радовалась, видя, что Андреа под влиянием Никласа становится думающим, анализирующим маленьким человеком.

Наконец-то они смогли позволить себе отпуск — правда, всего лишь неделю: кончался срок практики Никласа, и он должен был готовиться ко второму государственному экзамену. Никлас предложил провести эту неделю в Зальцбурге, но Марлена с испугом отказалась.

— Только не в Зальцбурге!

— Но почему? Там можно съездить на прекрасные экскурсии, да и Химзее неподалеку…