Во время заключительного обсуждения Карола сидела за столом, полностью погрузившись в себя, и не принимала участия в общей дискуссии. Когда Марлена сообщила, что на открытие детского сада приглашен служащий из магистрата и что после речи Георга можно будет осмотреть помещения для сада, Карола вдруг подняла глаза и посмотрела на Марлену таким пронизывающим взглядом, что та даже на секунду запнулась. Что это значит? Она взглянула на Георга, но тот сидел спокойно и доброжелательно улыбался ей. Давид тоже сидел с безмятежным видом. Что, черт возьми, задумала Карола?

Потом слово взял Георг. Он сказал, что хотел бы сообщить о двух вещах. И снова улыбнулся. Было что-то неуловимо притягательное в том, как он откинул назад массивную голову и спокойно положил руки на стол. Во-первых, он решил, сообщил Георг, назначить на должность одного из коммерческих директоров, которую раньше занимал Питер Рот, Марлену Шуберт. И во-вторых, решил сделать свою дочь компаньонкой и совладелицей фирмы.

За его словами последовала гробовая тишина. Потом поднялась Карола и пристально посмотрела на отца. Она была бледна, губы ее вытянулись в тонкую линию.

— Если ты назначишь фрау Шуберт на место коммерческого директора, я покину фирму, отец, — твердо и спокойно сказала Карола.

Георг был так потрясен, что все еще улыбался, оборачиваясь к дочери.

— Что ты сказала?

— Я или она.

Уголком глаза Марлена заметила выражение злорадства на лице Бенды, другие начальники отделов беспокойно задвигались на своих стульях.

Георг сказал ледяным тоном:

— Ты не думаешь, что дискуссии такого рода нам лучше перенести в стены дома?

— Я уже пыталась это сделать, как ты знаешь, безуспешно.

— И почему же ты выбрала для спора именно эту… аудиторию?

Карола молчала. Но на ее лице читалось выражение тихого триумфа.

— Итак?

— Слухи ходят помимо моего желания, отец.

— Ну и что? Если все уже знают о моей связи с фрау Шуберт, тем лучше.

Карола смотрела на Марлену, ее глаза вспыхнули. Пришел час расплаты, вот он!

— Завтра на фирме узнают еще больше. Узнают даже, что твоя любовница, отец, спит и с моим мужем. Я думаю, теперь ты не сможешь требовать от меня, чтобы я работала с этой женщиной.

Марлена смотрела на Каролу в испуганном изумлении. Почему она делает это? Почему провоцирует скандал такой ценой — репутацией фирмы и отца? Почему готова даже открыто признаться в крахе собственного брака?

Георг побелел. Он недоверчиво посмотрел на дочь, потом перевел взгляд на зятя.

Давид опустил глаза.

Черт возьми! Да почему он сидит как баран! Почему не борется! Не врет! Он встал, такой же бледный, как Георг, непослушными пальцами сложил бумаги в «дипломат» и пошел к двери. Уже в дверях он оглянулся и бросил на Каролу такой презрительный взгляд, что у Марлены перехватило дыхание. А Георгу сказал:

— Я не обсуждаю личные проблемы перед своими сотрудниками, у меня другое мнение на этот счет.

Как он мог оставить ее одну в такой ситуации? Марлена сжала зубы. Откинула голову назад. Ладно. Одна так одна.

Георг сказал вдруг севшим голосом:

— Мне очень жаль, но, видимо, существуют серьезные проблемы. Давайте на сегодня завершим совместное заседание. О дате следующего совещания вас проинформирует фрау Шмалайзен.

Начальники отделов поднялись и в гробовом молчании покинули зал. Все избегали смотреть друг на друга, а Марлену обходили взглядом, как будто она была пустым местом.

И они остались втроем. Георг, Карола, Марлена.

— Это правда, Марлена? — спросил он, и дрожащая нотка в его голосе причинила ей больше боли, чем все здесь случившееся. Они посмотрели в глаза друг другу, как будто были совсем одни.

Она ничего не могла ответить, ибо ничто, облеченное в сухие слова, не было бы правдой. Вся ее легкомысленная постройка под названием «современный образ жизни» рухнула как карточный домик. Она не смогла вымолвить ни слова, и к сочувствию к Георгу добавилось нечто иное — безграничное разочарование, что одним ударом было разрушено до основания все. Черт возьми! Если бы она не связалась с Давидом, сегодня была бы достигнута цель всей ее жизни!

Она сложила свои бумаги. Марлена чувствовала себя так, будто ее дом вымазали дерьмом да еще и потешались над ней. Да, слова были не нужны.

Они с Каролой обменялись ледяными взглядами. Потом Марлена повернулась и на негнущихся ногах вышла прочь.

Потом она сама не могла понять, как смогла прожить этот день. Она продиктовала пару писем, делая свою работу чисто механически; она даже улыбалась, когда кто-то входил к ней в кабинет. Марлена ощущала себя каким-то механизмом, расплавившимся изнутри и держащимся только благодаря металлическому каркасу. При этом она просто физически ощущала, как по издательству распространяются волны скандала. Он проникал сквозь стены комнаты, прорывался телефонными звонками, витал в коридорах. Ее секретарша тоже была уже в курсе. С едва скрываемым презрением она выслушивала указания Марлены, а ровно в пять выключила свой компьютер и покинула рабочее место. Марлена сидела, уставившись на телефон, однако ничего не предпринимала. Не звонили ни Георг, ни Давид. Она была отрезана от всех. Изолирована как прокаженная.

Нет, нет, только не поддаваться панике, Марлена! В самом худшем случае тебе придется уйти из фирмы и искать себе новую работу. Нет, ей не придется это делать! Есть же еще Давид! Он всегда на ее стороне! И поможет ей. Но как? Георг — полноправный владелец фирмы, он может поступать так, как считает нужным. А беспомощно-виноватый взгляд Давида доказывал, что он никогда не решится ради нее подставить себя под удар. Георг, Георг! Вспоминая недоверчивое удивление в его глазах, она готова была сквозь землю провалиться. Как она могла так поступать с ним? Она обязана была давно поговорить с ним, объяснить все, добиться понимания, рассказать, как запуталась, как тяжело ей далось это решение! Да она так и не смогла ничего решить, он должен понять это. Если она честно и полностью расскажет о своем душевном разладе, о глодавших ее сомнениях, он ей поверит. Или нет, не поверит? Не сможет? От их отношений за версту несло прагматизмом. Кроме того, она задела его мужское самолюбие. Как бы он ни был умен, остроумен, чуток, но всему же были границы.

Но не может же она сидеть сложа руки, ничего не предпринимая! Она должна продумать свои действия, разработать план. Должна поговорить с кем-то, кто может быть разумным и рассудительным, кто видит лес за деревьями. Иоганна! Ей нужна Иоганна! Сейчас! Немедленно!

И в этот момент позвонил телефон. Марлена вздрогнула. Потом медленно подняла трубку.

Голос Тилли она расслышала, как из дальней дали:

— Марлена. Твой отец умирает.

После похорон Тилли с Марленой сидели на кухне и обсуждали, что делать с квартирой. Тилли хотела вернуться в свою квартирку, которую она уже несколько лет снимала.

— Я больше не могу себя здесь нормально чувствовать, — сказала она, огляделась и покачала головой. — С тех пор, как Бруно не стало, она мне совсем чужая.

Марлена молчала. Последние дни прошли для нее как в дурном сне, когда вдруг вскакиваешь в страхе от осознания, что это реальность, а не кошмар, который забудется сразу после пробуждения. Похоронная процессия, соболезнующие родственники, погребение… И посреди всего этого один и тот же вопрос: что будет дальше? Что происходит в эти часы в фирме? И еще: расстроена ли она смертью отца? Она никогда не была близка с ним, он не позволял этого. Скорее она страдала от незаслуженных мучений, в которых он умирал. Человек не должен так умирать. Человеческое достоинство… Оно уже не существовало. И никакой надежды, которая поддерживала бы, только безграничная слабость и жесточайшие боли, сотрясающие тело, перепады температуры, ожидание близкой смерти, которое вдруг сменялось несколькими днями улучшения, когда ему делали переливание крови или ставили капельницы.