— Вот так встань, вытяни руку — смотри на меня, Лаванда, — и ме-е-едленно поворачивай ее вслед за моей… ага… правильно… И залп!

Лаванда Браун повторяла за Кэрроу все нужные движения, однако из его палочки стремительно вылетала молния, врезалась в большой костяной шар на подставке и мгновенно оплетала его сверкающими тонкими нитями, подобными паутине, а из ее палочки появлялось круглое сероватое облако, которое неспешно устремлялось к своей цели, но быстро рассеивалось под действием сквозняка.

— Господь всемогущий, Лаванда!.. — качал головой Кэрроу. — Считай, что тебя съели, детка. Живого наклави я вам, конечно, не достану… может, мне боггарта притащить, чтобы вы немного собрались? А лучше инфернала! — вдруг осеняло его. — Заодно поучитесь их создавать…

— Мы уже учимся говорить с мертвецами, — недовольно замечал Майкл Корнер. — Из нас тут что, некромантов хотят сделать?

Кэрроу смеялся:

— Вы такие серьезные, совсем шуток не понимаете! Давай еще раз, — оборачивался он к Лаванде, заметно напуганной мыслью об испытании заклинания против наклави и других морских чудовищ на инферналах. — Повторяй все мои движения и не забывай о заклятье!

Сейчас Кэрроу вместе с мадам Пинс ждали меня в читальном зале у стола, на котором лежало несколько пачек книг, завернутых в плотную коричневую бумагу.

— Значит так, — сказал Кэрроу, как только я остановился рядом и бросил свой рюкзак на ближайший стул. — Вот эти… — он опустил руку на четыре пачки прямо перед ним, — раздашь завтра старостам факультетов, пусть выложат в гостиных на видном месте. Вечером приду, сам проверю. А вот эти… — он указал на две пачки побольше, — оформишь прямо сейчас и поставишь пару экземпляров на смотровой стенд, чтобы издалека заметно было.

«Там что, биография Волдеморта?», подумал я. Кэрроу направился к выходу, но у дверей обернулся:

— И сам не забудь взять! В ваш подвал тоже загляну.

Оставшись вдвоем с мадам Пинс, я вскрыл первую из предназначенных факультетам пачек и невольно усмехнулся. На ярко-розовой обложке небольшой брошюры изображался цветок, стебель которого оплетал зеленый клыкастый сорняк, готовый задушить и сожрать благородное растение. Выше рисунка стояла надпись: «Грязнокровки, и чем они опасны для мирного чистокровного сообщества». Судя по избранной автором цветовой гамме, передо мной вполне могло быть детище Долорес Амбридж.

— Их нужно оформлять?

Мадам Пинс отрицательно покачала головой. Вытащив из открытой пачки пять экземпляров, я предложил мадам Пинс все же оформить их и оставить в библиотеке, что называется, «для истории». Запихнув оставшиеся брошюры в рюкзак, я принялся распечатывать пачку тех книг, что следовало выставить на стенд. Добравшись до обложек, я на секунду остолбенел: с них на меня смотрел Альбус Дамблдор собственной персоной, бородатый, в шляпе и с улыбкой на губах. Над шляпой было написано название книги: «Жизнь и жуть Альбуса Дамблдора». Внизу — имя автора: Рита Скитер.

Усевшись за парту и получив от мадам Пинс формуляры, я принялся наклеивать их на «Жизнь и жуть…», воодушевленный мыслью о том, что наконец-то у меня появился шанс поподробнее разузнать об Аберфорте. Поставив два экземпляра на стенд и сложив остальные на полку за спиной мадам Пинс, листавшей уже оформленную брошюру об опасности, исходящей от грязнокровок, я попросил:

— Запишите мне пожалуйста, — и протянул ей одну из биографий Дамблдора.

— Вы действительно хотите это? — с выражением откровенной брезгливости мадам Пинс приоткрыла книгу и пролистала несколько страниц. — Летом в «Пророке» публиковались главы… Скитер не умеет писать объективно и очень любит дешевые сенсации.

— Ну там ведь есть хоть какая-то правда, — возразил я.

— Какая-то есть, — мадам Пинс вздохнула и начала заполнять мой формуляр. — Будьте так добры, Линг, положите их мне под стол… — она указала на три запечатанные пачки с брошюрами, предназначенными для Равенкло, Хаффлпаффа и Гриффиндора. — Что за пакость…

Я пролевитировал пачки, слегка удивленный ее последними словами, произнесенными в присутствии человека, формально являвшегося Пожирателем Смерти, однако ничего не сказал, забрал книжку про Дамблдора и обещал придти утром за остальными экземплярами «Грязнокровок…» вместе со старостами.

Добравшись до гостиной Слизерина, я вывалил брошюры на стол, и пока немногочисленные присутствовавшие с любопытством рассматривали министерскую агитку, подошел к Балстроуд, в одиночестве сидевшей у камина спиной ко входу.

— Слушай, собери мне завтра утром старост седьмых курсов… — начал я и осекся. По лицу Миллисент текли слезы; она даже не пыталась их скрыть, уставившись невидящими глазами в огонь и не обращая на меня никакого внимания. Представить плачущую Балстроуд было невозможно, как невозможно было представить Дамблдора, идущего под руку с Темным Лордом и ведущим мирную беседу о пользе зеленого чая. Мне стало не по себе от мысли, что именно могло вызвать в нашей непробиваемой злюке такие эмоции.

— Миллисент, что случилось? — я опустился в кресло рядом с ней.

— Кот… — сдавленным голосом прошептала она. — Мой кот…

— Что твой кот?

— Кажется, он умирает, — Балстроуд провела ладонями по щекам, вытирая слезы.

— Отнеси его к мадам Помфри.

— Я носила, она сказала, что не лечит животных.

— Тогда к Хагриду!

— Я пошла, а там Филч… запирал двери и отказался выпускать.

— Твой кот случайно не ухаживал за миссис Норрис? — попытался я немного разрядить обстановку, но получилось неудачно: Миллисент снова расплакалась, закрыв лицо руками.

— Ладно, тащи сюда своего кота, пойдем к Хагриду вместе, — сказал я. Балстроуд подняла голову:

— Ты сможешь открыть дверь?

Я кивнул. Миллисент вскочила и бросилась в спальню, а я пошел к выходу из гостиной, оставив рюкзак в кресле. Часть розовых книжек уже растащили; кто-то листал их прямо здесь, на диване, кто-то забрал с собой. Балстроуд вернулась через минуту с взъерошенным черным котом на руках. Кот лежал без сознания: его длинная шерсть свалялась, голова запрокинулась, рот раскрылся, дыхание было быстрым и неглубоким. Он действительно тяжело болел.

Запертые двери Хогвартса подчинились мне без возражений. В здание ворвался ночной морозный воздух и запах приближающейся зимы. Мы скорее направились к берлоге Хагрида, чьи окна горели уютным желтым светом. Нам повезло, что Хагрид оказался дома, а не где-нибудь в лесу или в теплицах профессора Спраут. Поднявшись на крыльцо, я громко постучал в дверь:

— Хагрид, открой, это Линг! У нас кот умирает!

Долго ждать не пришлось — Хагрид отпер засов и молча пустил нас внутрь. Забрав у Миллисент кота, он положил его на стол и принялся осматривать.

— Давно это с ним? — спросил он. — Чего раньше не несла?

— Он только сегодня такой стал, — ответила Балстроуд, утирая слезы платком. — Я вернулась с ужина, а он лежит…

— Значит, раньше здоров был? — Хагрид перевернул кота на спину и осторожно начал ощупывать живот.

— Здоров.

Лесничий выпрямился.

— Что? — в голосе Балстроуд послышалось отчаяние.

— Дай-ка вон ту бутылку, — Хагрид указал мне на высокую коричневую бутыль, одиноко стоявшую на полке рядом с пакетом сушеных яблок. Найдя маленькую плошку, Хагрид плеснул в нее из бутыли немного прозрачной маслянистой жидкости, разбавил водой и сказал:

— Теперь берите кота и пошире откройте ему рот.

Пока я держал бесчувственного кота за шкирку, а Миллисент аккуратно тянула вниз его нижнюю челюсть, Хагрид влил ему в горло наведенное зелье и махнул рукой, чтобы мы отпускали. Некоторое время кот продолжал неподвижно лежать, потом распахнул глаза, с трудом поднялся на ноги и издал такой отчаянный рев, что Клык, сидевший у ног Хагрида, с интересом наблюдая за происходящим, невольно попятился к стене. Хагрид живо схватил с полки алюминиевую миску и сунул коту под нос. После недолгой внутренней борьбы несчастное животное вырвало какой-то зеленой дрянью, а еще через секунду в миске оказалось нечто большое, круглое и черное. Миллисент окаменела от ужаса; Хагрид же напротив выглядел довольным.