Уингрэйв, однако, не отдал должного книгам, он с волнением смотрел на Хазелла, в то время как тот, глубокомысленно нахмурившись, курил сигарету за сигаретой. Спустя некоторое время Хазелл сказал:

— Будем исходить из того, что преступникам удалось осуществить свои планы, несмотря на неожиданное препятствие в вашем лице. Куда они дели мальчика — это для меня по-прежнему загадка; впрочем, не будем вдаваться в детали. Я не хочу давать вам ложных надежд, так как вполне возможно, что ошибаюсь в своих предположениях. Однако я намерен действовать согласно вполне правдоподобной гипотезе, и если она окажется верной, то выведу вас на след. Заметьте, я не обещаю большего, нежели вывести вас на след. Сейчас начало девятого. У нас еще много времени. Сначала мы направимся в Скотленд-Ярд — нам нужен представитель закона.

Хазелл налил молока во фляжку, положил сухих печений и банан в коробку для сандвичей и приказал слуге взять кэб.

Через час Хазелл, Уингрэйв и полицейский Скотленд-Ярда сидели в кабинете заместителя начальника Юго-Восточной железной дороги, который очень внимательно слушал Хазелла.

— Я не понимаю, куда мальчик мог деться из поезда, — сказал чиновник.

— А я отчасти понимаю, — сказал Хазелл, — но нужно проверить, насколько я прав в своих предположениях.

— Разумеется. Я отправлюсь с вами, так как случай действительно очень интересный. Идемте, джентльмены! — Он подошел к локомотиву и дал инструкции машинисту, после чего все заняли места в поезде. Примерно через полчаса они подъехали к станции.

— Это Лонгмур, — сказал чиновник, — скоро будем на месте, где ведутся работы; это примерно в миле отсюда.

Хазелл выглянул в окно. Загорелся зловещий красный сигнал семафора. Поезд приостановился, а потом, когда семафорщик сменил красный сигнал на зеленый, пошел на низкой скорости. Хазелл со спутниками, проезжая мимо, разглядели семафорщика: он стоял около времянки. В его обязанности входило предупреждать приближающиеся поезда о ведущихся работах, поэтому времянка стояла не более чем в трехстах ярдах от ремонтируемой линии. Этот участок дороги быстро остался позади. Неестественный свет газовых фонарей освещал пути, поскольку работа не прерывалась ни днем, ни ночью. Человек двадцать рабочих сгребали землю около рельсов.

Все снова погрузилось в темноту. На противоположной стороне дороги, на том же расстоянии от нее, стояла другая времянка семафорщика, регулирующего движение поездов, идущих на север. Вместо того чтобы набрать ход, машинист почти остановил поезд. Хазелл со спутниками тотчас соскочили с подножки на землю. Они оказались по левую сторону пути, как раз напротив времянки. Спиной к ним стоял какой-то человек. Огонь топки тускло освещал его силуэт.

Когда они приблизились, человек вздрогнул:

— Что вам здесь надо? Вы не имеете права находиться здесь. — Говоря это он слегка заслонил собой времянку.

— Моя фамилия Миллс, я заместитель начальника железной дороги, — ответил чиновник, подходя ближе.

На противоположной стороне дороги стояла другая времянка семафорщика.

— Прошу прощения, сэр: откуда мне было знать?

— Не стоит извиняться, вы просто исполняли свой долг. Скажите, как долго вы уже на посту?

— С пяти часов. Я обычно дежурю по ночам, сэр.

— Ясно. Вы довольны условиями?

— Да, спасибо, сэр, — ответил семафорщик. Он явно решил, что заместитель начальника с командой инженеров приехали с инспекцией.

— Во времянке есть кто-нибудь?

— Нет, сэр.

Миллс направился к дверям. Семафорщик внезапно побледнел и преградил ему путь:

— Там… туда нельзя, сэр! Хазелл рассмеялся:

— Все ясно, — сказал он. — Я был прав. Не дайте ему уйти!

Семафорщик бросился бежать, но Хазелл с полицейским схватили его, и через несколько секунд на нем уже были наручники. Затем они распахнули дверь. В углу комнаты, связанный, с кляпом во рту, лежал Горацио Карр-Матерс. Уингрэйв радостно вскрикнул и, достав перочинный ножик, собрался было перерезать веревки, но Хазелл остановил его:

— Секундочку, я хочу посмотреть, как они его связали. Так. Оригинально: толстая веревка охватывает тело под мышками, другая связывает колени, и их соединяет еще одна слабо затянутая веревка. Руки связаны за спиной. Что ж, давайте выручать несчастного юношу из беды. Так-то лучше. Как ты себя чувствуешь?

— Все тело затекло ужасно, но ничего не болит, — ответил Горацио. — Сэр, — обратился он к Уингрэйву, — я так рад, что вы пришли! Как вы узнали, что я здесь?

— Вопрос в том, как ты сюда попал. Мистер Хазелл, кажется, знает, каким образом ты исчез из поезда, но для меня это до сих пор загадка.

— Приди вы на полчаса позже, вы бы не нашли его здесь, — пробурчал семафорщик, глядя на свои наручники, — это они виноваты, те, что меня наняли.

— Вот оно что, — протянул Хазелл. — Ты, мальчик, потом нам расскажешь, как все произошло. А пока, мистер Мил л с, нужно устроить западню.

Через пять минут все было готово. Троих землекопов сняли с работ и дали им указания: один остался снаружи заменять семафорщика, другой притаился во времянке, третий отправился в полицию за подкреплением.

— Как ваши сообщники будут добираться сюда? — спросил Хазелл у связанного семафорщика.

— Поездом Лондон-Рокхэмпстед на северо-восток, а дальше автомобилем миль десять.

— Хорошо. Значит, скоро они будут здесь, — заключил Хазелл, хрустя печеньем и запивая его молоком, после чего, к изумлению присутствующих, сосредоточенно проделал «упражнение для пищеварения».

Некоторое время спустя послышался скрип колес. Землекоп, поставленный снаружи, сказал хриплым голосом:

— Мальчишка внутри.

Но внутри оказался не только мальчишка, и через час все трое злоумышленников были надежно заперты в лонгмурской тюрьме.

— Мне было очень страшно, — рассказывал Горацио Карр-Матерс. — Я вышел в коридор и стал смотреть по сторонам, как вдруг кто-то схватил меня за воротник и зажал мне рот Я пытался брыкаться и кричать, но все без толку. Меня затащили в купе и вставили в рот кляп. Такие гады! По том мне связали руки и ноги и открыли окно. Я здорово струхнул — по думал, что меня выбросят в него. Но один из этих сказал, чтобы я не рас пускал сопли: мне ничего не сделают Затем меня спустили за окно на веревке, которую крепко привязали к ручке двери. Это было жутко! Я висел весь скрюченный, в спину упиралась ступенька, а поезд мчался как сумасшедший. Меня мутило, пришлось закрыть глаза. Кажется, я провисел так лет сто.

— Так и есть. Вы обыскали поезд только изнутри, — сказал Торп Хазелл Уингрэйву. — Я догадывался что мальчик все это время был где-то снаружи, но никак не мог понять, где именно. А они хитро придумали!

— А потом, — продолжал Горацио, — я услышал, как окно открывается Взглянул вверх и увидел, как один из них отвязывает веревку от дверной ручки — поезд как раз замедлил ход. Потом он высунулся из окна, придерживая меня одной рукой. Кошмар! Теперь я висел ниже ступеньки. Тут поезд почти остановился, и кто-то обхватил меня за пояс. Я ненадолго потерял сознание, а после обнаружил, что лежу в этой будке.

— Да, мистер Хазелл, — сказал Миллс, вы были абсолютно правы, и мы все вам безмерно благодарны.

— Это была всего лишь догадка, — сказал Хазелл. — Я предположил, что мальчика просто-напросто похитили; вопрос состоял в том, как его забрали из поезда, не причинив особых повреждений. Было очевидно, что это случилось до прибытия в Лондон. Отсюда следовал только один вывод: семафорщик был заодно с преступниками, иначе его присутствие сорвало бы весь план. Я рад, что смог быть вам полезным. Очень интересное дело, расследование доставило мне истинное удовольствие.

Через несколько дней сам мистер Карр-Матерс явился поблагодарить Хазелла: