Мы прибыли на станцию точно по расписанию. «Монпелье-бай-Си» — было написано огромными буквами на белой табличке. Мы очутились посреди чистого поля, вокруг ни моря, ни какого-либо жилья. Местность казалась совершенно безлюдной, нас окружали одни лишь фермерские угодья.

Загудев, поезд отправился дальше, оставив нас стоять со всем багажом на перроне. В замешательстве сквайр принялся оглядываться вокруг:

— Не скажете ли, где находится Сиборд-террас?

— Сиборд-террас? — переспросил начальник станции. — Нет, сэр, не знаю. Поблизости нет ни одной улицы с таким названием. По правде сказать, поблизости вообще нет никаких улиц, да и домов тоже.

Лицо сквайра было достойно кисти живописца. Снова оглядевшись, он понял, что, за исключением одного или двух фермерских домов, стоявших в отдалении, местность была совершенно пустынной.

— А это и есть Монпелье-бай-Си? — наконец спросил он.

— Он самый, сэр. Монплер, так мы здесь говорим.

— В таком случае Сиборд-террас должна быть где-то здесь! Где-то совсем неподалеку! Что за чертовщина!

— Быть может, господам все же нужно в Солтуотер? — включился в беседу один из носильщиков. — Там много разных улиц. Эй, Джим, — окликнул он своего напарника, — поди-ка сюда на минутку! Он вам точно скажет, сэр, он сам родом из Солтуотера.

Подошедший Джим положил конец всем сомнениям. Он и в самом деле знал, где находится Сиборд-террас: в Солтуотере, на самой восточной его окраине.

Итак, нам все же нужно было в Солтуотер. А мы стояли здесь, более чем в двух милях от него. День выдался невыносимо жарким, и помыслить было нельзя о том, чтобы идти пешком — с нашими-то чемоданами, а раздобыть коляску или любой другой экипаж казалось совершенно не возможным.

Сквайр разбушевался, требуя объяснить ему, с чего это люди, живущие в Солтуотере, указывают своим адресом Монпелье-бай-Си.

У него едва хватило терпения вы слушать разъяснения начальника станции, который признал, что мы отнюдь не первые путешественники, введенные в заблуждение подобным образом. Монплер, как упорно продолжали называть эту местность здешние жители, был большим при ходом, отданным исключительно подсельское хозяйство и раскинувшимся на многие мили вокруг. Приход этот граничил с Солтуотером, и люди, поселившиеся в новых домах на окраине Солтуотера, переименовали эту часть города в Монпелье-бай-Си, сочтя, что такое название звучит более аристократично.

Если бы только в силах сквайр; было перенести сюда все эти новые дома вместе со строителями и обитателями, он бы не преминул это сделать.

В конце концов, сев на вечерний поезд, мы добрались до Солтуотера и до номера шестого по Сиборд-террас. Мэри Блэр была вне себя от радости.

— Если б я только знала о вашем приезде, если б вы мне написали, я бы объяснила, что выходить нужно в Солтуотере, а не в Монпелье! — с упреком воскликнула она.

— Но, милочка моя, для чего все это притворство? — продолжал кипятиться сквайр. — Зачем называть Солтуотер Монпелье?!

— Я поступаю как все, — вздохнула она. — Когда я сюда приехала, мне сказали, что это Монпелье. Вообще-то в письмах друзьям я обычно разъясняю, что, несмотря на красивый адрес, на самом деле живу в Солтуотере, но вам, наверное, я позабыла написать об этом — мне ведь столько всего нужно было рассказать. В самом деле, те, кто назвали это место Монпелье, поступили неразумно.

— Истинная правда, и они заслуживают порицания! — сказал сквайр.

Сиборд-террас состояла из семи домов, построенных у самого моря на окраине города. В комнатах нижнего этажа были эркеры, в гостиных второго — балконы и веранды.

Два просторных и красивых дома в конце улицы, номера шестой и седьмой, стояли вплотную друг к другу. В них жили владельцы, а дома поменьше, в середине улицы, сдавались на время летнего сезона. В первый же вечер после нашего приезда, когда мы собрались все вместе, Мэри Блэр принялась рассказывать нам о семье, живущей по соседству, в номере седьмом. Фамилия соседей была Пихерн, и они были несказанно добры к ней с тех пор, как в марте она переехала в этот дом. Мистер Пихерн принял большое участие в ее делах и даже нашел ей нескольких учеников — человек он в Солтуотере был весьма уважаемый.

— Ах, он так добр, — добавила она, — вот только…

— Я непременно нанесу ему визит и поблагодарю его! — перебил ее сквайр. — Я буду счастлив пожать руку такому человеку!

— Увы, это невозможно, — ответила она, — они с женой отбыли за границу. Их постигло большое несчастье.

— Несчастье? Что же стряслось?!

Я заметил, что Мэри слегка нахмурилась, замешкавшись, прежде чем дать ответ. Миссис Тодхетли сидела подле нее на софе, сквайр устроился в кресле напротив, а я так и оставался на своем месте у накрытого чайного столика.

— У мистера Пихерна некогда было свое предприятие — кажется, он торговал лекарствами. Сколотив порядочное состояние, он отошел от дел, — принялась рассказывать Мэри. — У миссис Пихерн слабое здоровье, и она немного хромает. Она тоже отнеслась ко мне с большим участием — и с большой добротой. У них был единственный сын, мне кажется, он изучал право, но точно сказать не могу. Жил он в Лондоне, а сюда наезжал лишь изредка. Моя горничная, Сьюзан, завязала знакомство с их прислугой и прознала, что этот Эдмунд Пихерн, к слову весьма интересный молодой человек, был не самым примерным сыном. Он приезжал сюда на Пасху, пробыл три недели и потом вновь появился здесь в мае. Что точно произошло между ним и отцом, мне неизвестно, но, полагаю, в день его приезда они серьезно поссорились. По крайней мере, слуги слышали, что отец сурово отчитывал сына. И той же ночью юноша… умер.

Последнюю фразу она произнесла шепотом.

— Умер?! Своей смертью? — спросил сквайр.

— Нет, он покончил с собой. На дознании сочли, что он помешался, поэтому его похоронили здесь, на церковном кладбище. Выяснилось, что он оставил после себя множество долгов и денежных поручительств. Мистер Пихерн велел своему поверенному расплатиться с кредиторами, а сам со своей бедняжкой женой уехал за границу, чтобы сменить обстановку. Для меня все случившееся было большим ударом. Мне так их жаль.

— И что же — дом стоит запертый?

— Нет, там осталась прислуга — две горничные. Кухарка, которая проработала в доме добрых двадцать пять лет и тяжело переживала приключившееся несчастье, уехала вместе с хозяйкой. Те две горничные, что остались здесь, — славные, приятные девушки, они то и дело забегают узнать, не нужно ли мне чем помочь.

— Как замечательно иметь таких соседей, — сказал сквайр, — и я надеюсь, моя дорогая, все у вас наладится. И кстати, как получилось, что вы переехали сюда?

— С помощью мистера Локетта, — ответила Мэри.

Мистер Локетт, священник, близко знал ее мужа. После смерти мистера Блэра он продолжал поддерживать переписку с Мэри. Брат мистера Локетта имел врачебную практику в Солтуотере, поэтому они вдвоем решили, что дела Мэри, возможно, пойдут на лад, если она переберется сюда. Уладив кое-какие формальности друзья Мэри помогли ей поселиться в этом доме и — более того — подарили ей десять фунтов на обустройство.

— Вот что я скажу тебе, юный Джо если ты добегаешься до горячки, то в следующий раз я не возьму тебя с со бой на прогулку.

— Но мне хочется обогнать осликов Джонни, — отозвался юный Джо, — я бегаю почти так же быстро, как они Мне нравится глядеть на них.

— Ну так, может, лучше прокатиться на ослике, а, дружок?

Он покачал головой и ответил:

— На это нужен шестипенсовик, а его у меня нет. Я катался-то всего один раз, и тогда денег мне дала Матильда Она берет меня с собой на море.

— Кто такая Матильда?

— Матильда, из седьмого номера — дома Пихернов.

— Что ж, юный Джо, если ты будешь себя хорошо вести и не убегать далеко, сможешь прокатиться, кактолько ослики вернутся.

Появился ослик, и Джо отправился кататься в сопровождении Матильды.