Еще в те времена, когда все боевые действия и все обучение велось большими массами солдат, Неверовский показал себя сторонником одиночной подготовки воинов. Во всех условиях, и прежде всего в условиях боя, он придавал огромнейшее значение сохранению оружия («…яко первейших предметов на службе», — писал он в приказе по полку 21 августа 1811 года), умению вести из него огонь.

Правильность прикладки ружей у каждого гренадера он проверял лично. Это было любопытное зрелище — когда павловцы после смотра или учения окружали своего генерала, слушая его наставления и любуясь выполняемыми им строевыми приемами.

Подготовленность личного состава в Павловском полку была настолько высокой, что здесь уже в 1811 году проводили соревнования по стрельбе. А ведь тогда на обучение солдата отпускалось только шесть пуль в год!

Неверовский, сам отличный стрелок, во время подобных состязаний часто брал у промахнувшегося ружье и вгонял пулю в центр мишени, приговаривая при этом:

— Вот так должен стрелять гренадер Павловского полка!

…В январе 1812 года он был неожиданно вызван в Петербург к императору. Аудиенция была короткой.

— Направляю тебя в Москву, — сказал царь. — Поручаю сформировать новую пехотную дивизию. Прошу сделать это как можно быстрее.

Так передали очевидцы содержание этой встречи. Описали они и торопливость, с которой генерал-майор Неверовский приступил к выполнению поручения императора. 20 января Неверовский написал в своем последнем приказе по Павловскому полку: «Прощайте молодцы-гренадеры! Не поминайте лихом своего командира. Я же время это и вас никогда не забуду», — и ускакал в Москву.

Да, Неверовский спешил. Но не только царское слово торопило его. Он спешил, чтобы как можно скорее приступить к формированию дивизии, которая как воздух нужна будет в предстоящей войне. А то, что она неизбежна, Неверовский ощущал, как и все русские люди.

27-я дивизия формировалась в Москве и Подмосковье. Для ее комплектования прибывали большие партии рекрутов, отдельные отряды. Неверовский, бригадные командиры — полковник Княжнин и флигель-адъютанты Ставицкий и Воейков — были заняты день и ночь.

Каждое утро Дмитрий Петрович собирал в штабе совещание и выслушивал командиров бригад, которые рапортовали, что нет то того, то другого. Княжнин испытывал нехватку в лошадях и повозках, у Ставицкого в Одесском и Тарнопольском полках не хватало патронов, а у егерей полковника Воейкова было плохо поставлено с обмундированием, хотя батальоны его были уже укомплектованы полностью.

Не хватало ни одежды, ни повозок, ни вооружения, ни лошадей. Дмитрий Петрович всякий раз велел закладывать экипаж, чтобы снова и снова тревожить московского губернатора.

Формирование дивизии шло успешно. И во многом благодаря тому, что у Неверовского были опытные и настойчивые помощники — командиры бригад.

Все они: и невысокий молчаливый Максим Федорович Ставицкий, и веселый, казавшийся беззаботным Александр Васильевич Воейков, и спокойный, уделявший все свободное время книгам и игре на скрипке Александр Яковлевич Княжнин — были отлично подготовленные в военном отношении специалисты. Дмитрий Петрович ближе всех сошелся со своим земляком полтавчанином полковником Ставицким. Подружив с Максимом Федоровичем, узнал много интересного о нем. Ставицкий начинал свой боевой путь офицером артиллерии. Участвовал в русско-польской войне, служил по квартирмейстерской части. До прихода в 27-ю дивизию он участвовал в выполнении многих ответственных заданий — одним из первых обследовал и описал устье Амура, Нерчинские рудники, Киргизские степи, Кавказские и Кубанские кордонные линии. Ему приходилось много раз бывать с дипломатическими поручениями за границей — в Малой Азии, Константинополе, на Ионических островах, где русские войска тогда содержали гарнизон. Во всех этих переделках Максим Федорович действовал храбро и расчетливо. О его незаурядном мужестве говорил тот факт, что именно Ставицкого отправили в Петербург после сражения под Прейсиш-Эйлау с известием о победе. Тогда, в 1807 году, он доставил в столицу семь захваченных у французов знамен…

Но Максим Федорович, охотно рассказывая о своих путешествиях, замолкал, когда речь заходила о сражении под Прейсиш-Эйлау. Он знал, что его воспоминания могут тяжело ранить бригадного командира Александра Яковлевича Княжнина, брат которого, Константин, погиб там. Александр Яковлевич был сыном известного драматического писателя Княжнина и внуком по матери поэта Сумарокова.

Дмитрий Петрович хорошо узнал его еще во время морского похода в Шведскую Померанию, в котором тот тоже принимал участие, узнал и полюбил за верность слову, доброжелательность к людям.

Командир егерской бригады Александр Васильевич Воейков под стать своим коллегам был опытным и мудрым командиром. Потомок одного из участников похода Ермака, Воейков начинал службу в Преображенском полку. Еще молодым офицером он участвовал в Швейцарском походе, воевал с французами в 1807 году.

Все эти люди не жалея сил под руководством Неверовского проводили работу по формированию дивизии.

Дмитрий Петрович всегда высоко отзывался о своих первых помощниках. И он не ошибся. Высокие качества патриотов русской земли — командиров бригад 27-й дивизии проявились в трудное время Отечественной войны 1812 года. Во всех сражениях они шли впереди, не раз окрашивая своей кровью родную землю.

Александр Княжнин в бою на Шевардинском редуте был тяжело ранен и больше не смог служить в армии. Он пошел по стопам своих талантливых, предков — писал стихи, басни и пьесы. Интересно, что Александр Воейков также отличался любовью к литературе, которую хорошо знал. Однажды в штабе М. И. Кутузова «вождь двенадцатого года» употребил в своей речи выражение Крылова «ты сер, а я, приятель, сед». Но он не смог вспомнить всю басню. На помощь князю пришел Воейков. Выслушав внимательно чтение, Кутузов обнял его и прочувствованно сказал: «Какая счастливая старость!» С тех пор, каждый раз встречая Воейкова, главнокомандующий просил: «Расскажи мне, голубчик, „Волк на псарне“». И всякий же раз с удовольствием слушал.

Близкий друг Неверовского Максим Федорович Ставицкий явился как бы продолжателем его дела. Именно он возглавил дивизию после смерти Дмитрия Петровича, поведя ее к новым победам.

Грозовое дыхание близкой войны торопило. Неверовский, не дожидаясь окончания формирования дивизии, приказал начинать занятия. Молодых солдат стали учить ходить строем, совершать марши, стрелять по цели, колоть штыком. И вновь везде замелькала фигура генерала, который лично вникал во все подробности, следил, чтобы учеба шла без упущений. Его старания сказались быстро. Куда девалась нерасторопность вчерашних крестьян! На глазах они становились ловкими, подтянутыми солдатами. Тем более что командир дивизии не только учил их азам военной науки, но старался возбудить в них благородное честолюбие, развить храбрость и самоотверженность.

Вскоре дивизию было не узнать. Она стала монолитной, сплоченной боевой единицей. Почти полностью состоявшая из новичков, где даже офицеры большей частью были только что выпущены из кадетских корпусов, она тем не менее не уступала кадровым войскам. Недаром престарелый фельдмаршал граф Гудович, любивший наезжать в дивизию, называл ее «московская гвардия». Он доносил в Петербург: «В благоуспешном сформировании сея дивизии я отдаю совершенную справедливость отличному усердию, неусыпным стремлениям и деятельности командира оной генерал-майора Неверовского».

Дмитрий Петрович радовался, глядя на мужавших солдат. Как-то за завтраком он подозвал офицеров к окну. По плацу побатальонно проходили полки дивизии. Гремели песни. И генерал, с удовольствием глядя на бравых молодцов, с законной гордостью воскликнул:

— Посмотрите!.. Какие чудеса сделает эта молодежь в сражении…

В конце апреля формирование дивизии было завершено.

Первого мая, отслужив молебен, полки 27-й двинулись в путь. Неверовский выехал вперед, остановился у дороги и, сидя на лошади, наблюдал за проходившими колоннами. Его взгляд скользил по ладным фигурам солдат, по их уже успевшим покрыться тонким слоем пыли лицам. Требовательный глаз генерала с удовлетворением отмечал порядок, слитность единого движения и уверенность во взглядах солдат.