Какая-то часть кавалеристов все же вырвалась из свалки и поскакала к прогону, где тревожно засуетился второй эскадрон.

— Гони злодея, не давай опомниться! — командовал и подбадривал Курин. Он уже был на своей кобылке, в руках окровавленная сабля. Не опоздав и не замешкавшись, ударили по второму эскадрону конники Стулова, довершая разгром.

Возбужденные боем и удачей, партизаны буквально на плечах убегавших влетели в Грибово и столкнулись лицом к лицу с главными и довольно многочисленными силами французов. Таков, видимо, был тактический замысел — заманить в ловушку, хотя вряд ли предполагалось пожертвовать почти двумя эскадронами.

Вид выстроенного в боевые порядки войска смутил крестьян. Отряд Стулова первым попал под прицельный огонь, несколько человек рухнули замертво. Вновь прогремел залп. Партизаны попятились, повернули, началось бегство.

Теперь уже французы бросились в погоню. У речки Вохни, на том заранее намеченном оборонительном рубеже Курину и Стулову, метавшимся верхом среди бегущих, удалось остановить часть отряда, стрелки встретили преследователей редкими, но ощутимыми выстрелами. Однако в открытом бою очень скоро сказалось преимущество регулярных частей перед толпившимися в беспорядке крестьянами. Несколько четких и стремительных маневров на флангах, и французы, не смутясь неширокой Вохней, которую без труда форсировали, почти замкнули кольцо. Назревала неотвратимая и близкая расправа.

Стулов сумел собрать вокруг себя не менее двухсот конников, и Герасим, понимая, что промедление — смерть! — приказал: «Егор, айда на прорыв, к Юдинскому вражку. — И уже во всю мощь легких, чтобы его услышало возможно больше партизан, закричал. — На прорыв! К Юдинскому вражку! К Чушкину!»

Простая и спасительная команда — куда бежать, сразу привела большинство парализованных страхом людей в чувство, негустые цепи, замыкавшие кольцо окружения, в момент были опрокинуты на узком участке, и началось бегство к оврагу. То ли французы не захотели примириться со столь неожиданно ускользнувшей победой, то ли их привел в ярость вид деревенской площади, усеянной трупами их товарищей, но они, расстраивая ряды, бросились в погоню.

Сидевшие в засаде под командой Чушкина партизаны с явным одобрением наблюдали за стремительным бегом своих сотоварищей, поскольку приняли этот маневр не за вынужденное бегство, а за ранее предусмотренный план Курина, и потому в нужный момент с легким сердцем, без боязни всей тысячной массой навалились на подставленный неприятельский фланг, и судьба сражения, как это в подобных случаях и происходит, в одночасье и окончательно была решена.

«Мемуарист» резюмирует: «Неприятель нечаянным нашествием Чушкина приведен будучи в беспорядок, обратился в бегство и гнан Куриным, Стуловым и Чушкиным 8 верст и спасен был темнотой ночи от совершенного разбития, скрывшись в лесах… Непобедимый наш герой Герасим Курин при всех сих сражениях удачно командовал везде сам, и он в последнее сражение октября 1-го своеручно отделил голову от плеч одному французской армии офицеру и двоих рядовых пронзил в грудь пикою. Во все сии семь дней легло от его неробкой руки восемь человек, ибо был он вооружен на коне саблею, пикою и двумя пистолетами. С нашей стороны — убито 12 человек, 20 раненых». Ней, получив приказ Наполеона отвести войска к Москве, отступил столь стремительно, что когда после генерального Вохненского сражения отряд Курина следующим днем ворвался в Богородск, то его лихие и вошедшие во вкус партизаны были немало удивлены полным отсутствием неприятеля. Распалившийся Федька Толстосумов носился по улицам и переулкам с криками: «Где супостат, где злодей?», и горячо подбадривал Курина идти прямиком на Москву и по самому Бонапарту ударить. Помимо понятной ненависти к врагу, жгла его и обида за нескладное ранение (ухо сушеным грибом висит) и за страх и унижение, перенесенные в плену.

События тех дней отражены в песне, ходившей после войны в округе:

И так далее — слова песенок варьировались, дополнялись невинными преувеличениями, вроде тех захваченных пушек, и другими подробностями — в зависимости от местности, где они исполнялись.

Немногое известно о последующей жизни Герасима Курина и его боевых сподвижников. В официальном сообщении о «храбрых и похвальных поступках поселян Московской губернии, ополчившихся единодушно и мужественно целыми селениями против посылаемых от неприятеля для грабежа и зажигательства партий», указывалось, что «упоминаемых в оном начальственных людей высочайше поведено отличить Георгиевским крестом».

Среди «упоминаемых в оном» значились Курин и Стулов. Вручали им награды в мае 1813 года в Москве. Тогда же, видимо, выполнен портрет Курина художником-баталистом А. Смирновым.

Курину и Стулову было присвоено также звание «почетный гражданин», даваемое купцам первой и второй гильдии, художникам и служащим — не из дворян. К какому из перечисленных сословий их отнесли — неизвестно, во всяком случае ни Курин, ни непутевый и отважный Федор Толстосумов толстосумами не стали.

Приезжавший в Павлово историк Михайловский-Данилевский руководствовался, наверное, лучшими побуждениями, собирая на месте по свежим следам материалы от очевидцев и участников событий. Однако тщетно будем искать в его обширном четырехтомном «Описании Отечественной войны 1812 года» подробностей мужественного сражения вохненских крестьян с когортами Нея, как и имен самих крестьян. Из всех героев, вышедших из народа, названа лишь Василиса Кожина — знаменитая старостиха из хутора Горшкова Смоленской губернии.

Понимая, что вызовет снисходительную улыбку у главного цензора и читателя — царя, историк с явной иронией пишет о том, что из сельских «амазонок сделалась известнее других, по ожесточению против неприятеля, старостиха Василиса, дородная женщина с длинною французскою саблею, повешенною через плечо поверх французской шинели». Действительно, комичная картинка: дородная женщина с длинной саблей через плечо. Об остальных в «Описании» сказано общо и обезличенно: герои, храбрецы, народ.

Тысячи пали безымянными, но и у них, по словам поэта, мертвых и безгласых, одна отрада — что Родина спасена. «Все силы жизни из меня вытянула земля, а допустить, чтобы чужие ее топтали — не допущу», — говорил старый, всю жизнь тяжко работавший крестьянин из отряда Герасима Курина. Вело их на смертный и правый бой, даже таких угнетенных и обездоленных, святое чувство любви к Родине, к земле отцов и дедов.

Борис Чубар