Багратион приказывал спешно развернуть арьергард, ушедший от Смоленска уже более чем на 10 верст, и идти на помощь Неверовскому.

Задача была поставлена не очень определенно. И по сей день тому, кто изучал историю Смоленского сражения, не ясно — чего, собственно, хотел Багратион, отправляя корпус Раевского в самое пекло. Не ясно было это и генералу.

В самом деле, нужно ли просто удержать наступление противника на некоторое время с целью ожидания подкрепления, или переправляться через Днепр, оборонять Смоленск? Где соединиться с Неверовским — на каком берегу Днепра? Что делать после?

На войне не может быть неопределенностей. Раевский тотчас же отправил к Багратиону запрос об уточнении его задачи.

Никакого ответа он не получил.

Никакого ответа…

Именно в этот момент и проявились наиболее выдающиеся черты личности генерала. Именно с этого часа он начал переживать важнейшее сражение в своей жизни. Ведь на его плечи ложилась вся ответственность в принятии решений. Ответственность, которую на него даже никто не возлагал.

А какова была мера этой ответственности?

Смоленск был ключом к Москве.

Обороняющиеся малочисленные подразделения под командованием Раевского были ключом к Смоленску…

Уже потом, ночью следующего дня, он осознает всю полноту этой ответственности. О переживаниях его не знал тогда никто. А он скажет о сем позднее, в своих записках: «В ожидании дела я хотел несколько уснуть; но искренне признаюсь, что, несмотря на всю прошедшую ночь, проведенную мною на коне, я не мог сомкнуть глаз — столько озабочивала меня важность моего поста, от сохранения коего столь много, или лучше сказать, вся война зависела» (подчеркнуто мной. — К. К.).

Н. Н. Раевский — и это видно по всем его последующим действиям — принял единственно правильное решение, причем сразу же и с первого же мгновения следовал по пути его осуществления. Поддержка Неверовского — это полдела. Важнее всего — удержать Смоленск!

Раевский принял решение оборонять Смоленск самостоятельно и тем самым обеспечил успех организации этой обороны. Способность мгновенно ориентироваться в обстановке, дар импровизации в тяжелых военных условиях, бесстрашие в принятии решений и убежденность в своей правоте сослужат ему добрую службу и в последующие дни.

Но важнее всего было убедить в правильности решения и подчиненных. Развернув корпус в обратном направлении, Раевский предпринял ночное форсирование Днепра, оставив на берегу лишь артиллерию. В буквальном смысле слова не слезая с коня, он объезжает всех офицеров лично и объясняет им сложность предстоящих событий.

«Ночью, на бегу, — писал о Раевском его будущий родственник, полковник М. Ф. Орлов, — внушая каждому из подчиненных предугаданную им важность поручения, он достигает берегов Днепра. Переправа через реку, взятая на личную его ответственность, занятие на рассвете Смоленска и обширных его предместий против неприятеля, в десять раз его сильнейшего, доказывает, что он решился здесь умереть или оградить наши сообщения».

Итак, утром 3 августа корпус Раевского подошел к Смоленску. В это время в городе находился не кто иной, как генерал от кавалерии Л. Л. Беннигсен — человек, старший по званию. Для Раевского было крайне важно посоветоваться с опытным полководцем.

Но лучше бы он не советовался с ним вовсе…

— Я весьма сожалею о вас, — проговорил Беннигсен, подкрепляя свои «чувства сожаления» покачиванием головы. — Положение ваше весьма критическое.

— А что с Неверовским?

— Разве вы не слышали? Уже все говорят о том, что его отряд полностью разгромлен и более не существует… Оборона безнадежна. Советую вам спасти хотя бы артиллерию и не переправлять ее на эту сторону Днепра…

«Совет» барона можно было вполне принять за «приказ». Последовав ему, Раевский снял бы с себя ответственность за предстоящее. Но генерал помнил прежние баталии. Еще живы были в памяти картины грандиозной битвы с французами под Фридландом в 1807 году, когда командовавший союзными войсками Беннигсен позорно проиграл сражение. Тогда героизм русских солдат, стойкость подчиненной Беннигсену бригады Раевского могли спасти положение. А что же сейчас?!. Снова Фридланд?!

«Сей совет, — писал позднее Раевский, — несообразен был с тогдашним моим действительно безнадежным положением. Надобно было пользоваться всеми средствами, находившимися в моей власти, и я слишком чувствовал, что дело идет не о сохранении нескольких орудий, но о спасении главных сил России, а может быть, и самой России. Я вполне чувствовал, что долг мой — скорее погибнуть со всем моим отрядом, нежели позволить неприятелю отрезать армии наши от всяких сообщений с Москвою».

Какова же была радость устраивавших оборону Смоленска солдат, когда после полудня 3 августа на горизонте показались отступавшие остатки 27-й пехотной дивизии Неверовского. «Я помню, — отмечал участвовавший в битве под Смоленском Денис Давыдов, — какими глазами мы увидели Неверовского и дивизию его, подходившую к нам в облаках пыли и дыма, покрытую потом трудов и кровью чести! Каждый штык его горел лучом бессмертия».

Раевский был рад вдвойне. Он чувствовал теперь, что остался не один в эту трудную минуту. И в самом деле, генерал Неверовский поддержал его решение оборонять Смоленск до конца.

Можно ли предположить то отчаяние, которое могло овладеть теми, кто остался в городе? У противника более чем 10-кратное превосходство в орудиях и живой силе, в бой постоянно вводятся свежие войска. Пойманный французский офицер, назвавшийся адъютантом Мюрата, убеждал всех в том, что в подзорную трубу можно увидеть среди его соотечественников самого императора. Надежды же на подкрепление для 15-тысячного гарнизона — никакой! Ведь обе армии уходят прочь от Смоленска. Связи с ними нет, как нет и ни одного распоряжения от командования…

Раевский отправил к Багратиону своих адъютантов, приказав доложить обстановку и просить о помощи. Но когда придет эта помощь?! Через сутки, двое? Может, уже будет поздно…

А пока начались приготовления к отражению неприятеля.

В первую очередь нужно было разместить войска. Задача не из легких. В ночь с 3 на 4 августа по инициативе Раевского был созван военный совет для обсуждения возможных вариантов обороны.

А таковых было немного. Самый простой — закрепиться в городе и держаться под прикрытием стен. Но тогда противнику предоставлялась возможность овладеть предместьями и, максимально приблизившись к городу, преодолеть стену. К тому же многочисленная артиллерия французов способна была массированным ударом с близкого расстояния нанести существенный урон находящемуся внутри крепости русскому гарнизону.

Можно было выйти из города и дать бой на подступах к крепости. Но для этого сил было явно недостаточно.

Военный совет, прислушавшись к плану Раевского, решил, что необходимо основные силы все-таки сосредоточить внутри города, а также создать прочную цепь обороны перед стенами…

До рассвета оставалось немного времени. А еще нужно было успеть разместить подразделения. Противник был рядом, костры его освещали окрестные поля вплоть до горизонта.

Раевский отправился в войска. Сначала распределили пехотные дивизии. Одна из них — 26-я, та самая, которой командовал отличившийся в сражении при Салтановке генерал Паскевич, — заняла самый ответственный участок обороны — центральный Королевский бастион. Немногочисленную артиллерию разместили в большинстве на окружавших стены земляных бастионах, а также на самых опасных участках. Это выгодное расположение пушек позднее сыграло решающую роль в самом начале штурма. Русские артиллеристы могли прямой наводкой расстреливать приближающихся французских пехотинцев.

Сомкнуть глаз Раевскому так и не удалось. Едва рассвело, как стало заметно интенсивное движение неприятеля. Никакой речи о передышке и не могло быть.

В начале седьмого часа утра раздался первый залп французской артиллерии. Под прикрытием артиллерийского огня в бой двинулись кавалеристы Мюрата. Благодаря превосходству в численности французские всадники заставили отступить выдвинутую вперед русскую кавалерию и отрезали ее от Смоленска. То был пусть мимолетный, но первый успех наступавших.