Амстердам, красивый, как будто кукольный, город, изрезанный линиями каналов, больше всего привлек внимание Ашота. В фешенебельном районе города он приобрел виллу, куда вселился сам и поселил часть «беженцев», которые выполняли роль охраны. Остальных поселили в большом многоквартирном доме для эмигрантов, так было надежнее.

Серго, ощутивший вкус к западной жизни и безмерно гордый тем, что его отец гангстер (западная трактовка бандитизма), считал, что судьба уготовила ему принять эстафету поколений, но уже в более цивилизованной форме.

Для начала младший Каспарян решил обзавестись легальным прикрытием и предложил отцу купить небольшой ресторанчик в центре Амстердама, переоборудовать и назвать «Русский пельмень». В будущем Сергей собирался создать сеть таких ресторанов по всей стране. Если первая часть задуманного была выполнена довольно легко (отец просто вытащил кредитную карточку и отдал сыну), то со второй было намного сложнее, денег требовалось значительно больше.

Сергей решил и эту задачу с легкостью, свойственной молодому поколению гангстеров. Он задумал ограбить филиал объединенного банка в Брюсселе, «отмыть» деньги в странах Восточной Европы и уже на чистых финансах создать сеть ресторанов «Русский пельмень».

Ашот, наблюдая за деятельностью сына, не мог не радоваться. Он не сомневался в реальности «отмывания» денег и дальнейших вложений, у него еще оставались значительные связи. В конце концов, его мальчик почти с отличием закончил финансово-экономический факультет. Но что касалось ограбления… Тут нужен был специалист с большим опытом, которого не было ни у отца, ни у сына, ни у кого из боевиков-беженцев.

Спрос рождает предложение, Ашот Каспарян через своих знакомых начал поиск спеца по импортному «гоп-стопу». И вскоре его вывели на посредника, который предложил высококлассного наемника по прозвищу Шатун. Репутация у спеца была безупречной, и семейство Каспарянов решило с ним встретиться.

Историческая встреча произошла в Париже, на набережной Сены. Спец действительно походил на медведя: крупный, с грубым лицом и неприятным подозрительным прищуром. Выслушав предложение Ашота, Шатун несколько минут помолчал в раздумье, потом произнес:

— Я позвоню через два дня. Где вы остановились?

«Будет наводить справки», — догадались Каспаряны, старший сам успел кой-какие справки о наемнике навести и даже начал собирать на него досье.

Через два дня спец действительно позвонил и коротко произнес:

— Я согласен за четверть от общей суммы.

Это было не предложение, не торговля. Тон, каким была произнесена эта фраза, означал одно — утверждение. И нанимателям оставалось либо согласиться, либо нет.

Наниматели согласились. Шатун перебрался в Амстердам, и потекли недели планирования и подготовки.

Когда до намеченной акции оставалась неделя, на только что открывшийся ресторан «Русский пельмень» наехал Бушлат, чья группировка контролировала весь русский бизнес Амстердама. Против Бушлата Ариец ничего не мог предпринять.

Выставить полтора десятка боевиков, пусть даже прошедших горнило междоусобной войны, против сотни хорошо вооруженных, оснащенных и готовых на все головорезов было просто смешно. Но даже если бы армяне вздумали сопротивляться, бойня в столице Нидерландов не могла пройти незамеченной. Наверняка сразу же последовали бы адекватные меры со стороны правоохранительных органов не только Голландии, но и всей Европы. А такая реклама никому не нужна. Значит, надо платить, хотя это и было унизительно для Арийца как для вора в законе.

Неожиданно в это дело вмешался Шатун. Выслушав Ашота, он предложил «забить стрелку» Бушлату и сам вызвался поехать на разбор.

Услышав шум въезжающей машины, старший Каспарян прекратил подбрасывать гирю, бесшумно опустил ее на пол и направился к окну.

Из «Бьюика», поправляя полы пальто, выбрался Шатун, он не спеша двинулся в сторону особняка. Выбравшиеся вслед за ним двое боевиков, почувствовав на себе взгляд пахана, повернули головы в сторону дома. На немой вопрос «как дела?» старший из боевиков высоко поднял вверх правую руку с задранным большим пальцем.

Удар казался скользящим, хлестким, но был нанесен так профессионально, что бугай Панцирь, взмахнув руками, полетел на пол. Толстый ворсистый персидский ковер поглотил звук падающей туши.

— За что, дядя? — еле ворочая челюстью, ошарашено спросил Панцирь, дивясь силе своего невзрачного на вид родственника и понимая, что день для него сегодня явно не задался. Утром, когда брился перед поездкой на «стрелку», порезался, и вот не верь после этого в приметы.

— За позор, — зло буркнул Бушлат. Другого он, Николай Башлин, вор в законе, задушил бы своими руками, но на племянника, сына единственной сестры, рука не поднималась.

Семь раз судимый вор-карманник для многих был эталоном воровских понятий. Попадая за решетку, ни одной минуты не работал, предпочитая карцер топору или пиле. Ни разу не освободился досрочно, и тому подобное.

Когда из-за систематических побоев руки потеряли чувствительность, воровское сообщество определило законника в далекую Голландию, справедливо рассудив: раз там есть русские барыги, то должен же кто-то с них стричь шерсть.

Уезжая в Амстердам, Николай ненадолго заехал в Люберцы, откуда был родом и где проживала его сестра с племянником. Мысли о сестре вызывали у Башлина особую теплоту, и не от избытка родственных чувств, а скорее наоборот. Раиса была на шесть лет старше, и, когда он был еще сопливым пацаном, она уже была девкой на выданье. Невысокая, полноватая, белокожая, тело, что наливное яблоко. Веселая и острая на язык Рая не спешила выходить замуж, предпочитая главенствовать на городской танцплощадке, где в шумной компании таких же оболтусов можно было выпить дешевого крепленого вина, послушать песни под гитару в пустом ночном парке и, если возникнет желание, заняться «кустотерапией».

Николаю было тринадцать, когда в один из вечеров Раиса пришла с очередной гулянки под хорошим «градусом». Родителей дома не было, летом они жили на даче, где выращивали и сберегали дары земли, которые кормили семью долгую зиму.

Раиса оглядела мутным взглядом обнаженную, еще толком не развитую фигуру брата в длинных сатиновых трусах и, промычав что-то вроде: «Да ты уже мужиком стал», навалилась на него всем телом.

Тогда-то Николай и стал мужчиной. Овладевая сестрой, он не испытывал ни брезгливости, ни отвращения от ее пропотевшего, скользкого, пропахшего табачно-винным перегаром тела. Тогда он испытал состояние наивысшего удовольствия, то ли потому, что это было впервые, то ли еще по каким-то причинам, но больше никогда в жизни ничего подобного он не испытывал.

Наутро Раиса вела себя так, будто между ними ничего не было, Николай тоже не подавал виду, втайне надеясь, что когда-нибудь случай вновь представится. Но случай так и не представился, через год за кражу водки из винного ларька он получил свой первый срок и отправился на три года в колонию для малолетних преступников. Уже в лагере он получил письмо, родители писали, что Раиса вышла замуж за одного из своих ухажеров. Как он тогда переживал… впрочем, о его переживаниях никому узнать так и не довелось. Еще через год из очередного письма узнал, что стал дядей. Совершенно неожиданно, сам еще волчонок, он ощутил небывалую любовь к только что родившемуся существу, в глубине души считая его своим сыном.

После освобождения с пустыми руками возвращаться в семью он не пожелал и рванул в Москву за «подарками». Через три дня для него снова гостеприимно распахнулись двери СИЗО.

Следствие было недолгим. Суд, новый срок и колония, где Николай Башлин определил свою судьбу, сразу же примкнув к ворам. Неглупый парень, он тут же определился и в воровской специализации, выбрав для себя профессию щипача — карманного вора. Опытные карманники, учившие его всем премудростям «ювелирного мастерства», быстро заметили в нем настоящий талант, который они всеми силами старались раскрыть.