Митьке повезло: никем не замеченный, он забрался в открытый товарный вагон, более чем наполовину загруженный углем, и затаился. Скоро колеса сказали свое обычное, сначала медленное «таа-таа», и торопливо затукали на стыках рельсов.

Уголь лез в рот. Страшно резало глаза. Митька зажмурился и сидел не двигаясь.

Ему грезился жирный борщ, вареники, которые так умело готовила Лена.

Митька не раскаивался. Он верил, что будь у него с собой паспорт, все было бы иначе. Взять документы и тогда уже скрыться окончательно — такую задачу поставил перед собой Чижов. К выполнению замысла решил привлечь Верку Куртюкову. Ей он верил. «Мой дом наверняка под наблюдением милиции. Заставлю Веру, она все провернет. Ее не заподозрят». Жене он уже заготовил плаксивое, полное обещаний письмо.

Товарняк часто останавливался, и Митька, уставший от постоянного страха, а теперь чувствуя себя в относительной безопасности, заснул.

Когда открыл глаза, поезд стоял. В свете фонаря прочитал название знакомой станции. Тропинками до колхоза «Рассвет» было не более трех-четырех километров. Митька подхватил свой тяжелый чемоданчик и спрыгнул на землю.

Станцию осторожно обогнул справа и зашагал к станице.

Слева парила Кубань. Он повернул к берегу, постоял немного и, вытащив из кармана пистолет, швырнул его в белесый туман реки.

— Так лучше будет, — сказал тихо. — А то застукают и не вывернешься.

Из-под ног с треском вспорхнула перепелка. Чижов вздрогнул, пригнулся. Догадавшись, кто его испугал, сердито сплюнул. «Тьфу ты, черт! Ситуация!»

К дому Куртюковой он пробрался через огород и постучал в окно условленным стуком. Его будто ждали. Босые ноги торопливо прошлепали в сенях:

— Кто?

— Я, Вера, открой.

Откинулся с шумом крючок. Митька шмыгнул в сени. Верка щелкнула выключателем. Ахнула, увидев его черное от грязи лицо и одежду. Митька торопливо подбежал и погасил свет:

— Ты с ума сошла?!

Помолчал. Успокоившись, заговорил заискивающе:

— Верочка, очень тебя прошу, сходи к Ленке. Передай письмо и возьми мой паспорт… Я устроюсь подальше от этих мест, заберу тебя. Будем вместе жить. Я люблю тебя, Вера. Все сделаю ради нашего общего счастья. Нельзя терять время. Беги.

Она покорно накинула поверх длинной белой рубахи плащ и стукнула дверью. Митька сразу же бросился к кухонному столу, нащупал съестное. Он рвал зубами душистые куски хлеба, заталкивал в рот огурцы. Мычал от наслаждения. В мгновение ока проглотил увесистую краюху и несколько огурцов.

Митька ел и чутко прислушивался. Два-три раза подбегал к окну, приподнимал край занавески, вглядывался. Все было спокойно. И постепенно настроение поднималось.

Он еще продолжал жадно чавкать, когда дверь бесшумно открылась. Вспыхнул свет. На пороге стояли майор Бойко с пистолетом в руке, дядя Боря, из-за их спин выглядывала Куртюкова.

— Вот он, голубчик, — поджала тонкие губы Митькина подружка.

Ее слова прозвучали как выстрел, сразу отняли у Чижова все силы. «Как же ты так могла, Верка? Ты говорила… любишь. Как же так, Верка! Я так надеялся на тебя…»

— Руки вверх! — приказал властно начальник милиции.

Митька покорно поднял грязные дрожащие ладони. Дядя Боря проверил его уже пустые карманы. Потом, увидев у стола чемоданчик, открыл. В электрическом свете заиграло бликами золото.

— Где пистолет? — грозно спросил начальник.

— Нет у меня ничего, и не было. Честное слово, нет. Вам наговорили.

— Не ври, — перебила Куртюкова. — Ты же мне показывал эту штучку. Я из-за тебя не хочу себе жизнь портить. Признавайся.

— Выбросил я его в Кубань, — обмяк Митька, все еще держа вздрагивающие руки над головой.

— Идем, — кивнул дядя Боря, беря Чижова за шиворот.

Участковый, не разжимая пальцев, так и вел его, как щенка, по улице.

На допросе Чижов путался, врал. Когда спросили, почему стрелял в Школьникова, Митька заплакал. Разговор был долгим, серьезным. Чижова убеждали, ловили на противоречиях, однако он так и не раскаялся.

Собственно, его признание уже было необязательным. Слишком многое уличало Митьку.

Задержанного увели в соседнюю комнату. Бойко снял трубку и позвонил начальнику управления:

— Преступник Чижов пойман, — докладывал он, довольно потирая чистую, без морщинок щеку. — Как видите, я свое слово сдержал. Золото изъято… У Чижова с раненым были неприязненные отношения: он давно угрожал Школьникову расправой. Пистолет преступник выбросил в Кубань. Мы попросим саперов и водолазов помочь нам найти его. Хотя, собственно, он и не нужен. Улик достаточно. Чижова сейчас отправляю в отдел милиции с участковым… Нет, ничего. Он один доставит. Силой нашего участкового бог не обидел… вот только… хотя я вам доложу позднее. Кстати, он высказал свое, так сказать, особое мнение — не уверен, что Чижов стрелял в Школьникова… Да, нет доказательств… Философия одна. Но для нас важны факты. — Бойко замолчал. Лицо приятно розовело, его хвалили.

— Давай, капитан, вези преступника в районный отдел милиции, — закончив разговор, приказал Бойко. — И смотри в оба, чтобы не дал стрекача.

— Есть, — откозырял участковый.

В машине, как и на допросе, Митька плакал и твердил:

— Ну, зачем мне стрелять в него, дядя Боря? Ну зачем? Сами подумайте. Ругался я с Василием Ивановичем — правда. Только что из того? Разве бы я поднял руку на такого человека? Да никогда… А золото это, провались оно сквозь землю. Я же не украл. Мне Егор Егорович добровольно отдал… Вы спрашиваете, почему я убежал из станицы? Думал, если Егор Егорович расскажет, у меня все отберут. А я хотел погулять, не работать, — честно говорю. А пистолет — он ржавый и без патронов. Выбросил я его из страха, что могут поймать с оружием… Я ведь знаю, носить пистолеты нельзя.

Уже третью ночь проводил дядя Боря в пустующем кабинете Школьникова. Никто, кроме Егора Егоровича и Ананьевны, не знал об этом.

Участковый сидел в темноте. Время тянулось медленно. Изредка, тщательно пряча огонь под полой, он раскуривал свою, солидных размеров, теплую трубку, на миг освещал циферблат часов. Стрелки будто замерли на месте.

Протяжно и сонно пропели первые петухи. Почти сразу же за окном — осторожные шаги. Дядя Боря торопливо влез в стоящий около печки гардероб.

За окном было светлее, чем в комнате, и участковый в щель увидел в оконном проеме голову мужчины. Тот немного помедлил и потянул на себя половинки створки. Не закрытые, они легко поддались. Мужчина решительно перевалился через подоконник в комнату. В руках темнели какие-то предметы. Уже потом участковый понял: топор и ломик. Неизвестный посветил фонариком. Быстрый голубоватый луч пробежал по комнате и погас. Мужчина подошел к гардеробу. Участковый затаил дыхание. Незнакомец попытался открыть дверцу гардероба. Дядя Боря, вцепившись до боли в пальцах в выступающие планки, удержал их. Тогда мужчина, кряхтя, начал отодвигать гардероб в сторону. Ему это удалось. Теперь дядя Боря не мог наблюдать и лишь по треску догадался, что неизвестный выламывает доски в полу. Капитан немного помедлил, потом рывком распахнул дверцы и появился перед стоявшим на коленях незнакомцем. Тот сделал стремительный рывок, но дядя Боря сбил его с ног и придавил к полу. Мужчина сопротивлялся отчаянно: извивался, дрыгал ногами, кусался. Дядя Боря все же завернул ему руки за спину и туго связал ремнем. Как только участковый включил свет, незнакомец вскочил и бросился к открытому окну. Дядя Боря легко удержал его, усадил на стул.

Ночному гостю было около пятидесяти. Покатые плечи распирал модный серый пиджак, упрямство чувствовалось в наклоненной лысой голове. Участковый приблизился к незнакомцу сзади. Сразу бросилось в глаза крупное ярко-фиолетовое родимое пятно за левым ухом мужчины.