— Понятно. — Я немного расслабился, хотя взглянул на Хантера и его окружение немного по-другому. — И что это объясняет?

— Я учу лишь за одну плату, — тихо произнес Шут.

Я кивнул. Это все объясняло. И то, как легко люди Хантера разбрасывались обещаниями отпустить меня, и открытость их вожака, то, как быстро перешли мы к делу без предварительного прощупывания собеседника, и то, что по пути сюда я услышал достаточно, чтобы с уверенностью сказать:

— Хантер, ты создаешь настоящую армию. А на Плутоне есть лишь одна сила, против которой нужна армия.

— Я собираюсь штурмовать замок Конклава, — признался он.

И это уже не стало для меня новостью.

— А дальше? Хочешь править Плутоном? Или вырваться? — Прищурившись, я посмотрел на него.

— Вырваться. — На миг спокойствие покинуло вожака. Казалось, даже черная жемчужина в его глазнице вспыхнула внутренним огнем.

— Если я прав в своих выводах, существует портал между Плутоном и Луной, и Конклав о нем не знает, — заметил я. — И я догадываюсь, где он может быть.

— Знаю. — Хантер небрежно махнул рукой. — Через него нельзя уйти, да и на Плутон через него человек попасть не может.

— Почему?

— Так устроен. Иначе Конклав давно засек бы его. Мы тащим через него провизию, золото, железо, ну и прочую мелочь.

— Значит, за происходящим стоишь ты? — усмехнулся я.

— Не я. Мы. Наше братство.

— Банда, — возразил я. — На Плутоне братство невозможно.

— Итак, ты еще не понял. — Хантер бросил на меня пристальный взгляд. — Или понял, но не решаешься поверить. Значит, мне придется тебя убедить.

— Это непросто. Я от природы недоверчив. И как же ваше братство называется?

— Мы — дети Хансера, — просто ответил он.

— Символично. — Я не сдержал ехидной улыбки.

— Сейчас я буду рассказывать, а ты — слушать. И постарайся сдержать свою иронию. Некоторые могут принять ее за оскорбление. Например, Агни очень несдержан и быстр. — Он кивнул на одного из своих помощников.

Это был тот, который с языком пламени. Сейчас огонь переместился к нему на плечо, но одежда даже не затлела. Агни. Да, в глубине его карих глаз то и дело вспыхивал огонь ярости. Лицо узкое, вытянутое. Нос сломан в паре мест, но сросся хорошо, оставив лишь незаметную горбинку. Впрочем, кто на Плутоне может похвастаться целым носом? Ноздри его то и дело хищно раздувались. Лоб высокий, меж широких бровей пролегла складка, делающая лицо еще более мрачным. Несколько мелких шрамов — тоже ничего необычного. Я заметил, что Агни чуть-чуть перекошен на левую сторону. Как потом оказалось, у него была сломана пара ребер, и срослись они неправильно. Но это делало Огонька, как иногда называли его свои, еще более опасным противником. Он работал двумя саблями. И обманчивая неуклюжесть искалеченного тела вдруг превращалась у него в настоящую вспышку пламени, в хаос ударов, прыжков, блоков, подсечек. И только настоящий мастер мог оценить истинную красоту его стиля боя, равное владение обеими руками: в зависимости от перипетий боя основной становилась то левая, то правая. Впрочем, все это я узнал гораздо позже, как и его вспыльчивый характер, и ярость в бою, и взрывные приступы веселья, яркого, как его имя.

— Я сюда не ссориться пришел. — Мой голос звучал спокойно. — У нас может быть общее дело, дело, какого раньше на Плутоне не было. И чтобы его провернуть, я должен понимать все, знать твои мотивы и хоть чуть-чуть тебе доверять. Ты смог заинтересовать меня, ты непохож на прочих. Но для того, что ты и я задумали, заинтересованности мало.

Я специально не сказал «мы задумали». И он кивнул, показав, что понял намек.

— Значит, я начну сначала. Итак, прежде всего ты должен понять, что название нашего братства глубже сиюминутной моды, и возникло оно задолго до того, как твой отец шагнул из боя в легенды.

Конечно же разговор наш был длиннее, но мысли мои сейчас путаются. Я помню суть, помню, как тщательно Хантер подбирал слова, как блестели глаза его собратьев в ровном свете колдовских ламп. Помню ощущение неудобства от того, что в комнате не было Теней. Помню чувство, словно меня подхватил быстрый горный поток и несет вперед, к пропасти. И я, Миракл, уже не управляю событиями, а лишь подчиняюсь их неудержимому бегу. Помню размеренный рассказ Хантера, но не помню слов.

Был Паучатник, он был всегда. Выход из него лишь один, я уже писал об этом. Вот только та крепость, возле которой я встретил Пантеру, не всегда была заброшенной. Каждый выживает как может. И первые высшие других школ выживали как могли. Сперва это у них получалось неплохо, потом плутонцы научились их убивать. Чувствовать себя уверенно не мог никто. Даже если ты нашел себе покровителя-плутонца, всегда может найтись и тот, кто его убьет. Да тот же Магнус явный тому пример. Если бы не мое вмешательство, трое рубак в таверне положили бы и его, и Кота.

Но всегда найдется самый хитрый. На Плутоне есть лишь одна незыблемая вещь — клятва на крови. От нее не отступаются. Наверно, это был сотрясающий Вселенную или не знающий преград. Эти две школы лучше всего учат думать, искать ответы. И кто-то нашел ответ — в те времена, которые давно стали историей или даже мифом. И была построена крепость… нет, Крепость. Как и Город, она стала единственной в своем роде. Основы надо закладывать в детстве. Со взрослым, сформировавшимся плутонцем уже ничего не сделаешь. Их было четыре десятка — всегда ровно сорок, по десять из каждой школы. Они носили железные медальоны с изображением Крепости. Они ее создали, и она их хранила.

Ребенок, покинувший Паучатник, не мог миновать ее. Его запирали в Крепости, обучали небольшому количеству умений, необходимых для выживания, по сути, ерунде. А потом с него требовали клятву на крови, что он никогда не поднимет руку на носящего знак Крепости. Если ребенок давал клятву, его обучали дальше, до четырнадцати лет, теперь уже более серьезным вещам. Правда, обращались с ним уже как с рабом. А что поделаешь? Клятва на крови держит лучше любых оков. Если отказывался, его убивали. Вот так все просто.

И был мальчишка, который уже в десять лет стал убийцей, как и все, кто вышел из Паучатника. Одиночка, умудрившийся выжить. Гордый — слишком гордый и слишком принципиальный. А еще был меркурианец. Сейчас уже никто не назовет его имени. Меркурианец был со Светлой стороны, из Лазурного домена, наверняка граф ди Басалетти. Традиционно на Меркурии обучаются представители именно этого рода.

И так уж получилось, что мальчик и граф встретились, и верность мальчика принципам очень понравилась графу. Не будь он лазурным, может быть, ничего не произошло бы. Но он был лазурным, дворянином старой закалки. Он увидел в мальчике те качества, которые старое дворянство воспитывало в своих детях. И он решил, что это надо поощрять: ведь на Плутоне подобное явление — редкость.

Тени — величайшая сила и величайшая свобода. Новичка учили им только после клятвы. И граф ди Басалетти почему-то захотел, чтобы у мальчика до клятвы не дошло. Вскипела, видите ли, благородная кровь. Да и то верно. Нарушивший клятву на крови умирает в страшных мучениях. Сдержался бы его гордый подопечный? Скорее всего, всадил бы нож кому-нибудь из так называемых наставничков в подбрюшье, плюнув на свою жизнь.

Стоит ли говорить, что мальчишка тот носил имя Хансер? Тогда еще сопляк Хансер, впитывавший знания, понимавший больше, чем ему открывали, и уже успевший осознать, что Крепость — это не сказка, в которую он попал после кошмаров Паучатника, что стоит ему принести клятву — и жизнь круто изменится.

Он бежал — было это незадолго до того дня, когда с него собирались взять клятву. Помогал ему граф? Никто не знает. Но что без умения скрываться в Тенях ничего не вышло бы — факт. А лазурный вообще через месяц обо всем забыл. А может, потом иногда вспоминал плутонца, не похожего на прочих. Кто знает! В конце концов, он был с Меркурия, и предубеждение к бьющим один раз оставалось. Выпустил забавного зверька на волю — и ладно.