— О, привет, Кратчли, — уверенный властный голос — Поставь машину в гараж.

И голос Кратчли, тихий и покорный, как будто он в жизни не произносил ни одного грубого слова: «Хорошо, милорд».

Куда бежать? Мисс Твиттертон ладонью вытерла слезы. Только не в коридор. Там они все. И Фрэнк тоже. И Бантер, наверное, вышел из кухни. А что подумает лорд Питер?

— Что-нибудь еще на сегодня, милорд?

Стукнула дверная ручка. Послышался мягкий дружелюбный голос ее сиятельства: «Спокойной ночи, Кратчли».

«Спокойной ночи, милорд. Спокойной ночи, миледи».

В панике мисс Твиттертон выскочила на лестницу в спальню, в тот самый момент, когда из коридора открывалась дверь.

— Ну, наконец-то! — сказал Питер. — Вот мы и дома. — Он помог Харриет снять пальто и нежно поцеловал ее в шею. — С чувством выполненного долга.

Она пошла в гостиную. Питер проводил ее взглядом.

— Замечательная вещь — чувство выполненного долга. У меня на сердце необычайно легко. Чувствуешь какой-то внутренний подъем. — Она упала на кушетку и лениво положила руки на подлокотник. — И еще я чувствую, что немного пьяна. Неужели это из-за того шерри, которым угощал нас викарий?

— Нет, — уверенно сказал он. — Скорее всего, нет. Хотя я чувствую, что тоже выпил лишнее. Немного, но все-таки. Нет. Это пьянящее чувство благородного поступка. А может, это деревенский воздух или что-то вроде этого?

— Немного голова кружится, но, в общем и целом, прекрасно.

— Да, действительно. — Он размотал шарф, снял часы, положил все это на спинку кресла и нерешительно направился к кушетке. — Действительно, как после шампанского. Почти, как влюбленность. Но ведь этого не может быть, правда?

Улыбаясь, она повернулась к нему. Он посмотрел на ее запрокинутое лицо и поцеловал.

— Ну что ты! Конечно, нет! — Он нежно провел по ее плечу, его рука скользнула немного ниже. Харриет шутливо запротестовала и, сжав руку в ладонях, прижалась к ней щекой.

— Думаю, что нет. Потому что мы ведь, в конце концов, уже женаты. Или еще нет? Невозможно быть женатым и влюбленным одновременно. Во всяком случае, в одного и того же человека. Так не бывает.

— Абсолютно исключено.

— Жаль. Потому что сегодня вечером я чувствую себя молодым и глупым. Нежным и вьющимся, как очень молодой горошек. И ужасно романтичным.

— Это, милорд, совершенно недопустимо для джентльмена в вашем состоянии.

— Состояние моей души просто ужасающее. Я хочу, чтобы играли скрипки, чтобы звучала нежная музыка, и осветитель тихо зажег звезды и луну…

— И чтобы певцы хорошо знали свои партии!

— Черт возьми, почему нет! И у меня будет моя нежная музыка! Отпусти мои руки, девушка! Посмотрим, что нам может предложить Би-Би-Си.

Она разжала руки. И теперь ее взгляд провожал его.

— Подожди немного, Питер. Нет, не оборачивайся.

— Почему? — он послушно замер. — Мое несчастное лицо уже начинает действовать тебе на нервы?

— Нет, я просто любовалась твоей спиной. В этом романтическом полумраке у тебя потрясающий силуэт. Глаз не оторвать!

— Правда? Жаль, что я не вижу. Но обязательно скажу своему портному. Он всегда дает мне понять, что это он «делает» мне спину.

— А он не «делает» тебе твои прекрасные уши, кончик носа и затылок?

— Это уж слишком для моей жалкой внешности, Я сейчас начну мурлыкать от удовольствия. Ты ведь могла бы выбрать более впечатляющий набор из носа ушей, затылка и прочего. Знаешь, очень трудно выражать признательность затылком.

— Вот именно. Обожаю блеск неразделенной любви. Вот, скажу я себе, вот его чудесный затылок. И что бы я ни сказала, что бы ни сделала, ничто не сможет его смягчить.

— Я в этом не уверен. Однако постараюсь жить в соответствии с твоими пожеланиями. Моя искренняя и трепетная любовь цепями сковала сердце, но кости пока еще мне подчиняются. Хотя сейчас бессмертные кости подчиняются умирающей плоти и гибнущей душе. Черт возьми, зачем я сюда шел?

— Нежная музыка.

— Ах да, конечно. Итак, мои маленькие менестрели из Портленда! Играйте, юноши, увенчанные миртовыми венками, пойте, гибкие и нежные девы!

— «Х-р-р!» — ответил приемник, — «…перины нужно взбивать очень тщательно, прилагая максимум усилий…»

— Помогите!

— Этого, — Питер быстро выключил приемник, — вполне достаточно.

— У этого человека грязные мысли.

— Омерзительные. Напишу в дирекцию радиовещания ругательное письмо. Это просто неслыханно. В тот момент, когда юноша исполнен чистейшими, священнейшими чувствами, когда он чувствует себя как Галахад, Александр и Кларк Гейбл, вместе взятые, когда он, так сказать, руками разгоняет облака, и душа его уносится в сияющую высь…

— Дорогой! Ты уверен, что это не шерри?

— Шерри! — его возвышенное чувство рассыпалось дождем искр. — «Леди, под юной благословенной луной, я клянусь…» — Он замолчал, вглядываясь в полумрак. — Послушай, но они зажгли луну не с той стороны!

— Какая недопустимая оплошность со стороны осветителя!

— Опять пьян, опять пьян… Возможно, ты права насчет шерри… Будь проклята эта луна, она лжет. У меня есть другая луна! — он обернул носовым платком абажур лампы и поставил ее на стол позади Харриет. Ярко-красный цвет ее платья в лучах мягкого света заиграл, как утренняя заря. — Так лучше. Начнем сначала. Миледи, под юной благословенной луной я клянусь, под серебристыми листьями сакуры я клянусь… обратите внимание на сакуру, — он театральным жестом указал на кактус, — специально выписали из Японии ради такого случая. Причем по безумно дорогой цене…

Слабый отзвук голосов долетал до дрожащей Агги Твиттертон, которая забилась в уголок комнаты наверху. Она попыталась убежать по задней лестнице. Внизу стояла миссис Руддл и в чем-то пыталась убедить Бантера. Он, видимо, был на кухне, потому что его голоса мисс Твиттертон не слышала. На полпути она замерла и прислушалась. Мисс Твиттертон старалась не дышать, каждую минуту она могла себя выдать, и тогда…

Бантер тихо вышел из кухни, и она услышала его громкий и сердитый голос где-то прямо под собой:

— Мне больше нечего вам сказать, миссис Руддл. Спокойной ночи.

Задняя дверь громко хлопнула, слышно было, как Бантер задвигает засов. Теперь не оставалось никаких шансов выйти незамеченной. В следующий момент она опять услышала его шаги. Бантер поднимался по лестнице. Мисс Твиттертон бросилась в спальню Харриет. Шаги приближались. Вот они стихли на лестничной площадке, вот они слышны уже у двери! Мисс Твиттертон бросилась дальше и вдруг с ужасом обнаружила, что попала в спальню милорда. Пахло ромом и духами Харриет. В соседней комнате перевернули поленья в камине, опустили шторы, налили в кувшин свежей воды. Дверная ручка начала опускаться, и задыхающаяся мисс Твиттертон выскочила на темную лестницу.

«…Ромео был зеленый глупец, и все его яблони давали зеленые плоды. Сядь здесь, Аголиба, ты будешь королевой. Голова твоя увенчана венком из виноградных листьев, а в руках у тебя будет скипетр из цветов. Дай мне свой плащ, я буду твоим королем и всей его ратью. Скажи мне приветственную речь, молю тебя, дрожа от нетерпенья. Мой белоснежные кони горячи и быстры… Простите, это из другой оперы… Говори, моя королева, говори своим серебристым голоском: «Я королева Аголиба…»

Она засмеялась и поцеловала его.

— Питер, ты сломаешь кресло. Ты сошел с ума.

— Дорогая, лучше бы я сошел с ума, — он отбросил плащ и наклонился к ней. — Всякий раз, когда я хочу быть серьезным, выгляжу полным дураком. Просто напасть какая-то, — его голос дрожал, то ли смеха, то ли от страсти. — Только подумай! Не смейся! Отлично воспитанный, прекрасно образованный, вполне обеспеченный англичанин сорока пяти в крахмальной рубашке и очках падает на колени перед женой — перед своей собственной женой, что особенно смешно — и говорит ей… и говорит…