– Неужели нельзя было наказать его по-другому? – спросил Ник.

– Кого?

– Связанного…

– А за что его наказывать? Он никого не убивал.

Ник непонимающе уставился в глаза Ивану Львовичу. Мягкий свет в салоне машины создавал обманчивую прозрачность. Нику были видны глаза полковника, но не было видно зрачков.

– Его подставили… – продолжил после паузы Иван Львович. – Он умер совсем по другой причине. А Сергей Владимирович Сахно – просто топор, которым приводят наказание в исполнение. Кстати, не простой топор… Я тебе не зря приказал наблюдать за ним повнимательнее. Ты с ним скоро встретишься.

– Зачем?

– Тебе предстоит с ним не только встретиться, но и подружиться, хотя это, наверно, будет нелегко. Но начало у вас будет солидное. Ты его спасешь от смерти. Завтра вечером.

– Это что, будет подстроено?

– Нет, завтра вечером он действительно должен умереть. Он ведь одноразовый топор. По крайней мере кое-кто так думает. А я не согласен. Я терпеть не могу ничего одноразового. Все эти пластмассовые вилки-ложки, картонные тарелки. Нет. Это не мое…

– А что будет потом, когда я его спасу? – поинтересовался Ник.

– Начнется работа. Его будут искать. Надо будет перебраться куда-нибудь подальше, залечь, спрятаться. Потом отходить все дальше и дальше отсюда. И главное – тебе не засветиться. Пока о тебе никто ничего не знает – ты в полной безопасности…

Дальше они ехали молча. Мимо проносился безжизненный безразличный город. Потом и он остался позади – они ехали мимо пригородных сел, затем по обе стороны шоссе побежал знакомый лес. Зеленые ворота с надписью «26-й км» показались черными.

– Можешь спать до одиннадцати, – сказал на прощание полковник.

Яркая луна за кухонным окном освещала землю бледным тусклым светом. В этом свете замершие на ночь недостроенные многоэтажки казались руинами недавно окончившейся войны. С высоты восьмого этажа эта странная панорама выглядела особенно впечатляюще. За недостроенными башнями виднелась сказочная неподвижная деревня, два озерца, отражавших лунный свет, несколько одиноких уличных фонарей.

Виктор сидел на кухне с выключенным светом – луны хватало, чтобы видеть, где у чайной чашки ручка, а для того, чтобы размышлять, свет был не нужен.

В тишине квартиры тикали только настенные часы, висевшие на кухне. Показывали полтретьего ночи. Жена и дочь спали. Спал город за кухонным окном, и спала подмятая под себя городом деревня, название которой Виктор не знал.

За последние два дня «знакомство» Виктора с покойным генералом в отставке Броницким углубилось. Правда, этому углублению способствовало другое знакомство – совершенно нормальное – с судмедэкспертом по фамилии Ройтман. После получасового разговора, во время которого Ройтман почему-то защищался, хоть на него никто и не нападал, Виктор наконец узнал некоторые дополнительные сведения о трупе генерала. Умер он, оказывается, скорее всего вечером двадцатого мая, перед этим предварительно плотно и качественно поужинав, запивая чем-то крепким. Ужинал в спешке – плохо прожеванные и не успевшие перевариться куски балыка, салями, блинов с красной икрой все еще были в желудке, когда он отправился в полет. Канат на его шее завязали, когда он уже был мертвым. Причина смерти – обширный инфаркт. Но, уходя в отставку, генерал Броницкий прошел тщательную медкомиссию и был признан полностью здоровым. Ему и было всего сорок семь лет. Пил мало, увлекался байдаркой и охотой.

После поездки в лабораторию судмедэкспертизы Виктор посетил вдову Броницкого. Интеллигентно посидел у нее на кухне. Держала она себя в руках, налила следователю и себе по пятьдесят коньяка, помянули покойного. Посетовала, что еще не похоронили его. «Тело пока не отдают. Сказали, что надо провести разные анализы». Виктор пообещал ускорить проведение «анализов».

Жене Броницкого было лет сорок. Одета была хорошо, по-домашнему. И отвечала на его вопросы спокойно, словно был их разговор чем-то совершенно обычным.

– Друзей у него не было. Раньше, в штабе, были. А когда перешел в советники – не стало. Очень любил сына – Володьку. Он сейчас в Англии, в колледже учится. Только-только улетел, за два дня до этой ужасной новости. Может, и хорошо, не надо ему ни похорон, ни расспросов. Ему только восемнадцать, он такой впечатлительный… Я сперва испугалась, у него ведь обучение только на полгода вперед оплачено, но приходили тут коллеги, пообещали за госсчет до конца учебного года все оплатить. Потом вернется, будет здесь доучиваться…

Сейчас, спокойной киевской ночью, вспоминая этот разговор, Виктор насчитал по крайней мере еще пять вопросов, которые надо было задать. Даст бог, он с ней еще поговорит. Она словно сама ему помогала – просто рассказывала примерно то, что должно его интересовать. Теперь уже было понятно, что ее длинный монолог ни на один серьезный вопрос, пожалуй, и не ответил.

На цыпочках Виктор прошел в комнату, вышел на открытый балкон. Проверил, на месте ли машина. «Мазду» он теперь ставил под своими окнами. Так было спокойнее. Хотя от окон до машины было добрых двадцать с лишним вертикальных метров.

Вернувшись на кухню, проделал две дырки в банке пайковой сгущенки. Присосался по старой привычке. Запил остывшим чаем.

Из коридора донеслась телефонная трель.

Виктор в три шага подскочил к висевшему на крючке пиджаку, вытащил из бокового кармана мобильный телефон, нажал зеленую кнопку и, только вернувшись на кухню, поднес телефон к уху.

– Алло! – прошептал Виктор.

– Это я, Георгий. Привет!

– Привет, – ошарашенно ответил Виктор.

– У меня бессонница, вот решил звякнуть. Как там, с вдовой познакомился?

– Да.

– И что-то узнал?

– Почти ничего.

– Это потому, что разговаривал на ее территории. Знаешь, как в футболе: победа на поле противника считается двойной… Тебе надо ее куда-нибудь пригласить. В кафе какое-нибудь. Утром, часиков в одиннадцать, чтобы она уже привела свой внешний вид в порядок, а мысли чтоб были еще разбросаны… Понимаешь?

– Ну да…

– Ну, раз понимаешь, позвони ей завтра часиков в десять утра, скажи, что заедешь за ней в одиннадцать, и по-деловому положи трубку. Чтобы ей некуда было деваться… У тебя, я вижу, тоже бессонница?

– Да, – признался Виктор, и тут же какое-то подозрение закралось в его мысли.

Он выглянул в окно, осмотрел неподвижную ночную панораму – все тихо и мертво.

– Ну ладно, до связи. Я поехал! – произнес знакомый мужской голос, и на его место пришли короткие гудки.

Виктор опустил трубку на стол. Уставился в окно и вдруг увидел, как у забора соседней стройки какая-то машина зажгла фары и стала видимой. Выехала на «дорогу жизни» и не спеша покатила к трассе.

Утром он полчаса стоял под холодным душем, приходя в бодрое состояние.

– Ты на черта похож! – сказала ему за завтраком жена. – Под глазами – синяки, бледный, как мертвец!

– Ничего, сегодня отосплюсь, – пообещал скорее сам себе Виктор, кромсая ножом трехглазую яичницу.

Из комнаты донесся плач дочурки, и жена, на ходу расстегивая верхние пуговицы халата, побежала туда. У Яны тоже наступило время завтрака.

Ира, вспомнив, что ночью кормила ее левой грудью, сейчас поднесла к правой.

Виктор выпил в кухонном одиночестве чашку кофе. Вышел на балкон, посмотрел с высоты восьмого этажа на свою красную «мазду». На стоявшие чуть поодаль аккуратной шеренгой соседские «москвичи», ЗАЗы и примкнувший к ним древний «мерседес». Хоть он и понимал, что машина – не его, а служебная, а удержаться от высокомерной ухмылки не смог.

Сходил еще раз умылся холодной водой. Посмотрел на часы – без пятнадцати девять. Зашел в спальню, посидел минутку около Иры и Яны, присосавшейся к правой груди жены. Почувствовал себя «третьим лишним». Вернулся на кухню.

В полдесятого, когда «дорога жизни» уже опустела и только несколько соседских ребятишек с пластмассовыми автоматами в руках играли на ее обочине в «новых русских», Виктор взял мобильный телефон и позвонил вдове Броницкого.