Хардинг сцепил руки за головой и уставился на инспектора.

— Хорошо, я ушел в восемь, — сказал он. — Что в этом особенного?

— Особенное в том, что вы никак не могли пройти пешком шестнадцать миль по трудной прибрежной тропе за два с половиной часа, — он сделал паузу, не отводя взгляда от Хардинга, — и сюда входит время, которое вы должны были потратить на ожидание парома.

Хардинг ответил без колебания:

— Я не шел по прибрежной тропе, по крайней мере не начинал с нее. Меня подбросила на попутке пара, которая направлялась в загородный парк около Дурлстон-Хед. Они высадили меня возле ворот, ведущих вверх к маяку, я только там ступил на тропу.

— В какое время?

Актер перевел взгляд на потолок.

— Десять сорок три. Однако следует вычесть время, потраченное, чтобы добраться от Дурлстон-Хед до бухты Чапмена, я полагаю. Послушайте, помню, что вчера первый раз посмотрел на часы только перед тем, как позвонил в службу спасения по телефону 999. До тех пор меня совершенно не волновало время.

Он вновь посмотрел на Гелбрайта, в его темных глазах появилось раздражение.

— Ненавижу, когда мною управляют проклятые часы. Это социальный терроризм — заставлять людей подчиняться произвольной оценке времени, затраченного на то или другое. Именно поэтому мне нравится мореплавание. Время не имеет значения, не стоит и задумываться о нем.

— На какой машине ехала эта пара? — Карпентера не взволновали взлеты философской мысли молодого человека.

— Не знаю. Какой-то тип автомобиля с закрытым кузовом. Не обращаю внимания на машины.

— Какого цвета?

— Думаю, синего.

— Что это была за пара?

— Мы много не разговаривали. Слушали музыку группы «Меник-стрит Причез».

— Можешь описать их?

— Пожалуй, нет. Они были обычными. Большую часть времени мне пришлось смотреть им в затылок. У нее светлые волосы, у него темные. — Он достал пустую бутылку виски и вертел ее между ладонями, начиная терять терпение. — Какого черта вы задаете мне все эти вопросы? Кому какое дело до того, сколько времени потребовалось мне, чтобы из пункта А добраться до пункта В, или кого я встретил по пути? Разве все, кто набирает номер 999, получают третью степень?

— Просто стараемся свести концы с концами, сэр.

— Вы уже говорили.

— Не правильнее ли сказать, что бухта Чапмена была целью вашего путешествия, а не Лулуез-Коув?

— Нет.

Наступило молчание. Карпентер не сводил глаз с Хардинга, а тот продолжал развлекаться с пустой бутылкой виски.

— На борту твоей лодки были пассажиры в субботу? — затем спросил он.

— Нет.

— Вы уверены, сэр?

— Конечно. Думаете, я мог бы не заметить их? Это едва ли требует доказательства, согласны?

Карпентер лениво листал судовой журнал.

— Ты когда-нибудь возил пассажиров?

— А это не ваше дело.

— Может быть, и не наше, но нас заставили поверить, что ты парень. Ходит легенда, будто ты регулярно развлекаешь на борту девушек. Мне любопытно, брал ли ты когда-нибудь их с собой в плавание, — он кивнул головой в сторону каюты, — или же все эпизоды происходят здесь, когда лодка пришвартована к бакену?

Хардинг задумался на некоторое время.

— Некоторых из них я беру с собой в плавание, — наконец подтвердил он.

— Как часто?

Еще одна длинная пауза.

— Возможно, один раз в месяц.

Карпентер бросил тетрадь на стол и побарабанил по ней пальцами.

— Почему же здесь ничего не записано о них? Ведь ты обязан заносить в журнал имена всех, кто находится на борту, на случай крушения? Или, возможно, тебе безразлично, что кто-то может утонуть, ведь береговая охрана будет считать, что ты единственный, кого следует искать?

— Это смешно, — примирительно произнес Хардинг. — По этому сценарию судно должно будет перевернуться, журнал будет утрачен навсегда.

— Твои пассажиры когда-нибудь падали за борт?

Хардинг покачал головой. Он подозрительно переводил взгляд с одного полицейского на другого, стремясь определить их настроение, подобно тому, как змея быстро подергивает язычком, стараясь почувствовать запах в воздухе. В каждом его движении было что-то очень хорошо заученное, и Гелбрайт воспринял его объективно, помня о том, что Хардинг — актер. У него складывалось впечатление, что Хардинг развлекается, но он не мог придумать, зачем это нужно. Но только в том случае, если Хардинг не имеет представления, что расследование связано с изнасилованием и убийством, и просто так применяет опыт ведения переговоров, чтобы потренироваться в технике «метод — действие».

— Ты знаешь женщину по имени Кейт Самнер? — задал следующий вопрос Карпентер.

Хардинг отодвинул бутылку в сторону и агрессивно наклонился вперед:

— Что, если знаю?

— Это не ответ. Позволь повторить его. Ты знаешь женщину по имени Кейт Самнер?

— Да.

— Хорошо знаешь?

— Достаточно хорошо.

— Насколько хорошо это «достаточно хорошо»?

— Не ваше чертово дело.

— Неправильный ответ, Стив. Это как раз самое настоящее наше дело. Ты видел, как именно ее тело поднимали с помощью лебедки на вертолет.

Его реакция удивила полицейских.

— У меня было ощущение, что так могло быть, — отозвался он.

Далеко впереди в воде отражались огни Суанеджа, сверкая в ночи как бриллианты. Заходящее солнце опускалось за горизонт. Дэнни Спендер без конца зевал от усталости. Он прислонился к огромному Ингрему, от которого исходило спокойствие, а его старший брат гордо стоял у штурвала, направляя «Мисс Кринт» к дому.

— Он неприличный человек, — вдруг доверительно сообщил Дэнни.

— Кто?

— Этот человек вчера.

Ингрем взглянул на него сверху.

— Что же он сделал? — спросил он, стараясь не показать любопытства.

— Он тер одно место своим телефоном, — сказал Дэнни, — долго-долго, все время, пока спасали женщину.

Ингрем взглянул на Пола, чтобы узнать, слушает ли тот, но Пол был слишком увлечен штурвалом, чтобы обращать внимание на них.

— Мисс Дженнер видела, как он делает это?

Дэнни закрыл глаза.

— Нет. Он перестал, когда она появилась из-за угла. Пол считает, что он полировал мобильник. Ты знаешь, как игроки в крикет натирают шары, чтобы они крутились в воздухе. Но он делал не это, он неприличный.

— Почему же он так нравится Полу?

Ребенок еще раз широко зевнул.

— Потому что не рассердился на него за то, что Пол шпионил за голой тетенькой. Папа рассердился бы. Он так рассердился, когда Пол достал несколько порнографических открыток. Я сказал, что они противные, а Пол сказал, что они естественные.

Зазвонил телефон Карпентера.

— Извините, — сказал он, доставая мобильник из кармана куртки. — Да, Кемпбелл. Правильно… продолжай…

Разговаривая по телефону, он пристально разглядывал какую-то точку над головой Стивена Хардинга. Морщины, постоянно появляющиеся на его лбу, когда он хмурился, то сглаживались, то становились глубокими в тусклом свете газовой лампы, пока он слушал доклад детектива о его разговоре с Тони Бриджесом. Он плотнее прижал трубку к уху при упоминании имени «Биби» и с любопытством перевел взгляд на молодого человека напротив.

Гелбрайт в это время наблюдал за Стивеном Хардингом. Стивен слушал сосредоточенно, стараясь уловить смысл того, что произносилось на другом конце провода, слишком хорошо понимая, что обсуждаемая тема, вероятнее всего, он сам. Большую часть времени актер пристально разглядывал стол, но раза два искоса поглядывал на Гелбрайта. Гелбрайт проникся странным сочувствием к нему. Словно они с Хардингом, объединяемые общим незнанием темы разговора, настроились против Карпентера.

У него не было ощущения, что Хардинг виновен, интуиция не подсказывала, что он знаком с насильником, но опыт напоминал, что все это не имеет значения. Маньяки могут быть столь же внешне очаровательными и безопасными, как и все остальное человечество. Потенциальной жертвой всегда становится тот, кто думает иначе, чем остальные.