— Сам подумай, кто согласится работать в доме, жильцы которого подозреваются в убийстве, — продолжала Анна.

— Опять? — Джо обернулся, посмотрел на нее умоляюще. Ему не хотелось снова вступать в уже надоевшую ему дискуссию.

Анна сделала недовольное лицо.

— Шон сделал признание совершенно добровольно, — заставил он себя сказать. — И ничего странного в его словах нет.

— Люди думают не так, как ты. Я же вижу, происходит что-то странное. А тут еще ты слоняешься по деревне, везде суешь свой нос. От нас начинают шарахаться.

— Не говори глупости, дорогая. — Джо попытался успокоить ее.

— Спасибо Марку, догадался прислать этого молодого человека. Я его понимаю, он тут все вдоль и поперек знает, не хочет вмешиваться. А этот парень просто не в курсе. Я отослала его назад, пусть Марк сам приезжает, раз мы с ним договаривались.

— Не волнуйся, все вернутся, и Марк в том числе.

— Мне нужно отдохнуть, я устала, — сказала Анна.

Джо взял купальный халат Анны, порылся в карманах.

— Джо, я купила тебе утепляющую маску для лица. Посмотри, в раковине лежит, в горячей воде.

Джо подошел в раковине, она была закрыта пробкой, внутри ее плавала маска, такая же, как карнавальная, только больше, закрывающая все лицо. Сделана она была из тонкого пластика, наполненного гелем. Он вытащил ее, надел.

— Похож я в ней на Симпсона-старшего? Или еще страшнее? — спросил он улыбаясь. — Слушай, а в ней действительно тепло.

Внезапно послышался яростный стук в дверь. Анна и Джо обменялись тревожными взглядами. Он посмотрел на часы — стрелки подходили к двенадцати ночи. Они оба заторопились вниз, в прихожую. У Анны с ног соскальзывали тапочки, и Джо приходилось поддерживать ее за руку. Анна открыла первую дверь, увидела в стекло второй двери Марту Лоусон и замерла.

— Ну и ну, — проговорил Джо и повернул ручку с замком.

— Что плохого мы вам сделали?! — истерически закричала Марта, как только Джо распахнул дверь. — Что вы из нас жилы тянете?! — Глаза ее почернели и ввалились, поредевшие волосы висели тонкими космами. Всего за один месяц она иссохла, превратившись в скелет.

Она оглядела Анну и Джо.

— Ваш сын входит в мой дом, занимается сексом с моей дочерью… Не для того я ее растила, чтобы она отдавалась кому-нибудь до свадьбы! Потом он врет полиции. Где он? Что он сделал с моей Кэти?

Анна едва сдерживалась, чтобы сразу не разрыдаться, — больше от острой жалости к полубезумной женщине, чем от обиды. Джо тихо застонал.

Все мышцы лица и шеи у него вдруг заболели так, словно кто-то рвал их на части.

— Марта… — едва выговорил он.

— Убийца! — взвизгнула та. — Кто ты такой, чтобы меня судить?! Ты застрелил человека, а потом пришел меня утешать. И я у тебя еще просила помощи. Да как я могла? А ты… ты нес ее гроб. — Она подняла голову. Глаза ее сверкали. Марта выставила вперед сухонькие дрожащие кулачки. — Если я только узнаю, что он… Что вы… Клянусь Богом… Вам нечего сказать в свое оправдание?! — выкрикнула она и замолчала.

— Марта, перестань. Ты же знаешь, что Шон любил Кэти, — с трудом выговорила Анна.

Та разрыдалась.

— Ничего я не знаю. Мне никто ничего не говорит. Скажите, ну почему он в тот вечер отпустил ее? Одну, ночью, — сдавленным голосом проговорила она, с мольбой глядя на Джо и Анну.

Шон спустился из своей спальни, подошел к дверям. По щекам его текли слезы.

— Не знаю почему, — заговорил он сквозь всхлипывания. — Не знаю. Так получилось. Она убежала от меня, вырвалась и убежала. Простите меня.

— Марта… — Анна попыталась взять ее за руку. — Мы все переживаем, мы сочувствуем тебе. Но мы не знаем, что произошло.

— Кто-то же должен это знать?! — воскликнула Марта и посмотрела на Шона умоляющим взглядом. — Скажи им все, скажи им все, что знаешь. Ведь ты же что-то скрываешь от них, я вижу.

Шон сжал ладонями лицо, зашатался.

— Я больше ничего не знаю. Отстаньте от меня. Я рассказал полиции все, что было. Я до сих пор не могу в это поверить.

— Врешь! Врешь! Ты все врешь! — визжала Марта. — Ты опозорил Кэти, ты опозорил свою семью! — Она внезапно развернулась и пошла по тропинке в ночь.

Шон бросился наверх, к себе.

Анна посмотрела на Джо. Он замотал головой, медленно произнес:

— Это кошмар какой-то.

Двигатель пикапа на холостом ходу работал тихо, почти бесшумно. Дюк и Донни сидели в кабине, сквозь полуоткрытые окна разглядывая пустынную ночную улицу.

— Привет, Барбара. — Донни протянул руку.

— Ты что делаешь? — зашипел Дюк. — На кой черт ей граблю тянуть? Ты что, каждый раз так с ней здороваешься?

— Нет. — Донни недоуменно взглянул на него.

— Тогда запомни — это будет выглядеть странно. Давай попробуй еще раз.

— Привет, Барбара. Послезавтра мы отмечаем годовщину гибели Рика. Список приглашенных я уже составил, но, боюсь, мог кого-то пропустить. Не поможешь мне, не подскажешь, кого еще нужно позвать?

— Ну вот, так уже лучше, — кивнул Дюк.

Впереди показался автомобиль, затормозил, прижался к обочине. Из него вышел средних лет мужчина в сером костюме, направился к дверям дома.

— А это кто еще такой? А? Что это еще за хмырь? — Дюк зло посмотрел на Донни. Тот прикрыл глаза.

— Ее муж.

— А который сейчас час, Донни?

Донни хорошо знал, что было одиннадцать часов пять минут вечера, но автоматически поднял руку, посмотрел на часы.

— Одиннадцать ноль пять.

— А день сегодня какой? — Дюк ударил кулаком по приборной панели.

— Вторник, — ответил Донни.

— Так вот, драный сукин сын. Сколько мне нужно тебе повторять, что ты должен все представлять себе мысленно? Всю картину, все. Представь часы, представь циферблат, стрелки. Сколько они показывают? Одиннадцать часов пять минут. Фигуры людей представляй, их лица.

Донни откинулся в кресле, медленно выдохнул, повернулся к Дюку.

— Прости, забыл.

— Забыыыыл, — передразнил Дюк. Лицо его скривила недовольная гримаса. — Все, хватит, ты мне надоел. Я сыт по горло. — Он включил передачу, отъехал от тротуара.

— Нет, не говори так, Дюк. Извини, я лажанулся. Больше такого не повторится. Клянусь.

— Лажанулся?! — заорал Дюк. — Перепутать время окончания киносеанса — это ты называешь лажануться?! Да ты понимаешь ли, что еще чуть-чуть, и мы бы влипли. А потом что, знаешь? Нет? На электрическом стуле задницы бы грели, вот что.

Сердце у Донни бешено билось, острая боль вдруг прорезала его грудь. Дюк потянулся, дернул ручку, открыл дверь, холодно произнес:

— Выкатывайся из моей машины. Давай проваливай.

Донни, спотыкаясь, вылез из кабины, толкнул за собой дверь, услышал за спиной мягкий щелчок замка, медленно двинулся к тротуару. Он услышал, как Дюк снова открыл дверь, немного подождал и захлопнул ее. Взвизгнули колеса, взревел двигатель, машина начала набирать скорость. Вскоре все стихло.

Приближался час закрытия бара «Билер». Официантка Рейчел Уэйд протерла серым несвежим полотенцем стойку, заляпанную пятнами засохшего пива и замусоренную сигаретным пеплом, им же провела по ряду бутылок, наводя видимость чистоты. Пряди ее светлых волос колыхались при каждом движении. Она вышла в зал, взяла с оставшихся неубранных столиков тонкие бокалы, прижимая их друг к другу изящными длинными пальцами, смахнула лужицы. Швырнув полотенце на стойку, она направилась к выключателю, погасила свет. Внезапно негромко скрипнула входная дверь — в свете раннего утра и догорающей уличной рекламы показался силуэт молодого мужчины.

— Извините, можно? — спросил он.

Рейчел вздрогнула от неожиданности.

— Черт подери! — вскрикнула она оборачиваясь. — Ну вы меня и напугали. — И с сомнением в голосе добавила: — Вроде бы двери я уже заперла. — Она начала всматриваться в темноту, стараясь разглядеть вошедшего, но ничего не увидела, кроме его манящих голубых глаз.