— Так оно и есть! — уверенно ответил Санчо. — Достаточно взглянуть на его берега, чтобы это понять. Ты заметил, какие там бухты, мысы, заливы? И нарисовано все так подробно, словно эти наши знакомые берега! Да уж, эти генуэзцы отменные мореплаватели! Наш благородный адмирал сеньор Колумб не поплыл бы в такую даль, если бы не знал заранее, на каком рейде станет на якорь!
Столь веский довод убедил и утешил даже наиболее безнадежных тугодумов. После того как матросы увидели на карте в этой части океана земли и острова, уже никто не сомневался в благополучном исходе плавания.
— Земля! Земля! Обещанная награда за мной, сеньор адмирал! Земля! Земля!
— Где, где земля, добрый Мартин Алонсо? — спросил Колумб с таким волнением, что даже голос его задрожал. — В какой стороне вы заметили долгожданный берег?
— Там, на юго-западе! — ответил Мартин Алонсо, показывая рукой направление. — Видите очертания высоких гор? Они еще неясны, но даже пана римский не стал бы требовать иных доказательств!
Все взоры обратились на юго-запад, и так велика была жажда увидеть землю, вестницу удачи, что они поверили и увидели ее. Там, на горизонте, громоздилась расплывчатая темная масса с зазубренными краями, более отчетливыми, чем обычно бывает у туч, но в то же время настолько неясная, что лишь очень зоркий глаз мог бы различить ее в быстро наступавшей темноте. Именно такой земля часто предстает перед моряками в сумерках, но в этот час многие вообще не способны ее заметить.
Зная, что Колумб прекрасно знаком со всеми явлениями, происходящими на море, матросы «Санта-Марии», бросив взгляд в указанном направлении, повернулись к адмиралу и затаили дыхание — что-то он скажет? Но лицо его говорило яснее слов: оно сияло от восторга и умиления!
Матросы бросились на реи, чтобы убедиться в своей удаче; все согласились, что еле различимая масса на горизонте может быть только землей, и бурное ликование первых мгновений сменилось спокойной уверенностью. Солнце закатилось чуть севернее неясных гор, и тьма сразу окутала океан.
До сих пор, насколько позволял ветер, Колумб шел, как ему казалось, прямо на запад, но к началу первой ночной вахты, уступая общему желанию, приказал взять курс по компасу на юго-запад, хотя в действительности каравеллы повернули на юго-юго-запад плюс полрумба к западу. Ветер усилился, и, так как адмирал думал, что земля находится от них лигах в двадцати пяти, все твердо надеялись утром увидеть ее совсем близко. Сам Колумб поддерживал в окружающих эту надежду, хоть и отклонился от курса против своей воли: он полагал, что материк может находиться только на западе, вернее, в том направлении, которое он принимал за западное, но относительно островов такой уверенности у него не было.
В ту ночь мало кто спал спокойно: сказочные сокровища Востока дразнили воображение даже самых рассудительных матросов, а некоторые просто бредили золотом и чудесами неведомой страны. То и дело кто-нибудь вскакивал со своей подвесной койки и вскарабкивался на мачту, пытаясь разглядеть желанный остров, который фантазия моряков уже наделяла определенными очертаниями, но тщетно: кругом была непроницаемая тьма.
За ночь каравеллы прошли тем же курсом семнадцать из двадцати пяти лиг, отделявших мореплавателей, согласно расчетам Колумба, от неведомой земли. Рассвет едва забрезжил, когда команда всех трех судов была уже на палубе и с нетерпением ожидала начала дня, который должен был их вознаградить за все опасности и страхи долгого, утомительного плавания.
— Смотрите, на востоке уже светает! — радостно закричал с юта Луис. — Сеньор адмирал, теперь мы можем назвать вас самым прославленным человеком!
— Не спешите, юный мой друг, — возразил Колумб. — Где бы ни была большая земля, далеко или близко, она лежит на западе, и мы дойдем до западных берегов этого океана. Да, вы правы, сеньор Гутьерес, заря занимается, скоро и солнце взойдет.
— Что б ему хоть разок взойти с запада! — воскликнул Луис. — Тогда бы мы увидели наши владения во всем великолепии и блеске его лучей, озаряющих сейчас только пройденный нами путь!
— На это не надейтесь, друг мой Педро, — с улыбкой ответил Колумб. — От начала времен солнце совершает свой повседневный путь вокруг земли с востока на запад, и так будет до скончания веков. В этом мы можем доверяться своим глазам, хотя во всем остальном чувства нас частенько обманывают.
Так рассуждал Колумб, повторяя ошибку, обычную для людей своего времени. Как правило, суждения его отличались трезвостью, а прозорливый ум позволял предвидеть многое из того, что было недоступно даже избранным, но в те дни знаменитая астрономическая система Птоломея, эта странная смесь истин и заблуждений, считалась неопровержимой. Коперник note 78 был тогда еще юношей и смог возвести догадки Пифагора — в общих чертах справедливые, но ошибочные в определении причин и следствий — в стройную научную систему лишь много лет спустя после открытия Америки. И, как бы в доказательство того, как опасен и тернист путь науки, Коперника за все его старания открыть человечеству истину церковь предала проклятью, тяготевшему над ним вплоть до недавних дней. Одного этого примера достаточно, чтобы представить, какие трудности приходилось преодолевать великому мореплавателю на пути к его славной цели!
Между тем продолжало светать, и скоро солнце озарило небо и океан. Все взоры были устремлены на запад, однако радужные надежды постепенно померкли, и наконец перед мореплавателями предстала страшная истина: земли нигде не было видно! За ночь каравеллы прошли значительное расстояние, и теперь все понимали, что благодаря какому-то обману зрения они приняли за землю плотные массы туч, скопившиеся над горизонтом. Все повернулись к Колумбу; у него сердце сжалось от горечи разочарования, однако внешне он сохранял суровое спокойствие, которое нелегко было возмутить.
— Обманчивые зрелища на море далеко не редкость, сеньоры, — проговорил адмирал, обращаясь к тем, кто стоял поблизости, но достаточно громко, чтобы его могла слышать вся команда. — Однако ни одно еще не было таким правдоподобным! Все, кто бывал в океане, знакомы с подобными явлениями; они ничего не предвещают, потому что это просто игра природы.
— Но мы так надеялись, дон Христофор, что теперь нам нелегко справиться с чувством разочарования, — заметил один из приближенных Колумба. — Может быть, эти тучи все-таки означают, что Катай уже близок?
— Возможно, эти тучи не случайно приняли облик земли, чтобы поддержать в нас уверенность и показать, что в конце концов мы будем вознаграждены за все и увидим настоящую землю, — ответил адмирал. — Но тем не менее я объясняю такой обман зрения самыми естественными причинами, ибо мы, моряки, встречались с этим не раз.
— Я тоже склонен так думать, сеньор адмирал, — ответил один из кормчих, и разговор оборвался.
Однако на матросов этот случай произвел тягостное впечатление: они больше всех жаждали увидеть землю и тяжелее всех переживали разочарование. Недавняя бодрость и радость опять уступили место горестной безысходности. Колумб снова повел каравеллы по компасу на запад, а в действительности на запад-юго-запад и еще полтора румба к западу, затем, уступая пылким просьбам окружающих, снова пошел на юго-запад по компасу, пока все окончательно не убедились в том, что предыдущим вечером они приняли за остров скопление туч. Лишь когда не осталось ни малейшей надежды, каравеллы легли на свой обычный курс. За сутки прошли тридцать одну лигу, команде же сообщили, что пройдено только двадцать четыре.
Следующие дни не принесли никаких существенных изменений. Ветер держался благоприятный, хотя часто стихал настолько, что каравеллы за сутки с трудом продвигались на пятьдесят английских миль. Океан был спокоен, водорослей попадалось все меньше. 29 сентября, на четвертый день после того, как Пинсон увидел «землю», была замечена птица из породы фрегатов, которые, по общему мнению, никогда не улетают далеко от берегов, и матросы на время воспрянули духом. Прилетели также два пеликана. Воздух был таким теплым и благоуханным, что даже Колумб заметил:
