— Так как мне предстоит наказать виновного, я возьму на себя эту неприятную обязанность, — холодно согласилась королева. — Мы не вправе избегать ничего, что может хоть сколько-нибудь приблизить нас к высочайшей из добродетелей — к справедливости, — не правда ли, сеньор адмирал? — обратилась она к Колумбу и продолжала: — Принцесса, вы сказали, что дон Луис женился на вас и теперь вы считаете себя его женой. Где и когда предстали вы перед священником?

Озэма поняла вопрос королевы и ответила на него бесхитростно и прямо:

— Луис женился на Озэме христианским крестом! — сказала она, прижимая к груди драгоценный подарок, который наш герой вручил ей в минуту смертельной опасности. — Луис думал — сейчас умрет, Озэма думала — сейчас умрет. Оба хотели умереть мужем и женой. Луис женился крестом, как добрый испанский христианин, Озэма — в своем сердце, как добрая гаитянка, как делают у нас.

— Здесь явно какое-то недоразумение, какая-то печальная ошибка, вызванная различиями языков и обычаев, — заметил адмирал. — И дон Луис здесь ни в чем не виноват. Я сам видел, как он дал ей этот крест. Это было на море, во время шторма, и тогда я про себя похвалил графа за стремление спасти душу бедной язычницы. Никакой свадьбы не было да и не могло быть. Только девушка, совершенно незнакомая с нашими обычаями, могла принять за брачный обряд простой жест, когда граф вручил ей крест, надеясь, что этот символ спасет ее душу!

— Дон Луис, вы подтверждаете то, что сказал сейчас адмирал? — спросила королева. — У вас действительно не было иных помыслов?

— Конечно, не было, сеньора!

— И вы никогда не стояли с ней перед священником, ничем не пытались ввести в заблуждение эту бесхитростную индианку?

— Сеньора, я не умею лгать и готов признаться, что виноват перед Озэмой. Ее красота и милый нрав, а главное — ее сходство с доньей Мерседес говорят сами за себя. Последнее особенно расположило меня к ней, и, если бы мое сердце не было отдано другой, я бы открыто женился на принцессе. Но мы встретились для этого слишком поздно. Само сходство Озэмы и Мерседес заставляло меня их сравнивать, и, конечно, невежественная язычница не выигрывала от такого сравнения. Признаюсь, я питал к Озэме нежность, но никогда это чувство не вытесняло из моего сердца Мерседес! И если я виноват перед доньей Озэмой, то лишь в том, что не всегда умел скрывать свое восхищение, вызванное ее детской простотой, а главное — сходством с Мерседес. Но никогда ни словом, ни делом я не оскорбил ее и не обидел!

— Эта речь мне кажется честной и правдивой, — проговорила королева. — Что скажешь, донья Беатриса? Ты лучше знаешь графа, и тебе легче судить, насколько можно доверять его словам.

— Жизнью готова поручиться за каждое его слово, госпожа моя! — горячо воскликнула маркиза. — Луис не лицемер, и я счастлива — о, как я счастлива! — что он сумел оправдаться перед всеми нами. Теперь я понимаю: Озэма что-то слышала о наших брачных обрядах и знала, что мы почитаем крест. Она неверно поняла чувства Луиса, неверно истолковала его поступок и совершенно искренне вообразила себя его женой! Будь Озэма христианкой, она бы никогда не впала в столь жестокое заблуждение.

— Да, все это весьма похоже на правду, — согласилась королева и с чисто женской деликатностью к чувствам Озэмы продолжала: — Однако не следует забывать, что речь идет о сердце девушки, и не простой девушки, а принцессы. Мы не вправе далее обсуждать это дело при всех. Надеюсь, сеньоры, вы исполните свой рыцарский долг и никогда не упомянете о том, что здесь говорилось. Отныне донья Озэма находится под моим покровительством. А вы, граф де Льера, узнаете завтра мое решение относительно вас и доньи Мерседес.

Все это было высказано с таким царственным видом, что Колумб и наш герой поспешили почтительно раскланяться и удалиться. Королева долго еще беседовала с Озэмой, а к чему это привело, станет ясно из дальнейших событий.

Когда дамы остались одни — королева решила, что Мерседес тоже должна присутствовать при ее беседе с Озэмой, — Изабелла осторожно и тактично завела речь о браке. Но высказывалась она достаточно ясно, чтобы красавица гаитянка поняла, как жестоко она обманулась. С первой же встречи женское чутье подсказало ей, что она Луису нравится. Доверчивая, пылкая, привыкшая вызывать у себя на родине всеобщее поклонение, Озэма была уверена, что юный граф тоже в нее влюблен. Не зная языка, она объяснялась главным образом взглядами и жестами, что еще больше способствовало ее заблуждению. Не следует также забывать, что, хотя верность Луиса и выдержала испытание, это было для него серьезным искушением. Неправильно понятое Озэмой слово «мерседес», нежные заботы, которыми окружал ее граф, — все только усугубляло тягостное недоразумение.

Старания Луиса познакомить гаитянку с основами своей религии привели к новым ошибкам и заблуждениям, которые легко укоренились в наивной душе Озэмы. Так она решила, что испанцы поклоняются кресту, что это и есть их бог. Долгое время Озэма с восхищением взирала на крестик, и, когда Луис в минуту смертельной опасности подарил ей эту драгоценную вещицу, она решила, что тем самым он с ней обвенчался, ибо, по обычаям ее родины, обмен дарами считается брачным обрядом. В простоте любящей души она только так это и понимала.

Более часа билась королева, чтобы все это выяснить, хотя Озэма ничего и не пыталась скрыть. Да ей, в сущности, и нечего было скрывать! Теперь осталось самое трудное: объяснить доверчивой гаитянке ее ошибку и открыть ей горькую правду. Чтобы все сразу стало ясно, Изабелла рассказала Озэме, что еще до того, как Луис увидел ее, он уже любил Мерседес, которая должна была стать его женой. Королева постаралась это сделать как можно мягче и осторожнее, но удар достиг цели. Сама Изабелла была потрясена: никогда еще ей не приходилось видеть такого взрыва отчаяния, такого невыразимого горя, таких неудержимых слез! Образ несчастной девушки долго потом преследовал королеву, лишая ее сна.

Колумб и наш герой еще целую неделю пребывали в полном неведении. Правда, дон Луис на следующий же день получил от своей тетки ласковую, ободряющую записку, а паж Мерседес молча возвратил ему тот самый крестик, который был у Озэмы, но о том, что произошло, ему оставалось только гадать. Наконец, видимо, пришло время для объяснений — дона Луиса пригласили к маркизе.

Луис думал, что тетушка встретит его в гостиной, и был удивлен, когда там никого не оказалось. На его недоуменные вопросы паж ответил, что графа просили подождать, и сам исчез. Наш герой никогда не отличался терпением, эта христианская добродетель была ему недоступна. Чтобы убить время, он принялся расхаживать из угла в угол. Так прошло полчаса, он уже думал, что о нем забыли, и хотел позвать слугу, чтобы о нем доложили еще раз, когда дверь вдруг медленно отворилась и перед юношей предстала Мерседес.

С первого взгляда Луис понял, что его возлюбленная глубоко взволнована и удручена. Ее рука, к которой он жадно припал губами, дрожала, лицо то вспыхивало, то бледнело, она явно держалась из последних сил. Однако она отказалась от предложенной ей воды, попросила Луиса сесть в кресло, а сама опустилась на низенький табурет, на котором обычно сидела в присутствии королевы.

— Дон Луис, это я пригласила вас сюда, — заговорила Мерседес, справившись с волнением. — Я хочу выяснить до конца наши чувства, чтобы не осталось никаких сомнений. Вас подозревали в том, что вы женились на донье Озэме, вы навлекли на себя немилость королевы и стояли на краю пропасти…