– О, я хорошо знаком с этой стадией опьянения! Ты веселился, а теперь почувствуешь себя больным и никчемным – сейчас ты прошел через этап заболевания. Есть только один выход – предаться любовным утехам! – Журналист велел извозчику везти их на улицу позади Пале-Руаяль.

Они прибыли к месту назначения в час, когда ни одни куранты в городе уже не били. Плюмо и Клод выпрыгнули из «Люсиль». Они еле держались на ногах.

– Ты просто в дымину пьян! – сказал извозчик, перед тем как уехать.

Плюмо и Клод, пошатываясь, отправились дальше, хотя сначала выслушали предложения прыщавой проститутки с щелью между зубами и продавца горячей картошки. От обоих соблазнов они отказались. Друзья также остановились у магазина и обильно помочились на ставни. Плюмо порылся в карманах и вытащил оттуда медную монетку. Он вручил ее Клоду.

– Это не простые деньги. Это символ моего пристрастия. И символ кое-чего еще.

В этот момент двое решились на следующий смертный грех.

У Клода были широкие познания, правда, чисто умозрительные, о распутстве и прелюбодеянии. Хотя он и читал многое из того, что было напечатано в самый эротический век, а также лично ознакомился с секцией «Проститутки» Коллекции за Занавеской, все же юноша избегал платить за удовольствия. Кроме того, страх заразиться какой-нибудь гадостью охлаждал его любопытство.

Заведение мадам Роуз располагалось рядом с лавкой мясника, соседство вполне приличное, как полагал Плюмо. Клод слегка протрезвел, когда они вошли в публичный дом. Гостиная была оформлена недурными шелками, и хозяйка, красивая женщина лет сорока, поприветствовала Плюмо с таким видом, будто он старый знакомый (это не оставляло сомнений в его частых посещениях сего дома терпимости). Жрицы любви сидели на диванах в различных позах. Хозяйка, взяв у Клода жетончик, прошептала ему:

– Молодой человек предпочитает горячих крошек?…

– Мадам, прошу вас! – вмешался Плюмо. – Позвольте мне самому познакомить их.

Он начал сообщать noms de lit [88]женщин.

– Это Пони, – сказал писатель о даме, которая откидывала волосы за спину.

– Потому что у нее такая пышная грива? – поинтересовался Клод.

– Нет, тут дело в другом. Она использует в своей работе различные сбруи – отсюда и прозвище.

– А зннннаешь, – сказал Клод, с пьяных глаз вспоминая свою любовницу, – Александра тоже их любила. И еще порошок из шпанских мушек [89]– я его видел в ее шкафчике…

– Твоя женщина не тем пользовалась, – сказала хозяйка. – От мушек появляются волдыри. А ведь есть столько других способов… – Она вытащила пробку из графина и нанесла немного мятного крема на губы.

Плюмо обратил внимание Клода на другую девушку:

– Давай продолжим. Это Краб. Ее так назвали, потому что ее ноги смыкаются за спиной клиента подобно клешням. – Журналист зашептал: – Хотя есть и другая причина. – Плюмо потирал монетку, пока рассказывал. – Вон та, что в углу, – Хищница. Она сразу набрасывается на гениталии клиентов. А вот эту я прозвал Ангеликой. Она вдохновила меня на ту строчку в «Ксанасе», помнишь? – Плюмо процитировал сам себя: – «Ангелика вовсе не была застенчива. Она задирала юбку при каждом удобном случае, и весь мир мог на секунду увидеть ангела». – Проститутка подтвердила сказанное, повторив вышеописанное движение.

В конце концов Клод выбрал вместо всех представленных дам полусвета другую, Плюмо неизвестную, по имени Бретона. Хозяйка сказала, что это новенькая и весьма оригинальная дама. К удовольствию своих клиентов, она разыгрывает сказки, да так убедительно, как и не снилось Лафонтену.

– Через несколько часов, – сказала блудница, – ты будешь счастлив, как никогда.

Она оказалась права. И все же на следующий день Клод проснулся с неприятным осадком, оставшимся после бурной ночи. Он вновь страдал. Ведь Александра отвергла не только его, но и его интересы. Кроме того, наступил понедельник, и Клоду предстояло вновь подчиниться деспотии Ливре.

Дело об импотенции получило широкую огласку. Постановления суда, напечатанные крупным тиражом, облепили все доски объявлений вокруг церкви, провисев там почти три месяца. Дешевые водевили следовали традициям «Баллады импотента». Даже если Клод захотел бы забыть об Александре, ему бы это ни за что не удалось. Он больше ни с кем не делился своим горем, но от этого легче не стало. Спустя два месяца после ссоры и заключительного акта любви стойкий запах – пахучая смесь жонкили и пота – все еще витал на чердаке. Клод повсюду находил длинные светлые волосы (принадлежащие как самой мадам Хугон, так и ее парику). Один из волосков даже затянулся вокруг шеи юноши, когда он забылся беспокойным сном. Однажды Клод увидел, как светловолосая женщина, затянутая в тугой корсет, переходит улицу. Он выскочил ей навстречу в безумном порыве – но, увы, лишь для того, чтобы столкнуться со сварливой старушкой, охнувшей от неожиданности. Каждый раз, когда Клод слышал имя Александры на улице – что, собственно, происходило довольно часто, – он начинал искать ее взглядом, выворачивая шею в смутной надежде на встречу.

Иначе говоря, мадам Хугон стала его навязчивой идеей. Клод чувствовал ее запах, ее присутствие, видел и слышал ее повсюду. Он сотни раз мечтал о том, как однажды повстречает ее. Часто юноша представлял себе, как Александра пишет ему записку о перемирии, на манер невесты Фрагонара, – однако ни разу любовное письмо не достигло его дверей.

Все, что осталось у Клода, так это бумажные «перлы». Разрыв любовных отношений заставил его вспомнить о жестокостях и унижении, которые ему довелось испытать на собственном опыте. Клоду вновь пришлось вычищать «Тайны», полировать витрины, вытирать пыль и расставлять по порядку книги, иными словами, выслуживаться на каждом шагу. Он вновь познакомился с инструментами подчинения, которыми Ливре, не стесняясь, пользовался раньше. Продавец книг заявил, что Клод работает без вдохновения, и это было именно так.

Ливре унижал ученика как мог. Клод старался не обращать внимания на нападки хозяина. Безрезультатно. Все, о чем он мечтал, ограничивалось исчезновением из магазина или завершением своего ученичества. Однажды Клод даже сочинил что-то вроде списка pour и contre. [90]Аргументами за были финансовые и договорные обязательства, гордость и страх. Их значительно превосходили по числу аргументы против: цинизм, раздражительность Ливре, его желудочные клокотания, деградация ума, физические наказания, унижения и наконец отрицание талантов юноши как механика.

Плюмо и извозчик сочувствовали ему. Сочувствовали Маргарита и Этьеннетта.

Как-то раз Клод пожаловался журналисту:

– Я чувствую себя одним из этих «перлов», подвешенных на веревке.

– Тогда уходи. Мы уже говорили тебе об этом раньше.

– А как же договор?

– Что договор? Всегда есть способы, особенно если дело касается Ливре, расторгнуть его.

– А как же моя гордость?

Журналист покачал головой:

– Гордость – это отказ от слабости, эта связующее звено, клей, который позволит тебе заниматься делом, даже когда оно кажется безнадежным. Твой талант, эти вращающиеся и лязгающие механические чудеса, которыми набит твой чердак, смогут прокормить тебя, если ты решишься на побег из «Глобуса». Ты должен положить в основу своей самооценки собственные изобретения. Продавай билеты на посещение чердака. Привлеки внимание любопытных зевак. Я наверняка смогу напечатать небольшой буклет, если хочешь. Тогда, возможно, найдутся и покровители.

Клод позволил себе размечтаться, но только на секунду.

– Так как же вырваться из «Глобуса»?

– Ты однажды рассказывал мне о принципе маятника. Используй тот же принцип в затруднительном положении. Ты сделал ошибку, Ливре тебя наказал, а ты отвечай ему в равной мере. Только делай это с умом, тогда торговец решит, что ты просто недостаточно компетентен.