– Во сколько вы собираетесь в клубе?
– После службы. Примерно около десяти вечера.
– Где нам лучше устроиться? Клуба окажется не мало?
– Нет, – засмеялся Джейсон. – Хватит на всех и еще останется. Так вы придете?
– Разумеется!
От радости солдат едва не взвился в воздух.
– Но, – остановил его Редерсон. – Услуга за услугу, Джейсон.
– Все, что угодно, сэр.
– Я совершенно не ориентируюсь на базе. Сейчас без четверти десять, в десять же – важное совещание, на котором будет присутствовать генерал Макартур.
– Знаю. Вы с ним вчера прибыли одним рейсом. Важная птица!
– Очень. Я сейчас приму душ – на все надо не больше пяти-шести минут. Гигиена в такую жару очень важна. Ты не мог бы меня после проводить в штаб? Не хотелось бы опаздывать, вы, солдаты, наверняка, знаете короткую дорогу…
– Разумеется! – воскликнул Кон, которому не терпелось сообщить радостную новость сослуживцам. – На душ у вас есть десять минут, на вашу… Э-э-э… Вы сказали такое интересное слово.
– Ты с ним не знаком?
– Нет, что вы! Не в том дело, – засмущался Джейсон. – Я-то понимаю, что это такое, и выполняю все правила – чтобы вы знали! Но это у нас называется «чистить перья», а в Уставе – «Правила поддержания тела в чистоте, а формы в аккуратности и опрятности». У сержанта еще проще, – он прыснул со смеху, – «Дохлых свиней гонять».
Том также рассмеялся. Скорее всего, сержант обладал чувством юмора, что было не так мало в здешней пустыне, в форте, с его жуткими порядками.
– Гигиена, – повторил он…
После мытья он чувствовал себя более комфортно. Мыло действительно помогало. Непривычной была стягивающая кожу сухость. И больше досаждала резь в глазах – визит к врачу был необходим.
Он был уже одет, когда услышал под домом автомобильный сигнал. Предупредительно надев очки, Том открыл дверь. Под самым крыльцом стоял, урча двигателем, открытый «виллис». За рулем сидел чернокожий солдат, который широко улыбался офицеру.
– Сэр! – кричал он громко, но не так вышколено и железно, как Джейсон, а просто для того, чтобы перекрыть вой песчаной бури и рокот мотора. – Сэр, нам следует поторопиться!
– А где… – но Том не смог договорить. Пришлось закашляться и сплевывать песок, который с порывом ветра попал в рот, и теперь противно трещал на зубах. – А где Джейсон?
– Он занят, сэр!.. Он поручил мне доставить вас в штаб!
– Секунду…
Редерсон схватил сумку с аппаратурой и мгновением позже вскочил на жесткое сиденье джипа. Машина лихо покатила по бетонной дороге, с ходу налетая на песчаные переметы и подскакивая на них. Стоило немалых усилий удержаться в машине и не вылететь их нее во время очередного штурма.
У штаба стоял ряд «виллисов». Машина с Редерсоном не успела притормозить, как он, проворно вытолкнув свое тело руками за борт, уже был на земле и со всех ног мчался к штабу. У входа лейтенанта остановили два армейских полицейских и попросили разрешения осмотреть сумку. Личное оружие забрали, не спрашивая на то разрешения.
До начала совещания оставалось не более минуты. Том раскрыл сумку, демонстрируя ее содержимое.
– Кинокамеры и кассеты с пленкой, – прокомментировал он.
– Отлично, – безразлично произнес полицейский и протянул руку к камере, после долго вертел ее в руках, наверное, отыскивая способ ее открыть. Том показал на кнопку. В камере было пусто. Офицер (у штаба находились только офицерские чины) стал искать еще что-то, чтобы раскрыть камеру полностью.
– Лейтенант, не трудитесь, – попросил Том. – Это невозможно сделать без надлежащего инструмента и мастера. Уверяю вас, что внутри больше ничего нет, кроме очень дорогих лентопротяжного механизма и оптики.
Его не удостоили по этому поводу даже взглядом, вместо этого достали штык и стали ковырять ним в пазу камеры.
– Что вы делаете?! – закричал Том. – Вы абсолютно бестолковый болван!
Второй полицейский вынул из сумки кассеты с пленками и раскрыл одну из них. Шурша по ветру, пленка стала вылетать из коробки. Руки офицера потянулись ко второй. Прежняя, пустая, валялась у его ног.
Том задохнулся от возмущения и не мог сказать ни слова, застывшими глазами наблюдая за спокойными и уверенными движениями офицеров охраны. Он был готов броситься на них с кулаками и непременно бы уложил обоих, и если бы не отворилась дверь штаба и не вышел генерал Макартур, случилась бы драка.
– Том, где вы бродите?
Еще в самолете случилось так, что они стали называть друг друга по имени. Они нравились друг другу как фронтовики и люди, которым вместе было интересно. Генерал по своей натуре был строг, но о его дружбе и привязанности, а также умении быстро сходиться с людьми ходили легенды. Он ценил и уважал своих друзей.
Редерсон лишь развел руками, головой указывая на полицейских:
– Эти идиоты засветили всю пленку и теперь доламывают камеру.
Генерал подошел к полицейским, которые стояли навытяжку и забрал камеру.
– Ты знаешь, сколько стоит эта штуковина? – спросил он одного.
– Нет, сэр!
Макартур бросил камеру Тому.
– Проверь, насколько она пригодна.
Аппарат был работоспособен, но изрядно поцарапан штыком.
– Полностью, – ответил Том.
– Вам повезло, лейтенант, – сказал генерал полицейскому, – и вы не лишаетесь трехмесячного жалования. А вы, – обратился он ко второму, – возместите убытки и срочно доставите кассеты из моего багажа. Адъютант укажет, где. Впредь будете умнее. Том, довольно хмуриться, идемте, нас ждут.
В длинном и большом кабинете командира базы Блю-Бек-форт было многолюдно и накурено. Том снял солнцезащитные очки и с удовольствием вдохнул пусть тяжелый от угара, но прохладный кондиционированный воздух помещения. Некоторых из присутствующих он знал, кого лично, кого косвенно – благодаря своей работе военного кинооператора, прессе и документальному кино. Присутствие известных личностей только обостряло обстановку. Все говорило о том, что в этой пустыне, в сердце штата Нью-Мексико, должно скоро произойти какое-то важное событие, которому суждено войти в золотой список Истории. Том ничего не знал определенно, но он был хорошим журналистом, который умел домысливать в нужном направлении. Он еще не знал своей роли в грядущих событиях, как, впрочем, и о самих событиях – все пока было окутано мраком тайны. Но свою роль кинооператора угадывал без труда. Коллеги называли его везунчиком – его фильмы часто повествовали о действительно важных событиях, а для него это было всего лишь работой. Какое уж тут везение, когда приходилось изрядно попотеть, чтобы детально заснять все подробности событий, как, например, в сорок третьем году в Иране! Остальные снимали факты, а он личностей, и его работа оказалась самой ценной. Он помнил собственное удивление, когда впервые прокручивал в видеопроекторе кадры только что проявленной пленки. Удивлялся сам себе! Чего стоил один Сталин: важный, по-деловому безразличный и спокойный, на первый взгляд сонный и малоподвижный, но с необыкновенно живыми, постоянно и пристально наблюдающими из-под плотной тени густых бровей глазами. Камера в руках Тома сумела растопить эту маскирующую тень, и перед зрителем представал ненасытный и опасный хищник, постоянно настороженный и целеустремленный. Не было необходимости в словах диктора, чтобы обрисовать полный психологический портрет вождя: тиран, диктатор, кровожадный и мудрый, как и положено опытному хищнику, которого не насытит одна победа над Гитлером… Уинстон Черчилль. Добродушный английский толстяк. Толстые губы, лениво обнимающие вечно потухший окурок сигары. Простота и душевность, олицетворение британского гостеприимства, отличающегося от всех остальных примесью традиционной прохладцы в отношениях. Постоянный юмор. Тревожные движения рук, смех, частый, мелкий, сотрясающий мощные телеса, и искры бегающих взволнованных глаз. Это магнат, богатый и всемогущий, но трезво чувствующий возможность банкротства. За маской тяжеловесного повесы скрывался упитанный, но вечно голодный змей, готовый впрок хватать все новые и новые жертвы… Франклин Делано Рузвельт. 32-й президент США. Четырежды избиравшийся на этот пост. В Тегеране это немощь, втиснутая в кресло болезнью и придавленная английским пледом. Безжизненно-мудрый покой рук на клетчатом рисунке пледа. Тонкое, вытянутое лицо. Уверенность черт и, опять же, глаза: не ищущие, а наблюдающие, не хищные, а сытые, умные и проницательные, как рентгеновские лучи. Временно ленивый зверь, во всем уверенный и абсолютно спокойный – ни одна жертва никуда не денется от него, а сама придет и сядет на клык. Мудрость, которая иногда из-за дерзости пробивалась искоркой самоуверенности – но это уже от удовольствия хорошего игрока. Ему не важен результат, который известен наперед, а сам процесс игры. Истинная жизнь человека, беспредельно и самоотверженно любящего жизнь.
