– Нет. Ступай. Сторожам скажи, чтобы не боялись. Пусть зорче добро стерегут, а мы их духовное присмотрим.
Молодой монах ушел. Аббат переоделся в рясу инквизитора, стал на колени и молился с усердием, какого не помнил за собой раньше. Выпил отвара, терпя его резкую горечь, съел поздний ужин – единственную трапезу за весь прошедший день. Дождался, пока успокоиться боль, раскрыл одну из принесенных книг, нашел нужную страницу и стал читать:
Сегодняшнего дня также была казнь одержимого нечистым духом профессора Гастольского. Старец сей в годах великих был, и поэтому допрос ему учинили без пристрастия, как того просил король. Пользы много от него было в стране и в городе, так как он знал науку лекарскую и люд лечил по первой просьбе старательно. При царе русском и королях испанском и польском принимал участие в походах военных, где за больными и раненными ходил, за что благодарность от правителей имел. Свидетели не раз под клятвой говорили, что лечил он умением, а не заговорами и зельем бесовским. Перед ним черная чума отступала. Лечился у него сам аббат Рещецкий, и доволен был. Год назад с профессором черная болезнь приключилась, и во время приступов ее он стал говорить речи, Церкви неугодные, смуту вносить в умы горожан. Говорил, что придет на землю огонь небесный, и человек станет его хозяином и пострадает за это. Огонь станет ему очагом и оружием. Каждый раз по-новому говорил, но об одном. И когда говорил, холодный и твердый был, а переставал – ничего не помнил из сказанного раньше. Студенты его на него в Инквизицию донос написали. Суд приговорил его к казни через сожжение с помилованием, но перед казнью старец от удушения отказался. Когда схватить его хотели и на казнь отправить, у него приступ случился, во время коего он о прежнем говорил, и драку учинил, так как сила в нем бесовская образовалась. В драке этой он народ нещадно побил, а аббата Рещецкого убил. Одолели профессора большим числом и в огонь бросили, из которого он не кричал, а говорил, пока не сгорел. Когда огонь погас, костей не нашли. Скорбь в монастыре Львовском по аббату Рещецкому, а вместо него стал монах аббатства по прозвищу Грузский, который в монастыре служил по делам экономным пятнадцать лет исправно. Из земель окраинских он, но точно никто не знает. По крови он шляхта, и на войне за короля Литовского рыцарем был. Воры и разбойники семью его под нож пустили, владения разграбили и сожгли, а он пришел в монастырь. Отличался от иных иноков усердностью, примером, особой работой – вел учет и управление делами аббатства – и тучностью. Думали, что от чревоугодия его живот, но точно знали, что усерден он в выполнении постов и скромен в трапезах. Казненный лекарь говорил, что это не от чревоугодия, а от пережитого горя. У кого волосы белеют, у кого кожа рябой становится, у некоторых – дряблым лицо и пухнут ноги, а кто, как новый аббат – тучен ходит. Приходили в монастырь те, кто его в миру знал, и говорили, что был он строен, ладен и красив, а не то, что сейчас.
Было проставлено число, и запись на этом заканчивалась. Аббат еще раз перечитал написанное, но уже с большим вниманием. Теперь его интересовали ошибки и описки, допущенные летописцем. Он не мог допустить, чтобы будущие поколения смеялись над безграмотностью львовских иноков, хотя последние не только знали грамоту и счет, но и укрепляли Веру тем, что занимались просветительской работой, обучая грамоте детей богатых горожан. По поводу последнего еще совсем недавно было много недовольства со стороны высшего духовенства Земли Польской, но Ватикан стал на защиту идей, поднятых в Львовском аббатстве: «…это станет силой Веры истинной. И следует не только Львовскому аббатству заниматься просветительством. Если это станет повсеместным подвигом служителей Церкви, тогда больше разума и веры прибудет в умы прихожан, а вместе с этим укрепятся власть и богатства государственные. Нет ничего важнее для духовенства, чем укрепление власти монархов, которым служим, так как их силой укрепляется и власть наша…» – писал в аббатства Папа.
Он был прав. Сила Церкви в грозные времена, наполненные суровыми испытаниями, основывалась не только на реакции Инквизиции, но и на просвещении народа. Обилие костров со сжигаемыми на них еретиками говорило скорее о слабости, чем о могуществе Церкви. Репрессии могли породить только страх и временную покорность, но не уважение. Власть, основанная на страхе, подобна вальяжному сидению на пороховой бочке с зажженным фитилем.
Аббат открыл вторую книгу и пролистал ее до того места, где было озаглавлено красными чернилами:
«Допросы мужа, гражданина львовского, известного лекаря, профессора Римского университета Гастольского, учиненные над ним святым Советом Инквизиции Львовского аббатства.
Допрос вели – продолжалось на странице, – анахореты[1] Львовского аббатства, члены Трибунала святой Инквизиции в составе брата Реща, брата Амиро и брата Злацкого.
Председательствовал брат Злацкий.
Всего дней допроса было 7.
Испытуемый не содержался в казематах Львовского Арсенала и на все допросы являлся добровольно, по первому объявлению, без принуждения со стороны городской стражи.
Злацкий. Профессор, Гастольский – это ваше имя?
Гастольский. Сейчас мое, сорок лет как. А от роду мне будет 76 лет. До возраста зрелого мужа звался Олексой Забрудой. Я из Гастополя, что на земле соседней, Окрайной. Родился в семье купца.
Злацкий. Правду говорят, что вы служили у русского царя?
Гастольский. Правду. Был у царя на службе сразу после окончания Римского университета. Состоял при его войске: участвовал в кампаниях как лекарь и людей русских, образованных, наукам медицинским обучал. Царь за это платил.
Злацкий. И при короле австрийском?
Гастольский. И при австрийском, и при польском. Также был у них при войске на врачебной практике.
Злацкий. Король наш за вас поручается. Вам известно об этом?
Гастольский. Нет, неизвестно. Знакомство с влиятельными лицами – это польза всегда большая, но я из-за различных жизненных обстоятельств не поддерживаю связь с монаршим двором, что было бы крайне полезно.
Злацкий. Это верно. Если вам об этом неизвестно, считаю своим долгом передать для прочтения адресованную вам часть королевского послания.
Гастольский. Благодарю, святой отец.
(Гастольский читает письмо короля.)
Гастольский. Еще раз благодарю. Это хороший подарок к данному событию.
Злацкий. Также считаю обязанным передать на словах вторую часть письма. Король просит быстрее разобраться в ситуации с вами и думает, что данный случай – это только злой вымысел, чье-то желание – от зависти или безумства – навредить вам. Настоятельно просит не применять к вам средств дознания и не содержать под стражей. Мы с готовностью и удовольствием выполняем его волю: профессор Гастольский, решением святого Совета Инквизиции Львовского аббатства к вам не будут применены пытки и другие испытания, предусмотренные Трибуналом и его Уставом в подобных случаях. Также Совет определил, что не будет удерживать вас в крепости в период следствия, если, со своей стороны, вы будете являться сюда для дачи показаний по первому требованию. Как вы поняли мои слова, испытуемый?
Гастольский. Я все прекрасно понял, святой отец, и в силах буду выполнить все требования Трибунала.
Злацкий. Приступаем к допросу. Профессор, вы верующий человек?
Гастольский. Да. Крещен по рождению своими родителями и по православному обряду. Теперь по вероисповеданию принадлежу к Римско-католической Церкви. Присутствую на воскресных службах, исповедуюсь и причащаюсь.
Злацкий. Не чувствуете ли при причастии или принятии каких-либо других святых даров волнения, страха? Не бывало ли у вас так, что во время церковных служб, обрядов вы теряли сознание, лишались рассудка: выли, кусались, лаяли, в бешенстве бросались на священников, били утварь, оскверняли святые дары?..
