Гастольский. Волнения имею, но они никогда не носили описанных вами особенностей. Мои переживания связаны с тем, что все святые вещи принадлежат тому, кто принял муки и смерть от людей и стал с Богом.

Злацкий. Нам известно, что вы принимали участие в судовых делах над отступниками веры. Какова ваша роль в этих событиях?

Гастольский. Если Высокому трибуналу известно об этом, тогда ему известна и моя роль в них.

Злацкий. Отвечайте на вопрос, профессор!

Гастольский. По распоряжению аббата Рещецкого, главы Львовской святой Инквизиции, я должен был присутствовать на допросах и свидетельствовать перед Трибуналом о состоянии испытуемых как врач.

Злацкий. Как часто вы выполняли такие поручения?

Гастольский. Точно не помню, но, кажется, не чаще, чем раз в три месяца.

Злацкий. Всегда ли в вашем присутствии к испытуемым применялись особые меры дознания?

Гастольский. При мне – всегда.

Злацкий. Что вы чувствовали по отношению к испытуемым?

Гастольский. Я врач и делал только свою работу.

Злацкий. Ни сострадания, ни участия, ни жалости, ни страха, ни ненависти?

Гастольский. Если врач во время своей работы начинает чувствовать к пациенту нечто подобное, он не будет лечить. Редко какое лечение сейчас безболезненное, но оно может и должно облегчить страдания и спасти жизнь человеку. Поэтому хороший врач, я уверен в этом, должен быть суров как к себе, так и к больному, иначе болезнь ожесточится, и человек умрет. Если же лекарь к пациенту испытывает ненависть, он убьет его. В работе врача не должны присутствовать ни личные чувства, ни слабость духа.

Злацкий. Если инквизитор причиняет боль испытуемому, он также является лекарем, но уже не тела, а души. Вы согласны с этим утверждением?

Гастольский. Я не компетентен в этой области и не могу сказать ничего определенного.

Злацкий. Ответ нам понятен. Не было ли у вас встреч с нечистым и его последователями?

Гастольский. Я не встречался с чем-нибудь подобным, святой отец. Мне известно, что такие случаи наблюдаются многими людьми. Но мне посчастливилось не видеть сношений с дьяволом, ведьминских шабашей и превращений. Я не знаю, чем это объяснить. Возможно, это как-то связано с моей работой, которой как-то все-таки ближе вещи более реальные.

Злацкий. Касательно вашей работы, профессор… Не оказывали ли вы помощь ведьмам, например, свалившимся по неопытности с метлы во время полета?

Гастольский. Среди моих пациентов было немало женщин. Может быть, даже больше, чем мужчин, особенно когда не было войны и походов, где мужи получают увечья гораздо чаще. Но среди женщин, как мне кажется, ведьм не было.

Злацкий. От чего вы их лечили?

Гастольский. Пациентов за всю мою многолетнюю практику были многие тысячи. Я не в состоянии всех припомнить, а тем более их диагнозы. Но могу определенно сказать, что если это были травмы – думаю, что именно это вас интересует, – то полученные скорее по причине неосторожного поведения…

Злацкий. Точнее.

Гастольский. Как я наблюдал, женщины по своей природе менее внимательны и осторожны, чем мужчины. Их травмы – это следствия попадания под экипажи, конников, падений с лестниц, просто падений, ожогов, что наиболее распространено при ведении домашнего хозяйства. Очень часто травмы женщинам наносят мужья – побоями. Обычно это закрытые переломы и синяки, реже – открытые переломы, иногда слепота, глухота и совсем редко – помутнение рассудка или смерть.

Злацкий. Не значит ли это, что вы утверждаете, что ведьм нет?

Гастольский. В своей жизни я всегда старался избегать утверждений, но это не всегда удавалось. Я говорил лишь о том, что видел. Может быть, кто-нибудь другой на моем месте ради спасения собственной жизни стал бы оговаривать других людей, определенно не зная их вины, но у меня еще достаточно ума и мужества, чтобы удержаться от подобной низости и не скатиться к такому страшному греху как клевета. Если вдруг такое, не дай Господь, произойдет, я лучше сам завершу свое жалкое существование.

Злацкий. Вы способны на самоубийство?

Гастольский. При определенных обстоятельствах это лучший выбор.

Злацкий. И вы знаете, как это сделать?

Гастольский. Знаю. Я старый солдат и опытный эскулап.

Злацкий. Не означает ли это, что вы не назовете врагов и противников веры?

Гастольский. Слава Богу, что мне таковые неизвестны.

Злацкий. Вы понимаете, что подобным категоричным отказом вы усугубляете собственное положение?

Гастольский. Это мой выбор. Я не хочу ко всем прочим своим грехам добавить еще и клевету. Я очень стар, чтобы у меня было время его отмолить.

Злацкий. Я вынужден буду ходатайствовать перед королем, чтобы он дал волю на применение к вам пыток и тюремного заключения.

Гастольский. На то воля Господа и ваша, святой отец.

Злацкий. Мне нравится ваше мужество, Гастольский.

Гастольский. Это далеко не мужество, святой отец. Мне неприятно вас огорчать, но просто у меня иного выбора нет, кроме как покориться судьбе.

Злацкий. Выбор есть всегда.

Гастольский. Нет. Есть принципы и уверенность в своей правоте. А мои принципы только закалились за долгую жизнь.

Злацкий. Может это и не принципы вовсе, а необузданная гордыня?

Гастольский. Те же самые года, что утвердили правильность моих принципов, стерли мою гордыню в пыль, святой отец. Гордость – ничто в старости. У слабых нет гордости. Я говорю о слабых телом.

Злацкий. А дух?

Гастольский. Дух, воля – они не стареют. Они либо есть, либо их нет.

Злацкий. В доносе сказано, что вы проводили опыты над мертвыми.

Гастольский. Такое было не раз. Для лучшего усвоения студентами медицинских наук им необходимо демонстрировать устройство человеческого организма и его частей. Такое возможно только при проведении анатомических занятий. На подобные действия я имею личные резолюции от Папы, кардинала Леро и короля. Для опытов по анатомии использую тела казненных, самоубийц, утопленников, реже – безродных бродяг, убитых или умерших от холода и болезней.

Злацкий. Правда ли то, что во время таких лекций вы заставляли умерших вставать, двигаться и говорить?

Гастольский. То, о чем вы говорите, просто невозможно! При обработке трупов нередко встречается такое явление, как остаточная мускульная деятельность. Это могут быть незначительные движения рук и ног, открывание глаз и рта, повороты туловища, вздохи, но только не то, что описано в доносе! Еще Александр Македонский писал, что не раз оказывался свидетелем того, как после битвы, утром следующего дня, разогретые солнцем трупы начинали шевелиться и стонать. И сейчас солдаты говорят в таких случаях, что «их смерть ворочает».

Злацкий. Об этом нам известно. Скажите, верите ли вы в дьявола?

Гастольский. Я не могу его отрицать, как бы мне этого ни хотелось. Если есть Бог, олицетворяющий собой добро – значит, есть нечто, что олицетворяет зло.

Злацкий. Это «нечто», оно материально или духовно?

Гастольский. Зло?.. Материально и духовно ровно настолько, насколько материальны и духовны наши с вами поступки.

Злацкий. Почему? Неужели зло не существует отдельно?

Гастольский. Мне бы очень хотелось, чтобы так было на самом деле, но жизненный опыт показывает обратное: зло и добро постоянно присутствуют в нас…

Злацкий. В ком конкретно?

Гастольский. Во всех, кто способен мыслить.

Злацкий. Трибуналом не принимаются обобщения.

Гастольский. Добро и зло присутствует во всех людях: во мне, в вас…

Злацкий. Вы переступаете черту дозволенного! В посвятивших себя служению Богу зло не присутствует, только воля Всевышнего! Понемногу нам становится ясной ваша истинная личность! Оговоры и клевета на членов святого Совета Инквизиции – это казнь на костре. Это самое малое, что вы заслуживаете за свою хулу. Отдаем должное Провидению, которое и без пыток открыло истину…