Вода была противно-теплой, но облегчила страдания. На мир после умывания можно было смотреть, но только сквозь непривычно малую щель между отекшими от воспаления веками. Надо было обратиться к врачу – в работе Тома глаза играли важную роль.

Он вышел из умывальной комнаты, вытираясь полотенцем и чувствуя неприятную влажность под мышками и на спине – от пота, который практически полностью пропитал форменную рубашку. Надо бы ее сменить.

По комнате расхаживал Кон, огромного роста чернокожий атлет в форме, в нарукавной повязке и белой каске, помеченной красными литерами «MP»[4]. Рубашка солдата, любопытно разглядывающего расставленные на столе фотографии, была на удивление сухой. Том бросил взгляд на термометр, который безучастно к человеческим мукам показывал сто пять градусов по Фаренгейту[5]. И это было в тени! Либо солдаты привыкли к такому зною, либо используют какое-то особое средство. О последнем бы надо расспросить. Не было никакого желания ходить возле генерала, красуясь широкими пятнами пота на форме, не говоря уже о запахе… Жутко неловко становилось только от одной мысли об этом.

– Джейсон, не хотите ли выпить?

Солдат повернулся к нему лицом и неуверенно пожал плечами. Он опешил от гостеприимности офицера. В форте существовало негласное правило для офицеров: с солдатами и сержантами никаких панибратских отношений. Ему следовали неукоснительно. Но Кон лишь расплылся в благодарной улыбке, когда ему протянули щедро обсыпанную росой бутылку с минеральной водой. Он открыл ее и, чтобы было удобнее пить, расслабил ремешок каски под подбородком.

– Ваше здоровье, лейтенант… – он прищурил глаза, стараясь прочитать надпись на алюминиевой бирочке, приколотой на груди Тома, – Редерсон.

– За твое, Джейсон, – вежливо ответил Том.

– Давно в форте? – спросил он, когда рядовой утолил жажду.

– Восемь месяцев, сэр.

– Не трудно служить?

– Нет хлопот, сэр. Мое дело – следить за порядком. Остальным же приходится гораздо тяжелее: с утра до ночи гнуться на полигоне под этим проклятым солнцем.

– Дезертируют?

Солдат усмехнулся:

– Может у кого и есть такие мысли, лейтенант, но на двести миль вокруг базы одна пустыня: ни дорог, ни воды, ни жилья. Кто-то мне говорил, что у нас самый спокойный в этом плане гарнизон в армии вообще!

– Понимаю.

– Рассказывают, что вы были на фронте…

– Бывал.

Глаза рядового расширились от радости:

– Крепко русские воюют?

– Крепко и умеючи. Немцы несут тяжелые потери, но тоже пока не разучились воевать… Джейсон, как это у вас получается: на улице стоит жара, как в преисподней, а одежда на вас сухая – нигде нет и пятнышка пота? Может, поделитесь секретом? Мне бы очень не хотелось, чтобы… э-э, меня видели в столь неопрятном виде.

Солдат улыбнулся еще шире:

– Нет тут никакого секрета, лейтенант… Кстати, вот ваша фуражка! – он протянул головной убор Редерсону. – Она выкатилась прямо мне под ноги. Сильный сегодня ветер. Такое здесь бывает очень редко, и перед переменой погоды.

Он подошел к бельевому шкафу, открыл его и стал что-то в нем искать. Через несколько секунд в его руках мешок из ткани защитного цвета.

– Это для всех, кто попадает в Блю-Бек, лейтенант, – он со сноровкой расшнуровал мешок и стал выкладывать его содержимое на стол, сопровождая каждую вещь коротким рассказом: – Конечно, большая часть этих вещей – никуда не годная чепуха, но остальное просто необходимо. Вот… Это наручные часы с надписью «Блю-Бек-форт». Канцеровская штамповка, ценой не больше десяти баксов, но с превосходной защитой от воды, пыли и песка. Своего рода валюта: цивильные скупают их по две десятки за штуку – военное сейчас в моде!.. Очки. Защищают глаза от песка, пыли и солнца. Сэр, они бы вам сегодня помогли. Здесь с ними лучше не расставаться, иначе вся эта дрянь, которую я уже перечислил, быстро приведет вас к окулисту, а врач он, прямо вам скажу, неважный… Бритвенные принадлежности. С ними вы разберетесь сами… Носовые платки. Нашейные платки – разрешены для носки в форме: позволяют не так часто бегать с рубашками в прачечную. Но, смею вас предупредить, они не в моде у местных офицеров… Комплект белья… три комплекта, сер. «Способствует уменьшению потоотделения», – прочитал он ярлык, – но, честно скажу, что это далеко не так. На самом деле в этих тряпках с тебя льет в десять раз больше!.. А вот это по-настоящему хорошая вещь: мы их называем «пакетиками от Санта Клауса». Дергаешь за шнурок, и через пару секунд у тебя есть двести граммов самого настоящего льда. Хорошо помогает при перегреве, действует, как снотворное – в казармах нет кондиционеров, так положишь такой пакет себе под зад и спишь, как младенец. Можно, конечно, бросить его в воду, но ее после этого в рот невозможно взять, а в виски – вообще гадость!.. Аспирин… Пакет первой помощи… Витамины… Стерильные, пропитанные антисептиком, большие салфетки – хорошее средство от солнечных ожогов… Постельное белье. Два комплекта… Дезодоранты-присыпки. Это только для офицеров. И разная мелочь: ручки, чернила, карандаши, ластики, конверты, бумага, приблизительная схема форта, такая же карта полигона с уровнями, расписание работы бытовых пунктов, расписание авиарейсов «на землю», программа радиостанций и время их трансляции… И вот, самое главное – мыло! Оно не простое: помылся и сухой, как дитя в руках хорошей матери, часов с десять… Вот и весь секрет, лейтенант, – он посмотрел внутрь мешка и положил его на стол. – Со всем остальным вы разберетесь сами.

Редерсон подошел к столу и выбрал из вещей, разложенных на столе, нашейные платки, коробки с дезодорантами, пакет с бельем и протянул все это солдату. У Кона округлились глаза, и он не решался взять предлагаемое.

– Господин лейтенант!..

– Бери. Мне это совершенно ни к чему, а тебе пригодится. Ну!..

Солдат сгреб вещи своими огромными черными руками. Его лицо светилось от счастья.

– Вы очень щедры, лейтенант! – восхищенно произнес он. – Можно попросить еще об одном одолжении?

– Каком?

Рядовой заволновался, и его лицо приняло по-детски смущенное выражение:

– Даже и не знаю, как и просить…

– Увереннее, – подбодрил его Редерсон.

– Дело в том, что многие из ребят служат здесь около года, некоторые – около двух. Много говорят о Втором фронте, но, кажется, Блю-Бек держит нас крепко, и задать трепку фашистам наверняка не выйдет. Но знайте, руки так и чешутся!..

– Ближе к делу.

– В форте встречаются фронтовики, то есть те, кто видел войну не по фильмам, а натурально. Но это офицеры…

– Так что же?

Рядовой смутился еще больше и опустил голову.

– Они не жалуют вниманием солдатский клуб и казармы…

– Почему? – Том совершенно не понимал этой ситуации.

– Потому, что… Одним словом – у нас, среди солдат, есть черные и цветные.

– Ах, ну да, – согласился Редерсон, чувствуя досаду на то, что мог бы сразу сам догадаться. Он встречал такую «болезнь» раньше, но, что удивительно – она присутствовала только в тех гарнизонах, которые, как и Блю-Бек-форт, были удалены от «Большой Земли». «Прямо средневековье какое-то!.. Гнать под пули, танки можно, а общаться нет. Расизм загрызет американцев, как вши немцев в окопах».

– У меня подобных предубеждений нет, – твердо произнес он.

Вновь ему стало приятно от улыбки солдата.

– Это просто здорово, лейтенант! – но Джейсон скоро нахмурился: – Я бы с радостью передал ребятам, что вы готовы порассказать нам о войне, но… Наряд военной полиции не пропустит вас. У нас строжайший приказ: не пропускать никого из офицеров в солдатские казармы, если этот визит не касается обязанностей по несению караульной службы.

Он выжидательно стал смотреть на Редерсона.

«Вот же живут, а! – Том потер подбородок. – От безделья, что ли, маются, или от жары? Расизм в ранге внутреннего распорядка!»